Однако в последние дни мои мысли о Ричарде сфокусировались в настоящем.
Сейчас, например, я мысленно вижу, как он медленно пробуждается в постели. Думаю о том, какая чистая и упругая у него кожа. Представляю, как было бы приятно лежать рядом с ним ночами, когда сон не идет ко мне…
Звонит телефон, и я бросаюсь к нему со всех ног. Прежде чем Морланд успевает что-нибудь сказать, я тихо смеюсь в трубку.
– Все в порядке? – спрашивает он.
– Не выспалась, – признаюсь я.
– Вы принимали таблетки?
– Нет, – отвечаю я, хотя обещала это делать. Но он меня не укоряет.
– Эллен…
– Ветер стих.
– Да. Спасательный корабль ушел. Сейчас он приближается к тому месту.
Сердце у меня холодеет.
– Вам сообщили?
– Да, только что.
– Значит, они осмотрят дно сегодня?
– Да. Если капитан шхуны дал точные координаты и они их выдержат. И если не будет каких-нибудь технических неполадок, которые, к сожалению, возникают очень часто.
– Ну, что же. – Голос у меня напряженный. – Будем надеяться на лучшее!
Я уже соскучилась по Ричарду, поэтому спрашиваю, не мог бы он сегодня приехать пораньше, часов в пять?
– Постараюсь. И вот что, Эллен… Не думайте об этом слишком много.
Я изо всех сил стараюсь следовать его совету. Бужу Джоша и без умолку болтаю с ним за завтраком и по дороге в школу. Он явно удивлен и даже немного раздражен моей активностью. Разумеется, сын ничего не знает о спасательном судне. Я запретила кому бы то ни было говорить ему об этом. И Кэти не в курсе, хотя с моей стороны это нарушение взаимных обещаний, которые мы дали друг другу в Америке.
Возвращаясь из школы Джоша, я встречаюсь на аллее с нашим почтальоном, и он отдает мне почту. Я разбираю ее, сидя в машине.
Из Гернси ничего. А прошло уже больше недели, как я отправила им свое письмо.
Толстый пакет из Лондона я вскрываю уже дома, подкрепившись очередной чашкой кофе. Это от Гиллеспи. Внутри убористо отпечатанное на двух страницах письмо и пространный двадцатистраничный документ, озаглавленный: «Финансовая программа». Я пролистываю его, наугад задерживая взгляд на некоторых страницах. Программа выполнена в виде схемы. Вверху поставлены годы, сбоку – наименования статей расходов: налоги, выплаты по закладным, выплаты процентов по кредиту и так далее. Внутри – ряды цифр. Бросается в глаза одна позиция – «Домашние расходы». Она подразделяется на отдельные пункты: «прислуга», «бытовая техника», «продукты», «одежда», «страховка». Суммы фигурируют немалые. О чем думает Гиллеспи? Считает, что я состою в вечном браке с этим домом и этой жизнью? Полагает, что я не в состоянии кардинально поменять ее стиль?
Я откладываю «Программу» в сторону и досматриваю почту. Одно из писем подписано от руки. Оно он Тима Шварца. Я прочитываю его с чувством обреченности.
«Боюсь, что дольше я уже не могу скрывать истинное положение дел. Попечители настаивают на том, чтобы им было представлено объяснение по поводу задержки с аудиторской проверкой. И я вынужден изложить им факты таковыми, какими их знаю.»
Он вынужден. Да, я понимаю это.
С тяжелым сердцем сажусь за черновик ответного письма. Приношу извинения за свое долгое молчание и объясняю, что несмотря на предпринятые усилия ничего нового обнаружить не смогла. Может, мне стоило бы самой встретиться с членами попечительского совета и объяснить им ситуацию? Я не отказываюсь от дальнейших усилий как-то прояснить судьбу исчезнувших денег.
Перечитав написанное, вычеркиваю последнее предложение и невидящим взглядом смотрю на бумагу. Я не знаю, что мне делать.
Мысленно я отправляюсь в открытое море, где находится спасательное судно. Оно должно быть чем-то вроде буксира, приземистым и устойчивым. В корабельных помещениях полно электроники. Аппараты подмигивают лампочками и тихонько гудят. В центре перед монитором подводной видеокамеры собралась группа людей. Они напряженно вглядываются в экран. На нем изображение морского дна.
Что они видят? Боже, что они видят?
Я комкаю первый черновик письма, выбрасываю его в корзину и, взяв карандаш, делаю новую попытку.
Мысли путаются, слова не складываются. Я открываю ящик стола и из глубины достаю бланк «Маунтбэй», как будто вид этой бумаги может помочь мне составить письмо Шварцу.
Компания, зарегистрированная в Гернси. Само ее существование окутано тайной, имена акционеров неизвестны. За что здесь можно уцепиться?
Но, может быть, я преувеличиваю? Может, завеса секретности не была целью создателей «Маунтбэй», а просто явилась как бы побочным продуктом? Может, связь Гарри с этой компанией не такая уж компрометирующая?
Мне в голову приходит мысль о том, что у Гарри имелись какие-нибудь записи по «Маунтбэй», просто я их пока не нашла. Ведь должен же быть записан где-нибудь хотя бы номер телефона в Гернси? Или номер счета в банке. Или что-то подобное.
Черт тебя побери, Гарри! Зачем ты создал мне такие трудности!?
«Черт побери…» Я отмечаю про себя, что теперь уже могу говорить такое совершенно спокойно.
Итак, код Гернси – 0481. Я вновь просматриваю дневники и записные книжки мужа, стараясь отыскать в них это цифровое сочетание. Лихорадочно роюсь в его столе. Я не возлагаю на поиски особых надежд, но в это трудное для меня утро мне нужно хоть чем-то себя занять.
В столе ничего. Нужно искать в других местах. Я начинаю с книжных полок, с самой нижней. Снимаю каждую книгу и внимательно просматриваю ее от корки до корки. Так я двигаюсь по кабинету. Занятие неожиданно приносит мне некоторое облегчение. И я понимаю, почему: после этого я смогу быть уверена, что по крайней мере одна комната в доме больше не преподнесет мне сюрпризов.
Проходит несколько телефонных звонков. Пока они попадают на автоответчик. В коридоре раздается голос Джилл, объявляющей о своем приходе. Тут же начинает гудеть пылесос.
Я перехожу ко второму ряду полок. Здесь стоят старые тома в кожаных переплетах. Все про политику. Гарри купил уже готовую подборку у одного букиниста. Он прочел лишь несколько старинных трудов, заявив, что на чтение классики у него не хватает времени, так как он слишком занят вопросами современной политики.
Над кожаными фолиантами расположились биографии нынешних политических деятелей. Три – о Маргарет Тэтчер, еще несколько – о предыдущих премьер-министрах. Еще выше стоят книги по географии. Гарри любил время от времени их просматривать. На самой верхней полке виднеются аккуратные стопки журнала «Нэшнл джиогрэфик», несколько лет назад Гарри собирал его.
Через час я делаю небольшой перерыв. Желая чем-то занять себя под кофе, достаю крупного формата книгу об Индии и отвлеченно листаю ее. Когда я кладу ее на место, мое внимание привлекает том, поставленный корешком внутрь.
Это художественный альбом. Но весьма своеобразный. В нем фотографии обнаженной женской натуры. Красивые тела, неожиданные ракурсы, искусная подсветка, достаточно смелые позы.
Вроде ничего неприличного, если бы не возраст моделей. Они выглядят совсем детьми, хотя с уверенностью определить их возраст, конечно, трудно. Лица у всех повернуты в сторону или закрыты падающими волосами.
Я пролистываю страницы альбома. Фотографии все более смелые. Мне становится неприятно. То ли от самих фотографий, то ли от мысли, что Гарри сидел здесь, в кабинете, и разглядывал их.
Звонит телефон.
– Получили ли вы мое письмо, Эллен? И финансовую программу?
Я узнаю голос Гиллеспи, и меня сразу же охватывает беспокойство. Кроме того, я удивлена, что он называет меня просто по имени.
Я бормочу слова благодарности и сообщаю, что пока не успела как следует изучить программу.
– Не торопитесь, время есть, – произносит Гиллеспи каким-то необычным тоном. Что-то мне в нем не нравится. – Просто хотел сказать, что в случае необходимости, я мог бы подъехать к вам и объяснить все подробно.
Теперь понятно: в голосе Гиллеспи присутствует искусственная дружелюбность. Именно искусственная. И она ему не подходит.
В чем причина этого звонка и его предложения? Я еще раз благодарю Гиллеспи и говорю, что перезвоню ему позже, через несколько дней.
– Конечно, не торопитесь, – повторяет он.
Я уже собираюсь закончить разговор, но не тут-то было. Гиллеспи продолжает говорить. Он рассказывает мне, как удачно ему удалось организовать дело с продлением срока закладной по дому, в результате чего на последующие полгода я буду весьма сносно обеспечена деньгами.
Слушая его, я опираюсь локтями на стол и смотрю на альбом с обнаженными телами.
– Кстати, – говорит Гиллеспи, – я подобрал новую риэлтерскую фирму, которая займется нашей недвижимостью в Шордитче. Прежняя фирма перестала меня устраивать.
Я осторожно выдвигаю кресло и сажусь за стол.
– Они экономили на персонале, а это всегда сказывается на результатах работы. Я не могу обещать, что новые агенты моментально найдут покупателя, но мне кажется, они могут придать этому делу свежий импульс.
В голове у меня зарождаются неясные подозрения. За всем этим, похоже, стоит Джек.
– Эллен, вы слушаете?
– Я… Разве прежняя фирма не находила клиентов?
– Было всего одно предложение. И, как я вам уже говорил, оно было совершенно неприемлемым.
– И других больше не было?
– Нет. – Гиллеспи настораживается. – А почему вы спрашиваете?
– Мне сказали, что здание в Шордитче уже несколько недель назад предложено одному частному лицу.
– Кто вам сказал? – властно спрашивает Гиллеспи, забыв про свой псевдодружеский тон.
Если у них с Джеком был разговор об этом, то он знает ответ.
– Я звонила в риэлтерскую фирму.
– Ах, вот как? – Гиллеспи делает секундную паузу. – Не знаю, с кем вы там разговаривали, но уверяю вас, что это не так. – Как бы спохватившись, он уже спокойнее добавляет: – Значит, вы сообщите мне, если захотите получить пояснения по поводу программ?
Мы завершаем разговор. И я знаю, Гиллеспи уверен, что ловко от меня отделался. Что ж, посмотрим.
Я возвращаюсь к полкам. Боже, сколько здесь пыли! Джилл до них, судя по всему, никогда не добиралась. Я механически просматриваю книги, пока, сняв очередную, не обнаруживаю лежащий у задней стенки большой коричневый конверт. Приходится снять несколько книг, прежде чем мне удается вытащить его.
Большой толстый конверт без всяких надписей. Внутри – фотографии. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что это такое. Еще одна тайна Гарри.
Эти фотографии не выдерживают сравнения с теми, из художественного альбома. Они гораздо примитивнее, хотя какая-то работа над освещением, видимо, проводилась. В принципе снимки нельзя оценить как грубую порнографию, но они достаточно откровенны.
Женщины на них очень молодые. Это, скорее, девочки с наивными лицами, маленькими грудями и мальчишескими бедрами. Мужчины гораздо старше и крупнее. На всех фотографиях женщины связаны: то ли ремнями, то ли цепями. Мужчины грубо удерживают их мощными волосатыми руками. Каждый сюжет – это как бы прелюдия к изнасилованию.
Говорят, что даже самые спокойные и сдержанные мужчины любят изредка посмотреть на такие изображения. Мне попадались специальные статьи, в которых врачи утверждают, что от этого нет никакого вреда. Не уверена. Мне кажется, подобного рода снимки провоцируют мужчин на жестокое отношение к женщинам, будят нездоровые инстинкты, которые, по-моему, лучше оставить нетронутыми.
Неужели Гарри занимался этим с Кэролайн Палмер? Несколько месяцев назад эта мысль сильно ранила бы меня. Теперь я знаю, что в жизни есть просто необъяснимые вещи.
Сколько раз прокручивала я в голове эти трудные думы! Что же произошло? Может, я не удовлетворяла Гарри в постели? Может, разочаровала его еще чем-то? Но чем? Постепенно, тысячу раз укоряя себя в том, что между нами случилось, я стала смотреть на нашу с Гарри жизнь фаталистически. И поняла: что бы я ни делала, мне никогда бы не удалось изменить внутренний мир Гарри. Внутренний мир, который сформировался главным образом под влиянием его несчастного детства.
Наши с ним интимные отношения уже давно превратились в муку. Когда однажды ночью мы лежали напряженные и расстроенные после очередной неудачной попытки, я осмелилась предложить обратиться к специалисту.
– К какому специалисту? – в голосе Гарри закипело раздражение.
– Не знаю. – Я уже готова отступить. – К психотерапевту. К человеку, с которым можно говорить о своих проблемах.
– К болтуну? – издевательски смеется Гарри.
– К профессионалу. К подготовленному врачу.
– И о чем мы будем с ним говорить?
– О наших проблемах.
– И что это за проблемы?
– Не знаю. В том-то все и дело, что не знаю. – Я не упоминаю о Кэролайн Палмер, продолжая притворяться, будто ее не существует.
– Не знаешь? – Гарри садится на кровати. – Здорово! Я тоже не знаю.
Повисает молчание. Гарри прекрасно понимает, в чем проблема, но не хочет этого признать. Я тоже ничего не говорю.
– Боже правый! – Гарри уже почти кричит. – Я нуждаюсь в понимании и поддержке, а вместо этого получаю эти глупости! – Он буквально дрожит от ярости и кажется, что сейчас ударит меня. Но Гарри сдерживается, вскакивает с кровати и уходит в ванную.
Несколько дней спустя подобная сцена повторяется. Начинается все с моего невинного замечания о том, что нам необходимо уделять больше внимания детям. Гарри заводится с пол-оборота. Масла в огонь подливает выпитая им приличная доза спиртного. Гарри уже не сдерживается и, схватив меня за руки, яростно встряхивает. Думаю, он не намеревался сделать мне больно, но синяки не сходили несколько дней.
В следующий раз он почти ударил меня. Точнее, сильно толкнул. Какой оскорбленной я тогда себя почувствовала!
Я понимала: в такие минуты Гарри был сам не свой. Убеждала себя, что злость не в его характере. Однако стала бояться таких вспышек, которые могли окончательно разрушить наши отношения. И хотя чувствовала, что добром все это не кончится, убедила себя терпеть. Терпеть во имя нашего брака.
Теперь, оглядываясь назад, понимаю, что совершила тогда крупнейшую ошибку.
Я засовываю фотографии в конверт, кладу его в большой пакет и, наглухо запечатав с помощью степлера, бросаю в ведро для мусора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55