Они нашли подходящий вариант.
П X: А на что вы идете?
X: На «Экзорсиста»!
П Х: Не может быть! О чем он думает?
X: Не знаю.
П Х: Поверить не могу, что он пригласил тебя на это!
X: Ничего лучше нет.
П X: Тогда погуляйте по парку. Покатайтесь на лодке по озеру. Устройте свидание без блевотины.
X (смеется): Да это не свидание. Мы просто идем в кино.
П X: Ты разрешишь ему поцеловать тебя?
Подозреваю, что этот воображаемый разговор длился долго, в нем могли участвовать и другие подруги. Они давали советы и обсуждали стратегию, в зависимости от того, хотела она продолжения отношений или нет. Анализ темы был произведен с различных точек зрения. Хотя я знаю женщин, которые ничего такого не стали бы делать. Просто сидели бы за учебниками, зубрили бы Лакана и Мелани Кляйн и сочли бы, что столь ординарному событию не стоит придавать слишком большого значения. Некоторые мужчины идут на свидание, думая не о сексе, а о возможных достоинствах произведения киноискусства.
Но мне кажется, таких меньшинство.
А я, между тем, тоже говорил с другом о предстоящем свидании/чисто-дружеской-встрече-не-для-секса.
– У меня сегодня свидание с Хелен Палмер.
– Это которая с большими сиськами?
– Ага.
– Надеешься ее трахнуть?
– Ага.
– Тогда и за меня тоже.
– Ладно.
И все.
В то время мужчины были такими. Некоторые из них такими и остались. Но в этом разговоре есть подтекст. Я переведу.
– У меня сегодня свидание с Хелен Палмер.
– Не знаю, что сказать.
– Ага.
– Понятия не имею, что сказать.
– Ага.
– Уф!
– Ладно.
Более продвинутый перевод, с привлечением подсознания говоривших, выглядит следующим образом:
– У меня сегодня свидание с Хелен Палмер.
– О Господи! У тебя свидание с девушкой. Как это здорово и как страшно. Я одновременно чувствую зависть и облегчение, что речь не обо мне. Зависть, потому что, возможно, у тебя будет секс, а облегчение, потому что, возможно, тебе предстоит вступить в эмоциональный контакт с другим человеком, и я не знаю, как это на тебе отразится, но фантазии на эту тему вызывают у меня страх и желание.
– Ага.
– Надеюсь, ты когда-нибудь потом расскажешь мне, как все прошло, потому что я плохо разбираюсь в женщинах, они для меня загадка: единственная женщина, которую я знаю, – моя мать, и стоит ей просто перестать любить меня, как я буду уничтожен. Все женщины такие? О Господи, сойду с ума от неопределенности. Может, ты что-то пояснишь?
– Ага.
– Все, не стану больше говорить ни о чем, кроме секса, так мы обычно общаемся, так мы подтверждаем свою гетеросексуальность или любой ценой хотим убедить в этом друг друга.
– Ладно.
Можно долго продолжать в том же духе, вскрывая все более глубокие пласты человеческого невежества, но это наводит тоску, так что…
Между прочим, я пользовался редким для мужчины того времени преимуществом – мог посоветоваться с близким другом-женщиной накануне свидания с Хелен. Да, я дружил с женщиной, у нас не было сексуальных отношений, мы не были влюблены друг в друга, мы были просто друзьями. Я познакомился с ней еще в детстве, и дружба возникла из взаимной симпатии и отсутствия влечения между нами. Сейчас это не редкость, но тогда встречалось нечасто. Разговор сильно отличался от предыдущего.
ПОДРУГА: И кто она?
Я: Хелен Палмер.
П: И?
Я: В ней что-то есть.
П: Что?
Я: Не знаю, я это чувствую. Глупо, конечно.
П: Вовсе не глупо. То, что ты чувствуешь, – важно. Волнуешься?
Я: Жду этого свидания с нетерпением.
П: Правда?
Я: Да. Это так.
П: Правда?
Я: Жутко волнуюсь.
П: Не волнуйся, Спайк. Все хорошо. Расслабься. На что вы идете?
Я: «Экзорсист».
П: Интересный выбор.
Я: На «Бемби» билетов не было.
П: Понятно.
Я: Ну и идиотом же я выгляжу. Наверное, она теперь не придет.
П: Придет.
Я: Ты не думаешь, что я все испортил?
П: Я думаю, что это неважно. Она идет на свидание с тобой, и ей все равно, какой фильм.
Я: Может, ей просто было неловко отказать. Я даже не уверен, что это свидание. Мы ведь только кофе пили.
П: Сколько раз вы кофе пили?
Я: Два раза.
П: Как это было в первый раз?
Я: Я подошел к ней после лекции.
П: А во второй?
Я: Через неделю.
П: Вы о втором разе договорились заранее?
Я: Ну, вроде того. Она знала, что я буду на лекции. Возможно, ждала, что я снова приглашу ее.
П: Теперь, Спайк, вспомни как следует. Что-нибудь изменилась в ней по сравнению с первым разом?
Я: Изменилось? Хм. Не знаю.
П: Это важно. Вспомни все по порядку. Как она была одета? Так же, как в первый раз?
Я: Нет. Я бы сказал, чуть лучше. В первый раз она была одета неряшливо, что ли. А в этот раз лучше. На ней были юбка и блузка, кажется.
П: Ты почувствовал какой-нибудь запах?
Я: Запах… в первый раз от нее исходил аромат влажного сена. Я думаю. От ее волос. А во второй раз как будто мускуса добавили… как будто…
П: Духи?
Я: Возможно.
П: Еще одна вещь. Губы. Губы были такие же?
Я: Губы? Не знаю.
П: Ну, они были ярче?
Я: Наверно, чуть поярче. Да, определенно ярче.
П: Помада.
Я: Ну, и что все это значит?
П: Это свидание. Она подготовилась ко второй встрече. Ничего особенного. Но достаточно, чтобы поставить диагноз.
Я: Правда?
П: Конечно.
И т. д., и т. п. Поддержка, поощрение, проницательность, небольшие преувеличения. Именно то, что я хотел получить от женщины.
Именно то, что я хотел получить от Кэрол Мун.
Мы продолжали с ней общаться после той вечеринки у Шерон Смит. В ней было что-то, из-за чего у меня появилось желание стать ее другом: открытость, интеллект, естественность, может быть. И абсолютное отсутствие женских штучек – обаяния, кокетства, ложной скромности, «сладости». Кэрол – проницательный, вдумчивый реалист. Вероятно, поэтому у нее и не складывается личная жизнь. Я не был увлечен ею, однако прекрасно понимал, что она симпатичная, у нее хорошая, пусть и слегка угловатая фигура, которая потрясающе смотрится в купальнике, но мужчин пугала ее способность видеть насквозь. Уже тогда она разочаровалась в мужчинах, в их, как она говорила, «дурацких играх». Удивительно, насколько иначе все выглядит с точки зрения противоположного пола. До чего обе стороны подозрительны друг к другу, как они высмеивают друг друга, как превратно истолковывают поведение друг друга!
Нас продолжала связывать ее любовь к музыке. Мы вместе покупали диски, слушали последние записи Леона Расселла, Дженис Джоплин, Джексона Брауна, Дж. Дж. Кейла или привезенный диск с неизвестными исполнителями блюза. Она была истинным ценителем. Любила музыку так же, как я, – с непонятной тягой к печали и боли, лежащим в основе любой музыки. В Кэрол была какая-то смутная меланхоличность, будто она чувствовала, что ей предстоит жизнь (очертания которой уже просматривались), не совпадающая с ее тщательно продуманными планами. То же самое она говорила про меня, но я ей долго не верил.
Ее гипотеза подтвердилась. И прозвище, которое она мне дала, прижилось. Я помню тот теплый, душный вечер, помню, как вышел из дома и бежал всю дорогу до кинотеатра. Бежал и смеялся. Это было как в кино. Один из тех редких случаев, когда жизнь впитала все краски, всю яркую суть еще не пережитого опыта. Я был Идущим на Первое Свидание Молодым Человеком в исполнении характерного актера, который недостаток характера возмещал избытком любознательности и энтузиазма.
Не без помощи Кэрол мне удалось убедить себя, что это действительно свидание, что я, скорее всего, нравлюсь Хелен. Я осознал, что придется проделать определенную работу. Нужно быть обаятельным, привлекательным, остроумным, ненавязчивым и т. д., и т. п. Я чувствовал – что-то должно произойти, но боялся назвать это «что-то», опасаясь кары богов, боялся, что мое предвкушение все испортит и в результате ничего не произойдет. Этот предрассудок, не позволяющий испытывать судьбу, по-прежнему со мной, несмотря на противоречащую ему веру в то, что вселенная пуста, холодна и безразлична. Это не имело никакого отношения к моему полу. Я был просто человеческим существом, ищущим поддержки у Бога. Во всяком случае, Теренс трактовал бы это так.
В общем, я бежал и смеялся на ходу, пока не прибежал к месту встречи – точно в назначенное время. Хелен еще не пришла.
В те годы я еще не знал, что женщины всегда опаздывают на свидания. Кэрол Мун, мой единственный надежный источник информации по таким вопросам, ничего мне не сказала. В десять минут девятого меня охватил страх. Я решил, что она не придет, что вместо одного фильма ужасов получу сразу два за вечер.
На улице собрались верующие с плакатами «Дело рук Сатаны» и «Запретить дьявольские показы». Я сжимал в потной ладони два билета. (То, что о билетах на первом свидании придется позаботиться мне, я, слава Богу, понимал.)
Потом демонстранты начали распевать: мне слышалось «Запретить город!», хотя, наверное, они кричали «Запретить позор!», а я смотрел на них и думал, какие они жалкие, готовы отвернуться от реальной жизни и навязать свое понимание истины остальным. И вдруг почувствовал, что повторяю нараспев: Бога нет, Бога нет, Бога нет.
Демонстранты, похоже, услышали. Они повернулись в мою сторону и стали скандировать так, как будто речь шла обо мне, а не о фильме: Запретить позор!
А я кричал в ответ – одинокий проповедник, к которому не пришли на свидание и который вымещает свою злобу на Боге и кучке его недалекой паствы, – Бога нет, Бога нет.
И вдруг до меня дошло, что эти верующие не такие уж кроткие и милосердные. Среди них были старушки-божьи-одуванчики, но имелись и крепкие мужчины средних лет, особенно выделялся один, с головой помидора-мутанта. Я слышал, что в Америке ортодоксальные верующие громили больницы, в которых прерывали беременность, но мне и в голову не могло прийти, что и представителей англиканской Церкви религиозный фанатизм способен довести до такой степени озлобления. А Помидорная Башка уже направлялся в мою сторону с весьма угрожающим видом. Я продолжал свое «Бога нет, Бога нет», но уже без энтузиазма. Помидорная Башка мне совсем не нравился.
Через несколько мгновений он был в метре от меня и орал «Запретить позор» прямо мне в лицо. Он был в ярости.
Потом он остановился, презрительно посмотрел на меня и сделал еще один шаг. Голосом он обладал гораздо более грубым и злым, чем можно было ожидать от ученика Господа.
– Парень, у тебя проблемы с Иисусом? Если ты, того, не любишь Господа нашего, значит, не любишь меня, ты понял? Мне и моим друзьям не нравится, как ты себя ведешь, ты нас обижаешь, ты понял? А у нас принято око за око, зуб за зуб, ты понял?
Судя по выговору, он был из Америки. Один из этих ортодоксальных психов. Он подошел еще ближе, дыхнул, и я узнал, что на завтрак у него были ветчина и слабозаваренный чай. Я посмотрел ему в глаза. И вдруг понял, что, независимо от того, откуда этот человек и какого вероисповедания, он – сумасшедший и готов ударить меня. Я моргнул. Потом еще раз. Я прикидывал, возможно ли повторение чуда преображения Павла в ускоренном варианте. И тут услышал голос за спиной.
– А вы – христианин?
Голос был мягкий, чуть надтреснутый. Повеяло запахом «Мальборо», смешанным с ароматом каких-то духов, к которым я очень скоро привыкну. Помидорная Башка растерялся, когда Хелен подошла и встала между нами.
– А вы – христианин? – повторила она уже чуть громче.
Толстяк посмотрел на нее:
– Девушка, я думаю, вам лучше не лезть.
– Сэр, ответьте на мой вопрос: вы – христианин?
– Девушка, это дурацкий вопрос.
– Но будьте любезны, ответьте на него.
– Христианин ли я? Можете не сомневаться, девушка. Да славится дело Иисуса.
Хелен невинно улыбнулась, пожала плечами и сказала:
– Ну так простите его.
Затем взяла меня под руку и увела. Я оглянулся. Помидорная Башка стоял с раскрытым ртом. Я почувствовал, как рука Хелен подталкивает меня к входу в кинотеатр. Там, внутри, в логове Сатаны, мы были в безопасности.
Это произошло в четверть девятого. Никогда не забуду ту минуту, потому что именно тогда я влюбился в Хелен. Я вообще легко влюбляюсь. Это, как показывает анализ, не очень разумно. Может быть, это одна из причин моих неудачных романов.
С другой стороны, это… неплохо. Я влюбляюсь легко, но редко, а если влюбляюсь, то по-настоящему, насколько можно судить с позиций сегодняшнего дня.
Что такое настоящая любовь? Мне не хватает слов. Я скатываюсь на рекламные образы: юноша и девушка жуют «Хаген-Даз», сидя у мерцающего камина/телевизора, лица застилает дым «Голд Бленда». Любовь – стержневая ассоциация для огромного количества продуктов. Мясо – это любовь. Мороженое – любовь. Духи – тоже любовь. И бриллианты – любовь. Поэтому вместо понятия любви у меня в голове некий суррогат. Но это не мешает мне распознавать ее при встрече – как и неудачу. И тогда это была любовь к Хелен.
Когда Хелен наконец заговорила, в ее голосе было все: и материнская забота, и раздражение, и немножко злости, и до черта сексуальности.
– Что ты сделал?
– He знаю. Они действовали мне на нервы. Ведь это просто кино.
– И они ни с того ни с сего стали угрожать тебе?
– Нет. Сначала я скандировал.
– Что?
– «Бога нет». Я думал, это безобидно. Считал, они настоящие христиане.
– Христиане придумали крестовые походы и инквизицию. Нельзя недооценивать агрессивность верующих.
– Хочешь поп-корна?
Я сменил тему разговора, потому что, хоть и влюбился в Хелен, чувствовал себя униженным. Хелен спасла меня. В моем понимании, это мужчина должен спасать женщину, конечно, если речь идет о ситуации с угрозой физического насилия. Я знал это, потому что смотрел голливудские фильмы и английское телевидение. В ранние годы, до того, как я начал работать в рекламном бизнесе, у меня путались реальная жизнь и продукт массовой культуры.
Образ мужчины, спасающего женщину, был на удивление стабилен: единственное исключение – Эмма Пил из «Мстителей». Мне следовало надрать задницу помидороголовому американцу, докучающему Господу всякими дурацкими лозунгами, а вместо этого Хелен разогнала тучи своим хрипловатым голосом.
– Нет, спасибо.
– Мороженое? Мятные конфеты?
– Нет, я правда ничего не хочу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32