Он коснулся языком теплой гладкой кожи, и судорожный вздох вырвался у него из груди. Тело напряглось, и в тот же миг ее ладонь уперлась ему в грудь. Он никогда не ощущал ничего более восхитительного и возбуждающего, как это осторожное прикосновение.
Вкус ее кожи был таким же волшебным, как и ее запах, – немного солоноватый, немного мускусный и удивительно женственный.
Отчаянное желание обладать ею захлестнуло Николаса. Он начал покрывать ей шею яростными поцелуями, повторяя языком движение крови по ее жилам. Она застонала и обмякла.
Он обнял ее обеими руками, крепко прижав к себе мягкое тело, наслаждаясь давлением пышной груди.
Затем коснулся ее волос, приподнял локоны, откинул ей назад голову, повернув к себе лицо.
Их взгляды встретились. Она смотрела на него удивленно и настороженно.
Тогда он поцеловал ее, не заботясь ни о ее прическе, ни об одежде, ни о последствиях, наслаждаясь ее близостью. Он поцеловал ее со всей страстью, которую она в нем вызывала.
Тело у нее дрожало, пальцы касались волос на его груди, она ответила на поцелуй.
Он коснулся ее губ языком, и она нерешительно раскрыла их.
Рот у нее был таким сладким. Ее тело разжигало в нем огонь, а жалобные стоны были такими волнующими, что он понял, что может потерять рассудок.
Эта мысль остановила его. Он нежно отстранился от ее губ, ладонями обхватил ей лицо и начал рассматривать. Губы у нее стали ярко-розовыми и немного припухшими, а глаза казались удивленными…
Ее ладонь все еще упиралась ему в грудь, и она чувствовала, как бешено бьется его сердце. Пальцем другой руки она робко прикоснулась к его нижней губе.
Это кажущееся невинным, но такое чувственное прикосновение усилило его желание. Он поднял ее лицо, и на этот раз его поцелуй был исполнен необыкновенной нежности и благоговения.
Никогда раньше он не целовал так женщину.
Он знал страсть и огонь.
Но никогда еще его не охватывала такая захватывающая дух нежность и берущий за душу голод, который беспокоил и опустошал его, раздирал на части и одновременно возрождал.
Эта женщина смущала и приводила его в ярость, обнажала ему душу. И все это она делала, не прилагая никаких усилий.
Возможно, именно так она вела себя со Стефаном.
Он хочет жену своего брата.
С горьким сожалением Николас прервал поцелуй. Чтобы удержать равновесие, она ухватилась за его голое плечо, напомнив ему о ее жаре и трепете.
Его охватила ярость за собственную беспомощность и бессмысленность ситуации.
Клэр вопросительно смотрела на него, и сомнение туманило ей взгляд. Чего она хочет от него? Что он может дать ей?
Ответ быстро пришел на ум. Дом. Средства к безбедной жизни и возможность в хороших условиях растить сына.
– В следующий раз, когда тебе что-нибудь понадобится, просто приди ко мне и попроси, – сказал наконец он. – Не надо рыскать, как какая-то воровка.
Удивление или, возможно, вина сделали еще темнее ее и без того потемневшие глаза. Он не смог выдержать ее взгляда и отвернулся.
Ему потребовалось немало усилий, чтобы сдержаться и не взвалить на нее ответственность за случившееся. Он сам виноват, что потерял над собой контроль.
Он проклинал вес на свете за то, что первая женщина, взволновавшая его за многие годы, оказалась вдовой его брата. И едва ли такой женщиной, которую он привел бы домой к своей матери.
Клэр была не такой женщиной, какие нравились Николасу, не такой, каких он удостаивал второго взгляда. Но каким-то необъяснимым образом он хотел только ее.
Сомнение грызло ему душу. Он никак не мог понять, почему она отвечает на его поцелуи. Может, она боится не ответить? Или это все-таки часть какого-то плана?
Повисло напряжение. Николас глубоко вздохнул и отступил.
Глава девятая
Сара не знала, чего боялась больше, – самого Николаса или же собственных к нему чувств.
Дрожа всем телом, она попятилась назад, все еще ощущая прикосновение его рук, обжигающий жар его губ, чувствуя, как сильно бьется готовое вырваться из груди сердце.
Если это было наказание, она готова была с радостью умереть на месте. Унижение жгло ей кожу, как языки пламени. Она не могла отвести взгляд от губ, которые только что целовала, от покрытой волосами широкой груди, к которой прижималась всего несколько секунд назад. Его лицо и тело были прекрасны, слова жестоки, а поступки загадочны.
Ей нечем было оправдаться, нечем объяснить пребывание у него в комнате. Она стояла перед ним и была в его власти, молясь о том, чтобы у него нашлась для нее хоть капля сочувствия.
– Ты нашла, что хотела, в письмах Стефана?
– Частично.
– Может быть, тебе нужно что-нибудь еще? Скажи, не стесняйся.
Его сарказм не ускользнул от нее. Она покачала головой.
– Да ладно тебе. Наверняка есть что-то еще. Не уходи с пустыми руками.
Она вдруг решилась. В конце концов, это его дом, его комната, и она не имеет права злиться на него.
– Хорошо, – ответила она.
Осмелев, она подняла глаза и увидела самодовольный блеск в его карих глазах и надменный наклон головы:
– Я хотела бы увидеть отчет с результатами расследования моего прошлого.
Его каменное лицо ничего не выражало.
– Почему ты думаешь, что я проверял твое прошлое?
– Насколько я тебя знаю, ты должен был непременно это сделать.
Некоторое время он молча смотрел на нее. Не зашла ли она чересчур далеко? Он совершенно непредсказуем, его чувства скрыты так глубоко, что она никогда не знает, как правильно вести себя с ним. Но он никогда не причинял ей вреда. Вряд ли это случится сейчас.
– Зачем тебе досье? – спросил он. – Ты и так знаешь, кто ты и откуда.
Она отвернулась, машинально остановив взгляд на голубе, севшем на подоконник.
– Я хочу знать, что знаешь ты.
Боковым зрением она отметила, как он резко выпрямился, словно приняв решение.
– Отлично. У меня сейчас дела, а ты иди. Но… я дам тебе бумаги позже.
Он не мог удивить Сару больше. Она не сумела выдавить из себя ни слова.
– Это все? – уточнил он. – Я должен одеться.
– Да, с-спасибо. – Она вылетела из комнаты так быстро, как только позволяла ее нога, не останавливаясь и не замедляя шага, пока, наконец, не оказалась в спасительной безопасности своих комнат.
Повар практиковался в рецептах всю неделю. Николас вместе с Грувером упаковали два ящика восхитительных мясных и овощных блюд, пирожных и кексов и отнесли их в карету. Лучше отвезти излишек Крейнам, чем позволить всему этому пропасть.
К тому же это прекрасная возможность навестить своего работника и самому посмотреть, как тот поживает.
Томас Крейн встретил Николаса у порога. Рука у него больше не была прибинтована к телу, но ребра, очевидно, еще болели. У него на лице появилась радушная улыбка. – Мистер Холлидей! Заходите. Николас вместе с Грувером внесли ящики в дом и поставили их на стол, покрытый яркой лоскутной скатертью. Буйство красок изумило Николаса. Он огляделся вокруг и заметил ярко-оранжевые кухонные шторы, которые, он мог бы поклясться, были из атласа.
В другой комнате окно украшали голубые шторы. Все ткани были новыми и блестящими и казались неожиданными в этом доме, хотя без них он выглядел бы особенно унылым и бесцветным.
– Доктор сказал: уже через недельку повязки можно будет снять, и я стану, как новенький, – сообщил Томас.
– Именно это я и хотел услышать, – улыбнулся Николас.
– Я не ждал вас, – сказал Томас и обернулся, чтобы позвать жену.
Она появилась на пороге с крошечной девочкой на руках. Когда Николас увидел на ребенке платье из темно-пурпурного атласа, он недоуменно взглянул на Грувера.
По губам Грувера пробежала усмешка.
– Я подожду на улице, сэр, – сказал он и вышел из дома.
– О, мистер Холлидей! – Мэри Крейн опустила ребенка на пол и застенчиво поправила волосы, собранные в аккуратный пучок. – Выпьете чашечку кофе или чаю?
– Я… – хотел было отказаться Николас, но она перебила его:
– Вода уже вскипела. Чаю?
– Это было бы чудесно.
– Тогда присаживайтесь, – предложила она, указывая на место за столом. Она подошла к столу, чтобы убрать ящики, но он опередил ее и поставил туда, куда она показала. Затем он устроился за столом, а Томас сел напротив.
– Вы можете пригласить других гостей и устроить небольшой праздник, – сказал он.
Мэри поставила на стол чашки, затем, заглянув в ящики, завизжала от удовольствия.
– Какая замечательная идея! – воскликнула она. – У нас будет вечеринка! У меня даже есть красивое новое платье!
– Скажи спасибо миссис Холлидей, – заметил Томас. – Она просто ангел. Мэри молится за нее каждую ночь. Правда, Мэри?
Его жена радостно закивала.
– Это так.
– Передавайте ей наши самые лучшие пожелания, – добавил Томас.
– Маме? – уточнил Николас.
– Ей, конечно, тоже, – быстро ответила Мэри, – но Том имел в виду вашу невестку.
Клэр?
– Да, добрейшая Клэр, – ответила она. – Она приезжала каждый день, пока я болела. Она заботилась о малышах, а когда Элиссу тоже начало лихорадить, Клэр ухаживала за ней, как родная мать.
Николас молча смотрел в свою пустую чашку.
– Мы вам тоже благодарны за продукты, которые вы присылали, – поспешил добавить Том. – А из материала, который она подарила Мэри, получились обновки для всех наших малышей. А свое платье Мэри бережет для особых случаев, и теперь ей представится возможность надеть его.
Мэри Крейн разлила чай.
Николас же изучал лоскуты на скатерти. Это все Клэр им подарила?
Его озарило некое воспоминание. Тогда он был в шоке и печали, но сейчас отчетливо вспомнил, как открыл сундуки, которые передали ему служащие железной дороги. Помнится, горы ярких вечерних платьев с откровенными декольте и дамское белье из одного кружева смутили его. Именно тогда он, закрыв сундуки и отправив их домой, попросил медсестер в больнице купить Клэр одежду и все необходимое для дороги.
И она отдала всю свою одежду семьям рабочих?
Еще она ухаживала за женой и ребенком Томаса, пока те были больны. Он чувствовал себя идиотом. Почему она не сказала ему?
Он выпил свой чай и поспешил откланяться.
– Ты знал обо всем?
Грувер кивнул, пряча улыбку.
– Я, м-м, привозил ее сюда несколько раз, сэр.
– Почему никто мне ничего не сказал? – хмуро поинтересовался Николас.
– Я не думал, что это мое дело, сэр, – ответил кучер, придерживая открытой дверь экипажа и разглядывая что-то на облачном небосводе.
– С сегодняшнего дня я хочу знать, куда ты возишь миссис Холлидей.
– Обеих миссис Холлидей?
– Нет, только молодую миссис Холлидей.
– Хорошо, сэр.
Закрыв дверцу, Грувер забрался на козлы. Николас лениво изучал ряд потрепанных домишек, в которых жили рабочие. Интересно, почему у Клэр были такие диковинные платья? Если это всего лишь следствие ее плохого вкуса, то ему хотелось бы знать причину, по которой она решила избавиться от них.
А тот факт, что никто не сказал ему о благородных визитах, и вовсе раздражал его. Эта благотворительность в сочетании с сегодняшним утренним инцидентом превращали ее в весьма подозрительную особу, каковой он всегда ее и считал. Клэр что-то вынюхивает.
Но только вот что?
Голова у Сары кружилась от царящей в ней неразберихи. Она не представляла, что ей делать дальше. Ожидая возвращения Грувера, она ходила взад и вперед по дугообразной подъездной дорожке у дома, не обращая внимания ни на боль в ноге, ни на собирающиеся на небе облака.
Николас застал ее в своей комнате.
И он был зол. Даже его поцелуй был злым. Почему это не оттолкнуло ее? Почему не остановило?
Почему он это сделал?
Удачные вылазки в кабинет Николаса дали ей ложное чувство уверенности. Она полагала, что вернуть письма тоже не составит труда.
Хотя на самом деле в глубине души она даже радовалась тому, что произошло. Он никогда больше не будет ей доверять, а значит, она никогда не сможет сделать еще раз что-нибудь подобное.
Но поцелуй. Боже, поцелуй. Первый раз был случайностью, но этот поцелуй случайностью не был. Она видела это по глазам Николаса, не скрывавшим желания, чувствовала по напрягшемуся телу.
А она пошла на это. Поощрила его.
Наслаждалась этим.
Что она за женщина? Она уже попала в неприятности, справиться с которыми ей оказалось не под силу. Одному мужчине она уже позволила заглушить голос здравого смысла.
Ее лицо заполыхало от стыда. Неужели она из тех глупых женщин, которые думают, что любят каждого мужчину, с которым знакомы? Николас не был даже милым.
Однако ее трепещущее сердце тут же опровергло эту мысль.
Она идиотка, что думает об этом сейчас. Она собирается на железнодорожную станцию, чтобы встретить женщину, которая окончательно решит ее судьбу.
Могут ли они бросить ее за решетку за то, что она выдавала себя за их невестку? Сделают ли они это?
Стук лошадиных копыт и звяканье упряжи предупредили ее о приближении элегантной черной кареты, запряженной великолепными черными лошадьми. Грувер спрыгнул с козел и, открыв дверь, опустил ступеньки.
– Простите, мэм, за опоздание. Мистер Холлидей поздно выехал сегодня утром.
Как хорошо ей это было известно!
– Я знаю, Грувер. У нас еще есть время. – Прежде, чем он закрыл дверцу, она наклонилась вперед. – Грувер, сегодня с утра у меня побаливает нога. И я не знаю, сколько смогу пройти. Мне придется попросить вас встретить миссис Патрик самому и проводить ее к экипажу, где я и буду ждать.
– Слушаюсь, мэм, – козырнул он.
Он закрыл дверцу, и она смогла откинуться назад, пытаясь унять бешеное биение сердца. Поездка до станции показалась ей слишком короткой, хотя они ехали почти час. Сара снова и снова проговаривала про себя слова, которые скажет матери Клэр, когда та поднимется в карету в надежде увидеть свою дочь.
Грувер оставил ее в экипаже, а сам отправился искать их гостью. Она открыла шторку и жадно вдохнула пряный после дождя воздух. Под своим тугим неудобным корсетом и черным габардиновым костюмом она покрылась испариной.
Низко надвинутая черная шляпа с вуалью помешает матери Клэр увидеть ее лицо до тех пор, пока она не устроится в карете и Грувер не сядет на козлы. Она всматривалась в толпу на платформе и слышала звук выбрасываемого из котла пара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23