– Это не важно. Суть в том, что когда я стоял на скотобойне и вертел косой в ожидании клиента, я понял: все, что я делаю, бессмысленно. Я также понял, что единственный осмысленный поступок, который я могу совершить… Впрочем, не хочу забегать вперед, слушай дальше. Я прождал еще четыре часа, размышляя все о том же, и уже готов был списать случившееся на недоразумение, радуясь тому, что не должен отвечать на все эти щекотливые вопросы, как вдруг в дверях появился мой клиент. Высокий сухопарый мужчина с сальными черными волосами и в чистом белом переднике.
«Кто ты, мать твою?» – рявкнул он.
«Я Смерть, – ответил я без особого энтузиазма – Пробил твой час».
И тут он повалился на пол посередине прохода, начал ползать в ногах и молить о пощаде. Я занес косу над головой и постоял так пару секунд, готовый ударить – и вдруг понял, что не могу. Не могу. И я ушел, сел в машину и уехал… – По его губам скользнула тень улыбки. – Я почувствовал такое облегчение, хотя придется долго расплачиваться… Но знаешь, то, что я продлил жизнь этому человеку, подарило мне неизмеримо больше радости, чем все, что я сделал за последнюю тысячу лет.
Я почувствовал слабину в его настроении и выпалил вопрос, который не решался задать последние несколько дней.
– Не согласились бы вы продлить и мою жизнь?
Он посмотрел на меня с сочувствием.
– Боюсь, это против правил. У меня и без этого неприятности с Шефом. Футляр вот забыл возле скотобойни… Хуже некуда.
Он встал, покачивая головой. Когда же снова заговорил, его голос звучал так же деловито, как и семь дней тому назад, когда он вытащил меня из гроба.
– Через час встречаемся в подвале. Надо кое-что обсудить.
Ральф-н-Рон
Жизнь – это уж как повезет, а от меня удача отвернулась.
Я попал в ловушку в квартире Эми потому, что мы когда-то любили друг друга. Я мог бы спастись, но помешала моя детская боязнь лифтов. Я боялся высоты, и моим единственным выходом оказалась мокрая крыша в восьмидесяти футах над землей. Мне удалось выжить после падения, но моим спасителем оказался психопат. И у этого психопата, который увез меня невесть куда, был приятель.
– Взяли этого мертвяка, Рон, – сказал Ральф.
– Взяли, Ральф, – сказал Рон.
Я ощутил, как железные лапы схватили меня за шею и ноги. Я помню, что пытался кричать, дергаться, но звук был приглушен, движения тщетны, и меня все равно игнорировали. Они пронесли меня ярдов десять, затем мои ноги стукнулись о гравиевую дорожку.
– Фу ты, черт, – сказал Ральф, – я ж совсем забыл вас представить… Рон, познакомься, это тот говнюк, что следил за мной и клеился к моей жене последние семь недель.
– Рад знакомству, – сказал Рон, аккуратно опуская мою голову к земле. У него был раболепный и юркий голос, словно у говорящей ласки. Я вспомнил лысого приземистого коротышку, которого видел с крыши склада, и то, как он бил железным ломом по голым ступням своей жертвы.
– А это Рон, – продолжил Ральф, пнув меня по ноге. – Он смотритель в «Крокодильем домике».
– В «Рептильем домике», – поправил Рон.
Ральф пропустил его слова мимо ушей.
– С 1968 года. Знает всякие интересные вещи про животных.
– А в тридцатых там работал мой папа, когда еще только построили «Пингвинью заводь».
– Точно, Рон. – Он снова пнул меня. – Так что ты в надежных руках.
Будто в подтверждение своих слов они подхватили меня с двух сторон и пронесли минут десять без остановки, уронив лишь дважды, после чего в обоих случаях вежливо извинились.
Если бы я не понял из их разговора, что меня тащат в Лондонский зоопарк, то уж наверняка догадался бы по доносившемуся издалека реву, щебету, вою, визгу и рычанию. Наконец они свалили меня на траву, о чем-то поговорили и открыли дверь. Снова подхватили меня и внесли внутрь. Там было очень прохладно и влажно, а в воздухе стоял соленый рыбный смрад аквариума.
– Приехали, – сказал Ральф. – Скидывай его.
Они опустили меня на холодный цементный пол. Все тело ныло от тупой боли, промасленная тряпка вызывала тошноту. Я снова стал отчаянно дергаться и звать на помощь. В ответ на мои приглушенные крики откуда-то снизу, в нескольких ярдах слева от меня, прозвучал протяжный, леденящий душу рев.
– Это Герти, – сказал Рон. – Она темперамур… температурная… Короче, дура она двинутая. – Он засмеялся. – Прям как моя женушка.
– А ты в курсе, что рев аллигатора слышен за милю? – спросил у меня Ральф. – Скажи ему, Рон.
– Точно.
– А ты знаешь, что слово «аллигатор» произошло от итальянского «ящерица»?
– Это я давно знаю, Ральф, – сказал Рон.
– Я не к тебе обращаюсь, – сказал Ральф.
В глубине сознания, вопреки всему этому ужасу, я не мог избавиться от мысли, что у нас с Ральфом много общего. Эми, склонность к мелочной эрудиции, тяга к извращениям, бесчестность… И чем больше я думал об этом, тем отчетливей понимал, что не такие уж мы с ним и разные. Я снова закричал от ужаса, чем еще сильнее разъярил рептилию, ожидавшую своего полуночного пайка.
– Э, потише, дружок, ладно? – сказал Рон. – Здесь, в зоопарке, восемь тысяч животных. Не расстраивай их.
– Лучший способ его заткнуть – прикончить побыстрее, – сказал Ральф.
И вот как это случилось. После короткой перепалки, кому браться за ноги, кому за плечи, Ральф и Рон подхватили меня, раскачали и швырнули в загон с аллигаторами. Я упал в скрюченной позе, и все спинные и шейные нервы до единого послали в мозг безнадежные сигналы мучительной боли. Однако боль длилась недолго, и последнее, что я запомнил перед тем, как проснуться в гробу, – две громадные мощные челюсти, сомкнувшиеся на моей правой ноге, и леденящий рев первобытного чудовища.
Остается загадкой, как меня сложили обратно и сшили, и не менее странным кажется тот факт, что крокодил отгрыз лишь шесть мелких отростков. Или я ему показался невкусным?
Но вот что самое обидное: если бы я знал, как умер, соседи по кладбищу относились бы ко мне с гораздо большим уважением.
Кладовка
Я проверил, на месте ли ампула, открыл дверь спальни и направился к заднему выходу. Но только повернул ручку двери, как услышал позади себя громкий стон. Я обернулся и увидел, что из своей комнаты, пошатываясь, выходит Война. Он держался руками за голову и кивками подзывал меня.
– Я так и думал, что это ты. – Пока я подходил, он массировал виски. – Башка проклятущая, извела всего.
– Что случилось?
– Выкинули ночью с третьего этажа. Кучка недоношенных комиков.
Он снова застонал и опустился на колени. Я заглянул через его плечо в комнату. Почти все в ней было кроваво-красным – кровать, покрывало, ковер, лампа, потолок, два шкафа и стол. На стенах висели красные книжные полки, на которых стояли каталоги оружия, справочники по самообороне, истории мировых конфликтов, военные фотоальбомы и карманные руководства по стратегии. Единственный не красный предмет – большой двуручный меч – находился справа от двери.
– Интересная цветовая гамма, – кивнул я на комнату, – вам подходит.
– Спасибо… Но когда трещит башка, хуже некуда.
Он продолжал тереть виски.
– Вы где-то пропадали последние дни. Как глаз?
– Нормально. – Он простонал чуть сильнее, вспомнив о ветке.
– Вы меня зачем-то звали?
Он уперся своим мощным большим пальцем в подбородок и почесал бороду.
– Да нет, вроде… Просто хотел пожелать удачи. Тебе она пригодится.
И протянул мне руку. Когда я пожал ее, он едва не сломал мне оставшиеся пальцы.
* * *
Я спустился в подвал: семь ступенек – и сад, поворот, еще семь ступенек – и сам подвал. Когда я открыл дверь, в ноздри ударил резкий запах могильного разложения. Я прокашлялся, двинулся вдоль стены в поисках выключателя и несколько раз наткнулся на что-то холодное и склизкое, прежде чем нашел его шнур.
Мое ожившее сердце колотилось. Я дернул за веревочку.
И стал свет.
По периметру располагались деревянные полки, и с полок торчали бледные ноги: землистые трупы были сложены ровными рядами в семь этажей. Сотни ног – одни разложившиеся, другие свежие; одни с культями, другие с пятью пальцами; одни покрыты кожей, от других остались лишь кости. Сплошные ряды мертвых тел зловеще поблескивали под тусклым светом единственной лампочки.
– Кто тут?
Голос был невыразительный, словно кряканье утки. Доносился откуда-то справа, близко от входа.
– Друг, – ответил я – Ты где?
– Тут.
То есть в темном углу, на третьей полке снизу, где подергиваются бледные ноги.
– Тебе чего?
Не ответив, я обогнул стол с двумя стульями, стоявшие в центре комнаты, и пошел прямо на голос. Я заметил, что каждая полка разделена на выдвижные секции, по одной на труп. Я ухватился обеими руками за его полку.
– Ты чего?
Я потянул ее. Бегунки взвизгнули.
– Не трогай меня.
Я выкатил тело на свет.
И снова наш четверговый клиент. Он лежал на спине, в одежде, которую мы на него тогда натянули. Его тело было еще относительно свежим – бледное, холодное, с редкими трупными пятнами, но разило от него просто невыносимо, словно застарелым потом.
Его лицо расплылось в плотоядной ухмылке сексуально извращенного паяца, но глаза были закрыты.
– Чего надо? – повторил он. Губы его двигались, но оскал оставался неизменным.
– Хочу понять, как тут вообще.
– Чего?
– Здесь, – пояснил я. – Каково здесь. В кладовке.
– Чего кладовке?
Я замолчал. Он казался вполне довольным. Зачем я его трогаю?
– Помнишь, как ты умер? – продолжил я.
– Сердце встало, – пробубнил он.
– Ты здесь давно?
– Не знаю.
– Когда тебя отсюда выпустят?
– Не знаю.
– Ты хоть что-нибудь знаешь?
– Нет. Засунь меня обратно. А?
Я задвинул его на место. Разговаривая с ним, я вспомнил о нескончаемой отупляющей скуке вечного покоя. И я мельком увидел свое будущее: я лежу посреди этой гниющей плоти, со всех сторон наседают трупы, тянутся ко мне, ползают вокруг. Извивающаяся агонизирующая масса, выбраться из которой невозможно.
– Я не помешал?
Смерть стоял на нижней ступеньке лестницы, держа в руках бутылку вина и два бокала. Он улыбался.
– Я просто пообщался с одним из трупов.
– Не тревожься о них, и они не потревожат тебя.
Он шлепнул по пяткам нашего бывшего клиента. Мертвец заворчал, дернулся и вернулся в прежнее положение.
– Что будет с ними всеми?
– Кто его знает. Вот уже тысячу лет мы пытаемся найти время, чтобы решить вопрос об их будущем. Но всегда находится что-то более срочное.
Он провел меня к столу, и мы сели друг напротив друга. Он откупорил бутылку и разлил вино по бокалам.
– Кстати, это не худший вариант. Пока не придумали кладовку, нам приходилось все проблемные трупы отпускать в мир. – Он сделал глоток. – До сих пор не меньше дюжины бродит по земле, причем большинство – весьма докучливы. Им хочется лишь обрести покой, но их гонят отовсюду, где бы они ни оказались. – Он нахмурился, осушил залпом бокал и посмотрел на меня: – Но не пора ли приступить к нашему делу?
Я молча кивнул. Он налил себе еще вина, вытащил из кармана брюк скомканный лист бумаги и расправил его на столе передо мной. В нем были перечислены шесть способов умерщвления, свидетелем которых я стал за эту неделю. Включая сегодняшнюю неудачную попытку Смерти – семь. Рядом с каждым пунктом стоял квадратик для галочки, внизу – мелкий неразборчивый текст и место для моей подписи.
– В общем, так, – продолжил он, – я сразу перейду к сути. Ты не вполне соответствуешь требованиям, которые мы предъявляем нашим стажерам.
Я пожал плечами. Для меня это не стало откровением.
– Пожалуйста, не принимай это на свой счет… Лично я бы немедля подписал приказ о твоем назначении. Но Шеф считает, что у тебя нет способностей… Мне кажется, ты и сам чувствуешь, что как бы ты ни старался, ты не…
Я прервал его жестом.
– И вы хотите, чтобы я выбрал способ смерти?
– Таковы условия контракта.
Он протянул мне дешевую ручку, которую мы купили в понедельник. По всему оранжевому стержню растянулась цепочка зеленых аллигаторов. Я посмотрел на Смерть, пытаясь понять, совпадение это или нет, но в глубоких впадинах его темных глаз я видел лишь отражение собственной улыбки.
– Я решил, – сказал я наконец, – что не хочу умереть ни одним из тех способов, которые вы показали мне на этой неделе.
– В таком случае на обратной стороне есть место, где ты можешь вписать свой вариант. Я бы посоветовал смерть от удара молнии. Блестящий конец, один из моих любимых. Гул, затем электрический разряд в атмосфере и яркая синяя вспышка… Удар всегда внезапен, даже если ждешь его.
Я поднес бокал к губам. Вино растеклось сладостью по языку, по горлу, согрело желудок. Оно придало мне смелости говорить откровенно.
– Признаться, я бы вообще не хотел умирать.
– Ты понимаешь всю серьезность своего заявления? – спросил Смерть. – Все его последствия?
Я кивнул.
– Меня запрут в кладовке.
Он сумрачно посмотрел на стол, подобрал документ с ручкой и засунул их в карман. Отпил еще вина, с усилием глотнул и тяжело вздохнул.
– Однако, – добавил я спокойно, – кажется, у меня еще осталось право бросить вам вызов. Как насчет партии в шахматы?
Выражение его лица моментально переменилось. Он широко улыбнулся, хлопнул в ладоши, как ребенок, и вскочил на ноги. Казалось, он готов броситься и схватить меня в объятия, однако, передумав, он подбежал к двери, толкнул ее и взлетел по ступенькам.
Пока его не было, я вытащил ампулу, отбил верхушку и накапал в его бокал яду.
А что мне оставалось?
Река за горизонтом
Смерть вернулся через минуту с плейером, черно-золотой доской, что я видел в понедельник, и маленькой коричневой коробкой с набором классических шахмат.
– Как же я сам до этого не додумался, – проговорил он, отдышавшись. – Скажу сразу, что шанс выиграть у тебя невелик, но попробовать стоит. И все совершенно законно.
Он положил плейер позади своего стула и включил его. Из динамиков вырвались мощные звуки торжественного вступления к неизвестному мне классическому произведению.
– Это Берлиоз, «Фантастическая симфония», – пояснил он, убавив громкость. – Люблю слушать эту музыку во время игры. Начинается довольно бодро, но дальше будет мрачнейшая часть под названием «Шествие на казнь»…
Он открыл коробку, взял две фигуры и вытянул передо мной сжатые кулаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31