Он обнял ее, удивляясь, какой миниатюрной она казалась, несмотря на объемную одежду. Держа ее в объятиях, он чувствовал себя как человек, который увидел солнце после нескольких месяцев заточения.
– Грейндж, ты меня раздавишь.
– Неужели?
– Конечно. Я еще не научилась не дышать. – Она слегка отстранилась, но продолжала обнимать его. Потом она склонила голову набок, в серых глазах появилось озабоченное выражение.
– Ты слишком много работаешь.
– Почему ты так говоришь?
– Потому что это бросается в глаза. Еще немного, и тебе придется носить очки.
– Может, мне не так уж долго осталось всем этим заниматься.
Она замерла и ждала объяснений. С ее лица исчезло всякое выражение.
– Я хотел бы, чтобы мы поговорили об этом, когда у нас будет больше времени.
– Ты хочешь бросить работу?
В любую минуту. Он почувствовал, как весь сжался от этой неожиданно мелькнувшей в голове мысли. Но отрицать очевидное он не мог. Сан-Франциско без Сирены, без людей, которые были ему дороги, стал местом, где он просто отбывал часы. Он вымученно улыбнулся и взглядом показал на леса.
– Может, стану работать вот как он. Лишнего веса у меня нет.
– Как ты только что сказал, мы поговорим об этом, когда у нас будет больше времени.
Пока они шли к остальным, у Грейнджа не выходил из головы этот короткий разговор. Сирена замечательная женщина, у нее прекрасная интуиция. Она была права. Он хотел поговорить об этом.
Дядя Гэллам, слава Богу, не любил вспоминать прошлое. Он представил Грейнджа рабочим и стал ему все показывать. Грейндж чувствовал некоторое беспокойство, потому что слишком много работ велось одновременно. Он не мог понять, как рабочие координируют действия, не мешают ли они друг другу. Когда он задал этот вопрос, они объяснили, что им приходится работать в страшной спешке, потому что Гэллам не единственный, кто затеял перестройку. Электрику надо было протянуть еще четыре линии после работы у Гэллама.
– И все это надо успеть до того, как начнут ставить подъемники. Целое лето не будет свободной минутки.
Грейндж порадовался, что электрик хорошо заработает. Но здесь все казалось недостаточно организованным, о чем он и сообщил дяде Гэлламу.
У него снова возникло ощущение, что Сирена читает его мысли. После того как они провели на станции около часа, она сказала, что наконец вступила во владение домом, и предложила его посмотреть. Он настоял на том, чтобы они поехали в его машине.
– Я полагаю, у тети там такое же безумие.
– Еще хуже. Или это только так кажется, потому что там меньше места, – ответила Сирена и объяснила, что «Дары Герти» закрыты уже целую неделю, потому что в магазине все вверх дном. Помещение обувной мастерской уже освободили, и теперь тетя Герти никак не может решить, в какой цвет покрасить стены.
– Она просто прелесть, – говорила Сирена, прижавшись к плечу Грейнджа. – Каждый раз, как мы встречаемся, она показывает мне новый образец краски. Она всегда была такой нерешительной?
– Тетя Герти? Нерешительной? – Грейнджу не хотелось говорить ни о тете, ни о краске. – По-моему, нет.
– Значит, она изменилась. Она обо всем спрашивает моего мнения.
– Может быть, это потому, что ты платишь за краску?
В замкнутом пространстве машины прозвучал тяжелый вздох.
– Я об этом уже думала. Дядя Гэллам – он не обсуждает со мной, что сколько стоит, но я же слышу, как он вечно спорит с рабочими и говорит, что ему надо экономить. Пожалуйста, поговори с ними. Пусть они не жмутся.
– А ты не хочешь сказать им это сама?
– Не знаю. Никогда в жизни не думала, что когда-нибудь буду расстраиваться из-за того, что у меня много денег. Я же не могу просто взять и засыпать их деньгами как какая-нибудь волшебница из сказки.
Он посмеялся, а потом глубоко задумался. Он думал о том, как сделать то, что самой ей явно не под силу, но что было необходимо. Необходимо для того, чтобы она могла действительно не считать денег.
Но не успел продумать все до конца, потому что она положила руку ему на колено.
– Ну и что ты скажешь?
– Не хватает мебели. Матрац на полу – это маловато.
– Я знаю. Я пока обзавелась только самым необходимым, чтобы можно было здесь ночевать. – Если ему не нравится ее дом, если он думает, что она совершила самую большую ошибку в жизни, то какая разница? Ее дом, ей и решать. Но она хотела, чтобы Грейндж останавливался здесь, когда будет приезжать в Сноу-Сити.
А если он и правда собирается оставить работу, то он мог бы переехать к ней.
Может, сказать ему, что они могли бы жить на ее деньги, пока он не найдет какой-нибудь работы в Сноу-Сити. А может, продать…
Нет.
Да.
– Сирена, – позвал ее Грейндж. – Что ты собираешься с этим делать?
– С чем? – Он отошел от нее и теперь стоял у черного от сажи камина, а она даже не заметила, как он там оказался.
– Что ты собираешься делать с мебелью? – внятно проговорил Грейндж.
– А-а. – Ну, с этим было не так уж сложно справиться. – Теперь, когда всем известно, что Герти расширяется, ей все время отдают вещи. Я уже кое-что присмотрела – диван и мебель для столовой. И я еще не бывала на распродажах. Герти говорит, что знает самые лучшие места.
– Ты не должна этого делать.
– Чего я не должна делать?
– Покупать подержанные вещи.
Нет! Сегодня она не собиралась тратить время на споры.
– Это старый дом, так, может, и мебель в нем должна быть старой, – примирительно проговорила она.
– Глупости!
Сирене на мгновение захотелось стукнуть его кулаком по носу. Но на нем была старая футболка, и он не мог бы меньше походить на банкира, даже если бы очень постарался.
Как все это сложно!
– Послушай, сегодня вечер пятницы. Я заслужила право говорить глупости. Попробуй-ка провести полдня с пятнадцатью подростками, которые знают, что не услышат школьного звонка до понедельника, и посмотрим, что с тобой будет.
Он улыбнулся. Сирена воспользовалась этим и подвинулась к нему поближе. Потом она провела пальцем по цифрам на его футболке.
– Ты мне никогда не говорил. Что это за номер?
– Вот что значит женщина. С тобой еще работать и работать. Надо научить тебя ценить, уважать и обожать футбол.
Он начинает ее поддразнивать – это хороший знак. Она подняла руку и написала пальцем число 10 на его шее выше ворота футболки.
– Какая самоуверенность. А может, мне не нравится футбол?
– Понравится. – Ей казалось, что он нависает над ней, обволакивает ее, и это давало ощущение уверенности и защищенности.
– Понравится?
– Да. – Он пробежал пальцами по ее волосам, нежно сжал виски.
– Ты всегда так уверен в себе.
– Это неправда, Сирена. Когда дело касается тебя, я не уверен ни в чем.
Его тон, слова, даже поза – все заставляло задуматься. Он пытался объяснить ей что-то серьезное. Но что? Хорошо было бы ответить так же многозначительно…
Легче было подставить ему губы для поцелуя, легче было обнять его за талию и прижаться щекой к выгоревшей ткани. Она почувствовала его язык и приоткрыла рот, вобрала его в себя, закрыла глаза.
Это было несравнимо ни с чем.
– Ты сводишь меня с ума. С тех пор как мы познакомились, я стал ненормальным.
Грейндж неподвижно лежал под потертым спальным мешком, который она положила поверх тонкого матраца. Этот спальный мешок и матрац – вот и вся мебель, которая была в комнате.
Его волосы сбивались, сам он был весь в испарине, и она могла бы ощутить губами и языком вкус соли и запах его кожи.
Но для этого надо было пошевелиться, а ее пресыщенное любовью тело протестовало при одной мысли о движении.
– Ты помнишь, что я сказал сразу после того как приехал? – прошептал Грейндж.
Сирена кивнула.
– Ты сказал, что, может быть, больше не будешь работать в банке.
– Мне показалось, ты не слышала.
– Слышала. Ты сказал это просто так?
– Нет. – Он смотрел прямо вверх. – Ты бывала у меня дома. Готовила еду. Занималась со мной любовью. Когда ты уехала, там осталась частица тебя. Но ты купила себе дом здесь, и я понял, что мне никогда не удастся уговорить тебя переехать ко мне.
Грейндж хочет расстаться с карьерой из-за нее, из-за этого дома, в котором они только что занимались любовью? Ей хотелось замотать головой, сказать ему, что это нечестно – возлагать на нее такую ответственность. Но она действительно хотела, чтобы он носил футболки, а не костюмы-тройки, чтобы он жил здесь, где такой чистый воздух и где он мог бы смотреть ее пьесы.
– Я несколько лет назад говорил с руководством местного банка, – сообщил Грейндж. – Они предлагали мне пойти к ним. Но тогда у меня не было никакой причины менять работу.
– А теперь есть? – Не может быть . У нее уже дрожит голос.
– Надеюсь, что есть.
Она могла бы смутиться. Но они только что занимались любовью на ее старом спальном мешке.
– Да, это так. – Она проглотила слюну, но голос ее не слушался, она могла только шептать. – Все эти дни, когда тебя не было рядом… Думаешь, мне это легко далось?
Я едва не умерла.
– Значит, ты согласна, что я продам свой дом и перееду сюда?
И он еще спрашивает! Ей хотелось во всю глотку завопить «да», но она ощущала неясное беспокойство. Он собирался слишком многим пожертвовать ради нее. Но все же, может быть, это не жертвы? Возможно, он решил бы уехать из Сан-Франциско, даже если бы она не появилась в его жизни.
Как жаль, что этого нельзя узнать.
Грейндж называл ее цыганкой. Но что-то в этой стороне ее натуры, должно быть, привлекало его. Цыгане свободны. Это люди, чуждые условности, живущие своим умом по собственным законам. Сирена не была уверена, что все это имеет прямое отношение к ней. Но у нее есть та же любовь к жизни. И пока она не попала в Сноу-Сити и не нашла этот дом, ей тоже не сиделось на месте.
Почему ей так нужен Грейндж?
Все это казалось слишком сложным.
– Грейндж, я ни за что не стану распоряжаться твоей жизнью. Если бы меня кто-то попытался привязать, я бы, наверное, тут же сбежала. Но я хочу остаться здесь. Я этого хочу всей душой.
– Я рад.
Ей уже было необязательно видеть его лицо. Она уткнулась ему в грудь и пробормотала:
– Если ты захочешь жить здесь, со мной, я буду очень, очень счастлива.
Через некоторое время они заснули, проснулись страшно голодные, но вместо того, чтобы заняться поисками еды, снова занялись любовью. Утром они быстро оделись, вздрагивая от холода. Когда она сообщила, что газ еще не включен, Грейндж предложил затопить камин, и тогда ей пришлось признаться, что дров тоже пока еще нет. У нее не было времени заниматься такими пустяками. По правде говоря, она не собиралась подключать электричество, газ и воду до тех пор, пока окончательно не переедет в дом.
Он молчал, и это молчание ранило хуже всяких слов. А ведь она просто хотела любить его.
– Извини, – пробормотала она. – Мне не следовало просить тебя оставаться здесь на ночь, когда еще ничего не готово.
– Я не о себе забочусь, а о тебе.
– Но мне хорошо. – Она яростно растирала руки, чтобы согреться. – Мне не привыкать мерзнуть. Конечно, если бы у меня был кофейник…
– Сирена.
– Что?
– Что-то придется изменить.
– Конечно, – с жаром подхватила она, хотя ее немного задел его тон. В конце концов, это ее жизнь. Но так ли это? Он ведь говорил, что хочет вернуться в Сноу-Сити, и тогда у них будет общая жизнь.
– Электричество должны подключить сегодня. И газ, – объяснила она.
– А дрова? Кровать, плита и холодильник, мебель? Машина, которой придется всегда ползти в гору?
Зачем он мучает ее? Да еще на голодный желудок. После такой прекрасной ночи.
– Все будет, – бросила она и отвернулась, – когда я смогу себе это позволить.
Грейндж настоял на том, чтобы они поехали куда-нибудь завтракать. Она думала, что он захочет побыстрее повидаться с тетей и поговорить с управляющим банком, но Грейндж заявил, что ни он, ни она ни за что не возьмутся без кофе и завтрака. Теперь она сидела напротив него в маленькой кабинке с прозрачными пластиковыми стенами и не могла произнести ни слова.
Он провел с ней ночь. Говорил, что хочет вернуться сюда. Всеми возможными способами дал Сирене понять, что любит ее.
А потом они поссорились из-за дров.
Грейндж сделал глоток кофе, поставил чашку на стол. Некоторое время изучал салфетку. Наконец он взглянул на нее.
Уж лучше бы он продолжал разглядывать салфетку.
– Ты знаешь, что я собираюсь сказать?
Она кивнула. Сейчас было не время увертываться от ответа. Слишком многое – может быть, их совместное будущее – находилось под угрозой.
– Что у меня есть деньги на все необходимое.
– Правильно.
Он должен был найти какие-то другие слова .
– Грейндж, я все время думаю об отце, вспоминаю, куда мы ездили, что делали. Я… – Она запнулась, поймав его взгляд, но потом продолжала: – Недавно я вынула все вещи из ящиков, расставила их на полу в спальне и долго сидела, глядя на них. – Она быстро-быстро замигала, но не могла остановить слез. Ну и ладно. Пусть он видит. – Мне показалось, что отец вошел в комнату. Я чувствовала, что он сидит рядом со мной, рассматривает коллекцию пуговиц и рассказывает, где и когда нашел ту или эту. Я… я видела, как он взял в руки лошадей – у него были такие большие руки. Я когда-нибудь говорила тебе об этом?
Грейндж покачал головой.
– Теперь я все вспомнила. Он рассказывал мне, что нашел лошадей в крошечной антикварной лавке в маленьком французском городке. Хозяйка… – Она взяла салфетку и смахнула слезу. На ее месте тут же показалась новая. – Хозяйкой была такая кукольная дама в голубом переднике. Почему я это вдруг вспомнила? Она держала собаку – маленькую дворняжку, чтобы было не так скучно. Лошадей ей подарил муж, но он убежал с другой женщиной, и она хотела от них избавиться.
– Неужели ты не понимаешь? – Сирена слышала, что в ее голосе звучат рыдания, но не могла их сдержать. – Грейндж, если я все продам, то буду как эта женщина.
– Я же не прошу тебя продавать все. – Грейндж стиснул ее руку. – Сирена, что бы ты ни говорила, я все равно не поверю, что твой отец хотел, чтобы ты жила в бедности всю жизнь и держала свое богатство завернутым в старые газеты.
Сирена чуть было не сказала, что благодаря Брюсу коллекция не завернута в газеты, но дело было не в этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27