Тарзан, как водится, играл мускулами и совершал подвиги, и даже марсиане производили сильное впечатление: прозрачные зеленокожие страшилища с огромными головами и восемью паучьими руками; но, несмотря на эти литературные прелести, Герби никак не мог увлечься.Накануне мальчик решил посвятить сегодняшний вечер укрощению плоти. Ученому аскету Герби Букбайндеру предстояло доказать полное свое равнодушие к таким материям, как жареные сосиски и Люсиль. Но решить легко, попробуй сделать. Ревность дразнила аскета, заставляя воображать, как Люсиль нежно парит на здоровой руке Ленни. Немного спустя голод заставил его так явственно почуять запах жареных сосисок, точно костер развели в соседнем доме, хотя на самом деле Герби находился в четверти мили от сосисок, да еще с подветренной стороны. Тем временем Тарзан направо и налево крушил марсиан, толпами валивших из своего межпланетного корабля; пришельцы падали под ударами его кинжала, истекая гадкой желтой кровью; но Герби едва следил за этими славными деяниями.Чудное видение посетило читателя в самый разгар боя, вытеснив Тарзана из поля внутреннего зрения. Герби представил, как товарищи по хижине рассказывают Люсиль про его болезнь. Ее терзают угрызения совести. Она сознает, что своим бессердечием надломила его здоровье. Разумеется, когда она понимает, сколь глубоки его чувства, она украдкой сбегает с танцев, навещает несчастного и ласково и слезно молит его о прощении. Наслаждаясь этой приятной картиной, он настолько уверовал в возможность ее воплощения в жизнь, что положил книгу на полку, вернулся в свою хижину, разделся и лег под одеяло – ждать прихода возлюбленной.Закат угас, сгустились сумерки, и очень быстро совсем стемнело, поскольку не было луны. Скоро стало очевидно, что Люсиль не придет. Настроение Герби из радостного ожидания постепенно перешло в нетерпение, потом – в раздражение, потом – в гнев, в основном на самого себя, за собственную ослиную тупость. Немного погодя он сообразил, что воображение опять сыграло с ним злую шутку – состряпало из его желаний мираж и заставило поверить в него. Вечерний ветерок донес неуклюжее джазовое дребезжание замученного дядей Сидом пианино. Люсиль в клубе вовсю наслаждалась жизнью, и рассчитывать на то, что она станет высовывать нос в темноту, чтобы против всех правил навестить его на мужской территории, было так же нелепо, как надеяться, что возлюбленная взмахнет ручками и прилетит к нему. Герби встал и снова оделся, при этом долго возился в темноте с одеждой и бурчал на самого себя: «Шевелись, болван», «Не пойти ли тебе утопиться?», «Такой идиот может понравиться только ненормальной». В этом невеселом настроении он прокрался к клубу и заглянул в окно. Удивительно, как за одни сутки может перемениться облик помещения. Накануне клуб показался Герби неказистым сараем, а нынче этот с виду сарай сверкал великолепием. Вроде бы ничего не прибавилось, не было даже украшений, и тот же дядя Сид в том же углу тюкал по тому же пианино. Но сегодня Герби стоял снаружи и смотрел на танцы. Редкое зрелище выглядит столь божественно привлекательным, как танцы, подсмотренные в окно человеком, которому нельзя присоединиться к танцующим. Можно сотню раз сходить на танцы и считать, что там душно, тесно, шумно и нет в них ничего особенного. Но вот вы проходите мимо дома, где кружатся пары и звучит музыка, и вы прижимаетесь носом к окну, и кажется, будто за стеклом – рай. У Герби это ощущение было тем острее, что он испытал его впервые и что за окном танцевала его подруга. Чего же удивляться волшебному превращению клуба! Да и кто скажет, в какой из вечеров Герби оказался ближе к истине? Просто у него изменилась точка зрения. А точка зрения решает все.Как и предполагал Герби, Люсиль танцевала с Ленни. Правая рука героя, хотя и забинтованная, была освобождена от перевязи и достаточно зажила, чтобы он мог обнять улыбающуюся партнершу. Эта картина больно ранила Герби. У него застрял комок в горле, живот стянуло узлом и начисто пропали аппетит и все благие намерения. Сейчас он не съел бы и самую сочную жареную сосиску в мире; не съел бы даже фрап. Повторилась история с миссис Мортимер Горкин, только в этот раз все было гораздо мучительнее, потому что его любовь похитил не чужой человек, а заклятый враг.Герби так глубоко погрузился в свое горе, что спустя лишь несколько секунд обратил внимание, что слышит женское всхлипывание, и решил выяснить его причину. Звук доносился из-за угла клуба. Герби дошел крадучись до конца стены и заглянул за угол. На шатких ступенях, спускавшихся от запертой двери, которая вела за кулисы, виднелись смутные очертания девочки, она сидела, понурив голову, спрятав лицо под упавшими волосами. У Герби тотчас вырвалось: «Эй, ты чего?» Девочка подняла глаза. Это была его сестра Фелисия.– Герби! Я думала, ты в кровати!– Я сбежал. Мне уже полегчало. Флис, ты чего плачешь?– Ничего я не плачу. Глупости какие. Просто вышла проветриться.– Я же слышал, как ты плакала.– Ничего ты не мог слышать. Это я, наверно, сморкалась. – С этими словами она достала свежий носовой платок и выдула в него звук, не имеющий ничего общего с тем, который только что слышал Герби. – Немного простыла сегодня на купанье.Герби был чересчур подавлен собственными бедами и не стал тратить силы на разоблачение сестры. В конце концов, у девчонок всегда найдется какой-нибудь глупый повод распустить нюни. И какое ему до этого дело?– Флис, а тебе на танцах весело?– Весело! – скривилась девочка. – В жизни не ходила на такие гадкие танцы. Кругом одна малышня, малышня, малышня – не протолкнуться. И почему только не устроили для старших отдельные танцы? Лучше бы я пошла к себе в хижину и легла спать.– Я уже пробовал, – сказал Герби. – Это еще хуже.Брат и сестра смолкли, уединившись каждый со своим горем. Герби неотступно, во всех красках, преследовали образы танцующих Ленни и Люсиль. Это навело его на смутную догадку о том, почему загоревала сестра.– Эй, Флис, а ты с Ленни-то потанцевала?– Да я с этим задавалой, сосунком, – вспыхнула девочка, – не стану танцевать, хоть бы он на коленях меня умолял. На коленях! Пусть сосунки танцуют с сосунками.Тем самым Герби убедился в справедливости своей догадки. Он всегда подозревал, что Фелисии, хоть она и воображала из себя большую, очень нравится Ленни. Признаться в этом ей не позволяла гордость, – ведь она была на полгода старше. Теперь он увидел, что сестра так же страдает по образцовой Личности, как он – по рыжей изменщице.Герберту было жалко сестру, но не очень, поскольку он точно знал, что ее муки не идут ни в какое сравнение с его муками. К тому же она могла отыграться словечком «сосунок».Разница в возрасте выполняет у детей почти ту же полезную функцию, что разница в доходах у взрослых. Это простой и надежный способ установить шкалу высокомерия. Заносчивость тринадцатилетних перед одиннадцатилетними может сравниться только со спесивостью зарабатывающего сто долларов в неделю по отношению к зарабатывающему пятьдесят долларов. В обоих случаях превосходство опирается на непоколебимый авторитет цифр, которые доступны каждому и с которыми не поспоришь. К несчастью для Герби, Ленни был старше его, а Люсиль – почти ровесница, иначе и он, как Фелисия, нашел бы утешение в арифметике.Девочке не понравился понимающий взгляд Герби, и она отрывисто спросила:– А почему ты не на танцах, если хорошо себя чувствуешь?– Не умею я танцевать.– Рассказывай. У вас же уроки были.– Да были, но я не мог на них ходить.Герби присел рядом с сестрой на деревянную ступеньку. Сумрак и душистый вечерний воздух настраивали на доверительный лад. Герберт рассказал сестре о происшествии с пустыми письмами. Найдя в ней благодарного слушателя, он излил душу, поведал о ссоре с Люсиль. Эта история привела Фелисию в неописуемую ярость.– Ах, эта мерзкая девчонка, эта никчемная, избалованная, самовлюбленная, ленивая пигалица! – бушевала она. Никогда еще Герби не видел, чтобы Фелисия защищала его с таким жаром. – Да как она смеет издеваться над тобой! Она же посмешище всего лагеря. От работы отлынивает, играть ни во что не умеет, только и знает перед зеркалом крутиться. Представляешь, вертихвостка одиннадцатилетняя перед зеркалом! Она еще веснушки свои запудривает, я точно знаю.Фелисия вскочила и, пыхтя, заходила взад-вперед.– Так ей мой брат не подходит, потому что танцевать не умеет, да? Ну, мы ей покажем. Герби, пошли. – Она силой поставила его на ноги. – Ты сию же минуту научишься танцевать. А потом пойдешь туда и будешь танцевать со всеми девочками подряд – кроме нее. А она пусть себе танцует до упаду с этим недоразвитым второгодником из седьмого «В».– Да ну их, Флис, – отмахнулся Герби, напуганный ее воинственным напором. Однако он имел дело с мало знакомой ему сокрушительной женской силой.– Помалкивай! Показывай, чему ты там научился, пока тебя не выгнали?Как выяснилось, Герби успел освоить азы танцевальной науки, просто ему не хватало уверенности в себе.Одним словом, Фелисия потопталась с ним на травке минут пятнадцать и затем объявила, что он справляется не хуже самого искушенного старшеклассника в клубе и «уж в десять раз лучше этой дубины Ленни».– Все, идем в зал, – объявила сестра и с воодушевлением потащила брата к двери. Герби упрямился, возражал и наконец уперся каблуками в землю.– Елки-палки, Флис, ты погляди на меня. Я же в темных штанах. А они все в белом.– Да кто это заметит?– Все, вот кто. Меня же на смех поднимут.– Ладно, – согласилась Фелисия после короткого размышления, – даю тебе пять минут на переодевание. Если не придешь, я тебя поймаю и голову оторву.Герби был уже основательно запуган бешеным натиском сестры. Он помчался бегом в хижину, выудил из чемодана белые штаны и рубашку, переоделся, подумав при этом, что весь вечер только и делает, что переодевается.– Как я выгляжу? – робко спросил он, представ перед Фелисией, которая расхаживала в темноте у входа в клуб.– Прекрасно, – ответила она, хватая его за руку, и даже не взглянула на все остальное. – Пошли.И не успел Герби глазом моргнуть, как уже очутился в зале и щурился от яркого света. Он опасался, что все разом обернутся и уставятся на него, но ребята продолжали танцевать и болтать так, будто не произошло события чрезвычайной важности, – ведь это были его Первые Танцы. Пианино дяди Сида стояло у входа.– Привет, Герби, – окликнул его вожатый, не прерывая методичного издевательства над популярной пьеской «Бал чечеточников». – Поправился, да? Ну и отлично.Фелисия вытянула его на середину зала.– Эй, Флис, погоди минутку, – испуганно прошептал Герби. – Может, начнем где-нибудь в углу? Я все забыл.– Ничего ты не забыл, – отрезала сестра. Она встала к нему лицом, решительно положила его руку себе на талию и железной хваткой сдавила ему плечо. – Вот так. Теперь танцуем.И Герби повиновался. Сосредоточившись до боли в висках, он принялся отсчитывать ногами в такт музыке: «Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре» и напряженно влился в кружение пар, право, нисколько не отличаясь от остальных. Спустя минуту Герберт торжествовал. Как по мановению волшебной палочки он перемахнул через Большую Стену, разделяющую мир на чистых и нечистых. Он танцует. Танцует! Фелисия прошипела:– Кончай считать вслух, дурак.Герби услышал свой голос и с досадой сжал губы.– И перестань смотреть на ноги. Небось не отвалятся.Герби с трудом оторвал глаза от пола. Он продолжал молча танцевать, направляемый время от времени твердой рукой сестры во избежание столкновений. Она улыбнулась:– У тебя классно получается. Я же говорила, сумеешь. Ты ей покажешь!Музыка оборвалась хаотичной трескотней звуков – именно так дядя Сид представлял себе джазовый финал. Фелисия выпустила брата из рук и вежливо поаплодировала. Герби, до того державшийся прямо как жердь, облегченно выдохнул и огляделся вокруг. Он очутился нос к носу с Ленни. Атлет держал за руку Люсиль. У Герби застучало сердце.– Здорово, генерал, – с беззлобным презрением сказал Ленни. – Чего, Флис, получше никого не нашла, с кем потанцевать?Фелисия откинула голову:– Что-то не вижу получше. А кого вижу, те на два года старше, а в школе отстают на год.– Это тебе не школа, это жизнь, – ухмыльнулся Ленни. Снова заиграла музыка. Ленни схватил Фелисию за руку.– А ну, капризуля, посмотрим, не разучилась ли ты танцевать. Люсиль, пока, увидимся. – Фелисия покраснела и заупрямилась, но позволила увлечь себя, и на лице ее засияло нечто очень похожее на счастливую улыбку. Рассорившиеся влюбленные остались вдвоем.– Так! – Люсиль лукаво взглянула на Герби. – Значит, ты умеешь танцевать. А зачем наврал?Герби до того удивился, оказавшись и тут виноватым, что не нашел слов.– Просто сосиски тебе дороже меня, жирный ты поросенок. – Однако оскорбление было брошено с ласковой улыбкой. Прошлое кануло, словно мир родился заново, а Люсиль всегда была для Герби не кем иным, как обожаемой, преданной подругой.– Я тебе покажу жирного поросенка, – весело сказал Герби. – Ну-ка, давай потанцуем. – Герби схватил свою любимую за руку и лихо пустился в пляс: раз-два-три-четыре. Они закружились, и Герби ощутил непобедимую уверенность в себе.– Да ты хорошо танцуешь, – заметила Люсиль, чем довела его головокружение до опасной точки.– Подумаешь, все равно это занятие для мартышек, но если надо, то надо.– А нырять умеешь?Мальчик сразу отрезвел, и его движения снова стали скованными.– Что значит – нырять? – с напускной небрежностью спросил он.– Ну, нырять. Все знают, что значит – нырять. Вон, как сделали Феликс и Сильвия.В футе от них Феликс и Сильвия исполнили изящный «нырок». Заключался он в том, что мальчик отклонялся назад на одной ноге и сгибал ее в колене, а девочка наклонялась вперед и также сгибала ногу в колене. Занимало это всего мгновение и выглядело очень мило, но Герби такой пируэт показался сложным и опасным.– Ах, это, – проговорил он. – Так любой может. Но я никогда так не делаю. Глупо как-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45