Пес осклабился на все три морды и умчался вверх по дорожке.
– Что вы ему сказали?
– Гав. Гав, гав, гав. Гав, гав, – ответил Смерть.
* * *
Мы покинули кладбище, перешли через дорогу и направились к похоронному бюро, которое занимало два здания в конце улицы. В мощеных сквериках перед зданиями расположилась коллекция грубых булыжников и фигурных надгробий, на которых висели невзрачные бирки с ценами и примерами надписей. Здание слева отличалось витриной во всю стену, где я смутно разглядел выставку гробов, в том числе очень дорогих, вроде того, что стал последним пристанищем мне. Правое здание выглядело относительно нормально – дом с гостиной, кухней и двумя окнами на верхнем этаже. Узкая бетонная дорожка, ведущая к порогу, пестрела пятнами машинного масла, падающие капли дождя создавали в них радужные воронки.
– Должно быть, он механик-любитель, – предположил я.
– Он – нет, – ответил Смерть, – а вот его соседи – да.
Он постучал по зеленой бочке с водой, что стояла слева от дорожки.
– Полная. Это хорошо. – Он подошел к входной двери, обернулся и оглядел окрестности. – Никто и ничто не мешает. Очень хорошо.
– Что теперь?
– Заходим внутрь.
Где-то вдалеке пролаял Цербер.
Смерть извлек из кармана пальто набор отмычек, выбрал одну, открыл дверь – и тут заметил мое недоумение:
– Все под контролем. Еще пять минут его здесь не будет.
Я прошел в дом следом. Длинная, узкая передняя тянулась через весь дом. Справа – маленькая кухня, слева – лестница на второй этаж.
– Посмотри-ка.
Я завернул на кухню. Склонившись над плитой, Смерть принюхивался.
– Это газ – в точности, как говорил Шеф. А в прихожей стоит телефон. Заметил? Наверху должен быть еще один.
В ярде от кухонной раковины он придавил каблуком линолеум.
– Половицы тут непрочные. Совсем непрочные. Малейшее нажатие – и они разойдутся. Но это на всякий случай, если не сработает план А…
Он глянул на потолок.
– А прямо над этим местом пожарная сигнализация. – Он хлопнул в ладоши, явно наслаждаясь подготовкой, пусть сама работа его и не увлекала. – Кажется, должно сработать.
– А какой он? – прервал я его.
– Кто?
– Наш клиент.
Смерть задумался.
– Низенький, лысый, в очках…
– Нет, я хотел спросить – что он за человек?
– Мне известно лишь то, что я утром прочел в его Жизненном Досье. Ему сорок девять лет. И он владелец похоронного бюро.
– И больше ничего?
– Ничего существенного. Мрачный тип, живет один, настоящий затворник. В день выкуривает по три пачки сигарет. В общем, неважный собеседник. А еще он буквально притягивает к себе неприятности – и потому мы здесь.
– А что за неприятности?
– Да самые разные… Десятки, может сотни. – Он надул щеки. – Ну вот, допустим, он носит очки, потому что в детстве болел трахомой. В нашем климате это редчайшее заболевание, но он сумел его подхватить. Очень не повезло. Между тремя и пятнадцатью он разбивал голову раз девять. Будто сглазили. Трижды ломал левую руку, один раз правую и по два раза обе ноги. Его сбивали машины шестью способами. Последние сорок лет он каждую зиму по три раза болеет простудой. И это еще не все. За один вечер в него дважды ударила молния, а когда его везли в больницу, карету «Скорой помощи» сбил грузовик. Вчера утром, когда он принимал ванну, его едва не убило током. Когда он впервые встал на коньки, то сломал себе нос. Младенцем его уронили, и он ударился головой. – Смерть тяжело вздохнул. – Список можно продолжать и продолжать.
Я выглянул из окна. По дорожке к дому не спеша приближался маленький лысый человек в траурном костюме, в руках он нес два пакета с едой. Он перекатывался по тротуару, словно большое печальное надгробие.
– Это он?
Смерть выглянул в окно и кивнул.
– Надо ведь спрятаться?
Он покачал головой.
– Этот человек близорук. По словам Шефа, если мы будем стоять в этом углу кухни, он нас едва ли заметит. Увидим, насколько это правда.
* * *
За несколько минут до прибытия клиента Смерть сообщил, что больше всего на свете этого человека заботил вопрос, праведную или грешную жизнь он вел до этого момента. В частности, о его праведности говорили только три конкретных факта.
Он подвергался спорадическим приступам расположения к незнакомым людям. Нередко эти чувства оборачивались разочарованием и обидой, но чаще наполняли его сердце радостью жизни.
В профессиональном плане его жизнь определенно состоялась. Он с торжественной серьезностью относился к процедуре похоронного ритуала, и родственники покойных очень ценили его заботу и внимание.
Будучи взрослым, он никого не убил.
В противовес этому он выдвигал пять причин, на основании которых считал себя настоящим злодеем.
В детстве он отрывал лапки у лягушек, крылья у мух, головы у муравьев, плавники у рыб, а также хвосты у тритонов, песчанок, головастиков, котов и кроликов.
Он пил, курил, увлекался азартными играми и чревоугодничал.
Он употреблял «слово на букву "х"» (так он его сам называл) в качестве оружия ограниченного действия против следующих лиц: отца и матери, теток и дядьев, двоих приятелей, домовладельца, чиновников, прохожих, священников, разносчиков товаров, бродяг, фермеров, банкиров, адвокатов и практически всех, кого показывали по телевизору. А также он однажды грубо оскорбил камень, о который споткнулся во время прогулки с дамой своего сердца.
Он был неописуемо жаден. Всего раз угостил сослуживцев выпивкой, да и то по недоразумению. Обычно досиживал в машине время, оставшееся по парковочному талону. Никогда никому не подавал милостыню. А если и переставал потворствовать своей слабости, то уступал из кассы не более десяти фунтов.
Он часто лгал и далеко не во благо.
– И вот такого незначительного перевеса, как три к пяти, в его личном противоборстве добра и зла, – продолжил Смерть, – оказалось достаточно, чтобы он убедил себя: он второй грешник после Сатаны. И поэтому свои неудачи он воспринимает как воздаяние за грехи.
Наш клиент медленно шел к входной двери. При попытке осторожно обойти масляное пятно он натолкнулся на бочку с водой. Дождь уже давно перестал, но его костюм блестел от воды, влага испарялась, а на стеклах очков застыли капли. Он опустил пакеты с едой на землю и полез в карман за ключами. Нашел ключ от входной двери, но пока подносил его к замку, выронил всю связку. Ключи приземлились в дюйме от дренажной канавы. Попытавшись их поднять, он только ближе придвинул их к решетке. Когда до него дошло, что грядет беда, он осторожно вызволил ключи из опасности, аккуратно открыл дверь и споткнулся о порог.
– Могу назвать еще ряд коэффициентов, которые могут тебе показаться любопытными, – продолжил Смерть. – К примеру, соотношение мертвых и живых приблизительно равно 1:1. Соотношение тех, у кого ключи падают в водосток при попытке их поднять, и тех, у кого они не падают, составляет 1:343. Соотношение клиентов, умерших в результате невероятной цепочки несчастных случаев, и тех, кто умер своей смертью, – 1:2401.
А соотношение историй, написанных живыми, и тех, что вышли из-под пера не-мертвых, составляет примерно 10 000 000:1. Однако у этой повести есть неоспоримое преимущество перед соперницами.
Она правдива.
Самый невезучий человек на свете
Он был ходячим несчастным случаем.
Он запнулся на пороге и ввалился на кухню. Потеряв равновесие под тяжестью покупок, едва избежал столкновения с выдвинутым ящиком буфета, но ему удалось взмахнуть пакетами и шлепнуть их на кухонный стол. Бормоча себе под нос, он оторвал от рулона бумажное полотенце и протер очки. Когда он водружал их на нос, дужка выскользнула, и очки упали, при этом разбилась левая линза.
– Едрена в жопу матерь.
Не сдаваясь, он вытащил из шкафа под раковиной сковородку, плеснул в нее масла и включил газ, который стал выходить, пока он искал спички. Я слышал легкое шипение и сладковатый запах. Он перерыл три ящика, залез в комод, заглянул под газету, почесал подбородок, проверил карманы пиджака. А газ все выходил. Он осмотрел хлебницу, прошелся взглядом по полкам, пошарил за посудомоечной машиной, надул щеки, залез в цветочный горшок. А газ все выходил. Он обследовал полку с цветами, изучил сушку, прохлопал карманы брюк, постучал по зубам, заглянул в микроволновку. А газ все выходил.
Он выключил конфорку.
Внезапное воспоминание озарило его лицо. Он потянулся к ближнему пакету и вытащил коробок «Суон Веста». Чиркнул спичкой, поднес к конфорке, снова включил газ – и тот полыхнул кольцом холодного голубого пламени. Масло стало нагреваться. Он достал из другой сумки длинную связку сосисок, положил ее на стол, подхватил первый пакет и понес к холодильнику.
На подступе к агрегату он зацепил пакет за открытый ящик. Пытаясь его высвободить, прорвал дыру и в сердцах дернул сильнее. Ручка оторвалась.
Содержимое пакета вывалилось на пол.
Яйца разбились, копченая грудинка выпачкалась в пыли, молоко разлилось. Банка с медом разбилась, мед растекся.
– Господи Иисусе…
Он нагнулся, чтобы прибраться, и стукнулся лбом об открытый ящик буфета.
– Дьявол раздери.
Он отступил и поскользнулся в лужице из молока и меда. В попытке смягчить падение он напоролся ладонью на разбитое стекло. А вторая рука приземлилась на единственное целое яйцо.
– Япона мать, да что ж это!
Он выбежал из кухни, дуя на руку. Весь его костюм пропитался молоком. Я слышал, как он взбегал по лестнице.
За это время он ни разу не посмотрел в нашу сторону.
– Пошел за бинтами, – пояснил Смерть. – И до его прихода нам надо подогреть масло.
– А это разве не вмешательство?
– Естественно, это вмешательство. «Мы обязаны вмешиваться».
– Неужели вам это не претит?
– У меня нет выхода.
Он пожал плечами и повернул вентиль до упора. Масло задымилось.
Через пять минут наш клиент с перебинтованной кистью спустился по лестнице. Он переоделся в черные тренировочные штаны, черную трикотажную фуфайку и черные теннисные туфли. Шнурки не завязал.
Только он переступил порог, дым, клубящийся над сковородкой, задействовал пожарную сигнализацию.
Громкие проклятия заглушил резкий прерывистый писк.
Он выбежал в прихожую, тут же вернулся с табуретом в руках и установил его под датчиком сигнализации. Выключил горелку, залез на табурет, чертыхнулся, слез на пол, выхватил из открытого ящика отвертку и опять вскарабкался на табурет. Отклонившись, он отвинтил болты на блоке сигнализации, подхватил его корпус и медленно извлек батарейку.
Писк прекратился. Он облегченно вздохнул и начал поворачиваться.
Стоял он на шнурках.
Он потерял равновесие, свалился спиной на плиту, задел затылком ручку сковородки, основательно приземлился на задницу и крепко пустил газы. Потревоженная столкновением сковорода опрокинулась и залила дымящимся маслом лысину клиента.
Он с воплем вскочил и помчался к двери. Шнурки болтались – но, самое удивительное, он так и не споткнулся.
– Давай за ним, – повелел Смерть. – Если что – действуй. Только осторожно.
Мне было жаль нашего клиента. Конечно, сейчас он как никогда близко подошел к самому спокойному этапу своего существования и, наверное, предпочел бы свалиться в гроб, чем пытаться из него выбраться, – однако я ничего не мог с собой поделать. Я вышел на улицу, следя за каждым его движением, будто надеялся, что его мучениям скоро придет конец, и старался не вмешиваться. Просто наблюдал, как он свернул вправо мимо лужи черного машинного масла и ощупью стал искать бочку с водой.
Я отчаянно боролся с желанием повести его за руку.
Его пальцы ударились о край бочки. Он обхватил ее, погрузил пылающую голову в холодную жидкость и отчаянно ею замотал. Вода пошла волнами, расплескалась на стоявший рядом могильный камень. Спустя несколько минут он вынул голову и сделал три глубоких вдоха. Вся его кожа покрылась небольшими розовыми волдырями. Очки отсутствовали. Я тихонько обошел его. Он вытер глаза и неровной походкой побрел к дому.
– Господи Иисусе!
Все еще пошатываясь от ожога и без очков практически слепой, он ступил в масляную лужу, потерял равновесие, поскользнулся и тяжело приземлился на левую руку. Рукав фуфайки испачкался маслом.
Он со стоном поднялся и потащился к дому. Не отставая ни на шаг, я проследовал за ним на кухню.
Он придерживал ушибленную руку и жалобно скулил от боли.
Окинув полуслепым взглядом хаос на полу, он начал проклинать всех, кого только знал. Потом успокоился, открыл шкафчик возле холодильника и достал из него полупустую пачку сигарет. Сунул сигарету в рот, нашарил коробок, вытащил спичку, чиркнул ею, зажег сигарету. Глубоко затянувшись, он оглядел разруху и снова крепко выругался. Потом прикрыл глаза руками, забыв, что в одной из них держит все еще горящую спичку, и опалил себе правую бровь. Возопив от боли, он выронил спичку. От крика изо рта выскочила горящая сигарета и упала на его левую руку.
Промасленный рукав медленно, но неотвратимо заполыхал.
Он опять выскочил из кухни и повторил свой рейд к бочке. Рука его пылала, как факел, языки пламени тянулись к голове, облизывали и ласкали тело. Смерть, наблюдавший его бегство, подобрал коробок спичек, открыл дверцу буфета под раковиной и бросил спички в мусорное ведро.
Я снова вышел за клиентом на улицу. Он стоял у кадки с водой, погрузив туда руку по самое плечо, лицо исказилось от боли и облегчения. Все его тело содрогалось от страха и холода. Я ощутил неудержимое стремление утешить его, как давным-давно меня утешала в болезни мама. Но долг требовал совсем иных действий.
Когда мы вернулись на кухню, Смерти на месте не оказалось. Наш клиент окончательно выдохся. Он присел на табурет, с которого свалился пару минут назад, и поставил ноги прямиком в лужу из молока, яиц, меда и масла. Преисполненный досады на собственное невезение, он стянул с себя обгоревшую фуфайку, отшвырнул ее и принялся мыть под краном руки и голову.
Потянувшись за полотенцем, чтобы вытереть лицо, он совершил три роковые ошибки:
Оставил кран невыключенным.
Ненароком повернул вентиль газа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31