– Да вы, мадам, камень с моей души снимаете. Я-то думал, вы начнете говорить со мной об этом наемнике Ля Либерте, которого, как мне показалось, вы особенно нежно обнимали, настолько нежно, что я задал себе вопрос, уж не для того ли вы заставили меня рисковать жизнью, чтобы заманить в подстроенную вами ловушку…Говоря все это, Фульвио сел напротив Зефирины. Она приняла вызов:– А я, месье, в свою очередь ломаю голову над тем, не скупость ли является вашим самым большим недостатком… Вместо того, чтобы убивать, не лучше ли было заплатить столько, сколько у вас попросили?Скрестив длинные, обтянутые шелковыми чулками ноги, Фульвио парировал:– Помимо того, мадам, что вы становитесь слишком дороги, нет не моему сердцу, а моему кошельку, до такой степени дороги, что я вынужден признать, мне уже никогда не возместить понесенных расходов, знайте, что для удовлетворения запросов этих бандитов мне бы понадобилось по меньшей мере три дня, чтобы сюда прибыли груженные оружием и провиантом подводы. Я имел слабость поверить в то, что вы находитесь в опасности, и попытаться вместе с Монтроузом освободить вас. Применив эффект неожиданности, мы кинулись в атаку… Не могу не признать, что ваше поведение лишило меня всяких иллюзий.Это было сказано беззлобно, тоном простой констатации.Зефирина вынуждена была признать про себя, что он прав. Вспомнив советы Макиавелли, она поняла, что надо в воду добавить немного меда.– Вы плохо обо мне подумали, месье, – сказала она с усилием. – Человек, которого звали Ля Либерте, мой бывший крепостной Бастьен… друг детства, который к моему удивлению сказался вне закона. Но, несмотря на все его провинности, я не могу забыть, что мы росли вместе и что…– Вы, видно, изрядно помучили бедного парня, жестоко играя его чувством к вам. Наверное, поэтому ему пришлось покинуть вас, мчаться прочь во весь опор от своей богини и мучительницы…Вспоминая сцену на пляже, после которой Бастьен действительно бежал после бурного объяснения, Зефирина взглянула на князя с подозрением.– Откуда вы знаете, что Бастьен сбежал? Князь пошевелил горящее полено в камине.– Проще простого, моя дорогая… Вассал всегда пылает страстью к госпоже, кузен к кузине, трубадур к королеве, карлик к великанше, а брат к сестре…– Зачем вы все это говорите?– Ну, просто инцест особенно в моде и…– Нет, про карлика и великаншу.– Вы не любите карликов?Уж не сошла ли она с ума? На секунду ей померещилась тень Каролюса.Своими нервными пальцами Зефирина коснулась лба, будто стараясь избавиться от этого тягостного воспоминания, потом, сменив тему, снова ринулась в бой:– Вы дали мне обещание, монсеньор!– Я?Фульвио восхитительно разыграл удивление.– Вы мне поклялись сделать все возможное, чтобы расторгнуть наш брак.– Я ничем не нарушил своего обещания. Мы живем как чужие, и думаю, у вас нет причин жаловаться на телесные посягательства и плохое обращение.При таком откровенном напоминании Зефирина снова вспыхнула. Однако тут же возразила:– Поговорим как раз о вашем обращении… Вы держите меня взаперти, засадили меня в тюрьму, и я живу как заключенная.Фульвио так резко встал, что Цезарь и Клеопатра даже залаяли, но потом снова легли у огня.– Так вы желаете выходить из дворца?Зефирина тоже встала.– Да, я этого хочу!– Но вы меня не просили об этом!– Ну, так теперь прошу.Какое-то мгновение оба супруга смотрели друг на друга, полные решимости. Фульвио видел перед собой напряженное лицо Зефирины. Она не опускала глаз и не прятала горящего в них огня. Не будь так воинственна ее поза, можно было сказать, что после своей болезни она еще больше похорошела. Фульвио хотелось коснуться пальцами ее шелковистых волос, заплетенных в косы и перевитых жемчугом.Зефирина была красива. Но теперь она выглядела женщиной и куда более ослепительной, чем когда прибыла в Италию. Маленькая куколка превратилась в восхитительную бабочку… или скорее в великолепную кобылицу, нуждающуюся в укрощении.Фульвио сжал кулаки. Он подавил в себе желание прервать спор и швырнуть ее под балдахин, чтобы наконец довершить то, что не удалось в карете.У нее явно есть темперамент, но знает ли она об этом? Была ли она разбужена? Девственница ли она еще, чей нрав требует успокоения?Фульвио вдруг пожалел о том, что родители отдали его на воспитание в миланский монастырь, к ученым монахам. Дед его, живший в прошлом веке, не стал бы забивать себе голову всеми этими рассуждениями. Он бы приказал отхлестать красотку, а потом бы использовал в соответствии с потребностью. Она же, выполнив свою обязанность, сразу бы успокоилась и, сидя за прялкой, стала бы поджидать, когда муж снова почтит ее своим вниманием!А эта в довершение ко всему еще и образованная! Фульвио отвернулся и стал ходить по комнате.– Если я позволю вам выйти, мадам, вы же опять убежите! Вы поднимете на ноги весь городской гарнизон! Спровоцируете мятеж! Свалитесь в какой-нибудь колодец! Убьете папу! Устроите побег Франциску I! Отравите Карла V!.. И, бог его знает, что еще натворите. Ведь в вашей головке без конца роятся какие-то замыслы и фантазии. Не хочу упрекать вас в этом, но вы, мадам, не из числа жен, которые вносят в жизнь покой. Пока вы все еще княгиня Фарнелло, мне не хотелось бы рисковать, позволив вам стать причиной какого-нибудь очередного скандала.«Не такое это легкое дело проучивать всех братьев Доменико, какие существуют в Риме».Зефирина была слишком умна, чтобы не согласиться с обоснованностью его упреков.– А если я дам вам слово, что до развода, не буду пытаться убежать?– Хм…– Я буду вести себя спокойно, клянусь вам. Зефирина умоляла его.– Я даю клятву не покидать Рима. Клянусь головой, душой, клянусь честью своего отца. Это ужасно, но вы по-прежнему считаете меня воровкой. Вы сердитесь на меня за изумрудное колье…Фульвио сделал жест рукой, означавший: «Пустяки, мадам».Но Зефирина упрямо продолжала:– Это не я! Ну как мне убедить вас? Самый крупный изумруд был внутри пустым. Я его открыла и нашла в нем маленькую пластинку из странного металла с фиолетовым отливом, с геометрическим рисунком и надписью…– Надписью? – повторил Фульвио недоверчиво.– Да, там были слова… я хорошо их помню… «Усталый Леопард в небо свой взор устремляет. Рядом с солнцем видит орла, тешащегося со змеей».– Или у вас, моя дорогая, сильное воображение, или…– Вы должны мне верить, рисунок представлял собой три треугольника, наложенных друг на друга. У нас в семье тоже было похожее колье, и я получила его при странных обстоятельствах. Но оба они были у меня украдены.Зефирина говорила торопливо, будто боялась, что ее прервут.– Что вы сделали с найденной пластинкой? Вы снова вложили ее в изумруд? – спросил Фульвио.Зефирина покачала головой:– Нет, я спрятала ее в одной из комнат, между двумя паркетинами. Для большей надежности я прикрыла пол в этом месте ковром, а колье оставила на туалетном столике…– А потом?– Вышла на террасу, где вы меня и нашли, – медленно произнесла Зефирина.– Да, и где претендент на вашу руку оглушил меня, – продолжил Фульвио.Он слушал, не шевелясь, рассказ Зефирины, а потом заговорил словно сам с собой:– Как я уже рассказывал вам, если мне не изменяет память, в день нашей свадьбы, происхождение этого колье восходит к 1187 году, то есть к кануну третьего крестового похода. У меня в семье утверждали, что у этого изделия трагическая история. В самом начале было три одинаковых колье, и принадлежали они трем дочерям султана Саладина. Согласно легенде, все три драгоценности в течение 333 лет должны оказаться в руках одной женщины. И когда это произойдет, обладательница их получит доступ к сокровищам великого султана. Но это всего лишь легенда. Если вы говорите правду, если существуют три пластинки, то речь может идти о каком-то талисмане… Чтобы понять смысл этих треугольников и написанных там слов, надо заполучить все три пластинки… – почти шепотом сказал Фульвио. – Но рука, однажды совершившая кражу, захочет вернуть их…– Если вы мне не верите, пошлите кого-нибудь в Ломбардию и проверьте, там ли еще пластинка.– Благодарю за совет, – произнес с иронией князь.Уже наполовину убежденный, он тем не менее никак не мог избавиться от некоторого недоверия к Зефирине.– Ну, поверьте мне, я могу быть строптивой, бунтовать, но я никогда бы не опустилась до воровства. Как мне убедить вас, Что меня можно выпустить на улицу и не считать преступницей? Клянусь, буду вести себя достойно княгини Фарнелло и никуда не уеду, пока снова не стану Зефириной де Багатель. Но я не в силах чувствовать себя заключенной, я сразу становлюсь глупой, злой, сварливой. Я прошу вас, умоляю… Фульвио… поверьте мне.Первый раз в жизни молодая женщина назвала своего мужа по имени. Глаза ее при этом были полны слез.Если бы в тот момент князь обнял ее, то смог бы, вероятно, избежать многих несчастий, но он был слишком большим гордецом. В данный момент он не чувствовал себя в силах отнестись к молодой женщине с нежностью и простить ее.К женщине, которая его унизила, он испытывал лишь физическое влечение, и тем сильнее, чем дольше оно оставалось неудовлетворенным.Вместо того, чтобы сказать: «Берегитесь, Зефирина, чья-то преступная рука может пожелать завладеть третьей пластинкой, и у меня есть причины опасаться за вашу безопасность. У вас есть неумолимый враг, а вы так молоды, и мне хотелось бы защитить вас и от врага, и от вас самой, я чувствую себя ответственным за вашу жизнь», он отвернулся от нее, чтобы не дать себе размякнуть, и сухо произнес:– Хорошо, мадам. В конце концов, что мне за дело до вашей участи. Вы получите возможность ходить когда и куда вам захочется, но только в сопровождении Пикколо. На этот счет я отдам распоряжения.Лицо Зефирины осветила торжествующая улыбка.– Благодарю, монсеньор, – сказала она, низко присев перед ним.Фульвио взял ее тонкие пальчики в свою руку, чтобы поцеловать. Но после сцены в карете она хорошо помнила, до какой степени Фульвио способен взволновать ее, и чтобы остаться сильной, ей не следовало позволять ему дотрагиваться до себя. Поэтому, не давая ему времени выполнить свое намерение, она, точно ошпаренная, отдернула руку. Но Фульвио, как всегда ошибаясь, отнес этот жест на счет отвращения, которое он ей внушает.Он сделал несколько шагов по комнате и снова подошел к жене.– Не забывайте, однако, что ваши «признания» ничего не меняют в наших отношениях. Я бросил вам вызов и уверен, что выиграю его. В тот день, когда вы запросите пощады, когда вы окажетесь у моих ног с мольбой оставить вас княгиней Фарнелло, в тот самый день свершится моя месть за все ваше поведение, и я безжалостно отшвырну вас…При этих словах, показавших, до какой степени он все еще оскорблен Зефириной, Фульвио повернулся на каблуках и вышел.Несмотря на все свое самообладание, побледневшая Зефирина несколько мгновений продолжала стоять посреди комнаты.Сделав несколько неуверенных шагов, она вынуждена была прислониться к одной из стоек балдахина. Складки красного полога мерцали в свете каминного огня.Может быть, ей следовало раздвинуть полог, раздеться и лечь в постель покорно, точно овечка? Нет, она никогда не признает себя побежденной. Лить слезы ради того, чтобы остаться княгиней! Уж не помешался ли Фульвио от избытка высокомерия, произнося подобную угрозу?Раздался стук в дверь, и в комнату вошел слуга. Он сообщил княгине, что по распоряжению монсеньора для выхода ее милости приготовлен портшез.Изобразив на лице приличествующую княгине Фарнелло беспристрастность, она не спеша спустилась во двор палаццо. Глава XVВЕЧНЫЙ ГОРОД – Ради всего святого, мадам, я больше не могу.– Soupiere… Souliez… Soumission… Супница… Башмак… Покорность… (фр.).

Мадемуазель Плюш и Гро Леон восстали. За три дня, верная своему обещанию, Зефирина изъездила и обошла Рим вдоль и поперек. Запасясь старинным планом, который нашла в библиотеке дворца, юная грамотейка все же не удовлетворила ни жажды знаний, ни желания постичь Вечный город, в котором во времена Римской империи всегда находили прибежище не меньше двух миллионов человек, хотя число постоянных жителей не превышало сто тысяч.Древняя стена Аврелиана по-прежнему определяла границу Рима. Зефирина не один раз побывала не только у этой стены, но и на древнем коровьем рынке, у терм Диоклетиана, переоборудованных в церковь, у мавзолея Адриана, в Колизее, который был в таком плачевном состоянии…Все эти развалины заставляли взволнованно биться сердце Зефирины. Лишенные своих богатейших архитектурных украшений во времена византийских императоров, разграбленные варварами, превращенные в Средние Века в крепости, все эти бывшие храмы, дворцы патрициев, амфитеатры и термы были обезображены и растащены архитекторами нового века, названного веком Возрождения.Ослепленная грандиозными руинами, Зефирина была возмущена тем, что ее современники, забыв о величии прошлого, точно хищники кидались на римские памятники, чтобы использовать их камни для строительства современных зданий.И хотя она не могла не признать великолепие растущих как грибы после дождя новых кварталов, последние привлекали ее куда меньше, чем древние развалины.Забыв о парижской грязи, она страдала от тлетворного запаха городских улиц. Смрад от гниющего на улицах мусора усугублялся отсутствием в жилых домах «удобств», из-за чего людям приходилось справлять свои нужды в подворотнях, на лестницах и даже во внутренних двориках богатых дворцов.Зефирина, привыкшая к чистоплотности, характерной для анжуйцев, была потрясена бесцеремонностью римлян.Однако большая бухта Тибра, несмотря на вонь, выглядела так живописно, что Зефирина часто просила отнести туда свой портшез.В лабиринте римских улиц и улочек, в которых она без устали разъезжала, дворцы, монастыри, церкви чередовались со скромными жилищами ремесленников и простых горожан.Кондотьеры, не расстающиеся со шпагой задиры-дуэлянты, папские гвардейцы, испанские гранды, побежденные, но не утратившие гордости французы, предавшие Францию вместе с коннетаблем де Бурбоном, сновали по улицам, направляясь кто к оружейникам, кто к ювелирам, кто к еврейским портным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46