Во-первых, чтоб ты не волновалась, сразу сообщаем тебе, что твой сынулька Игоречек живехонек и здоровехонек, весь день во дворе, весь день на речке, и моя старшая Настасья возится с ним от зари до зари, так что за это можешь быть спокойна. Мама тоже жива, хотя и очень слаба. В огороде больше не копается, все больше сидит на солнышке. Но не в том самое главное, потому что у нас тут большие перемены. Братишка наш Андрюша окончательно уехал из города, объявился в июне, когда ты привезла Игорька, и как объявился, так устроил тут бучу. Решил стать фермером. Ходил, кричал и, в общем, получил восемьдесят гектаров земельки и теперь грозится, что скоро все мы будем жить по-новому, как нам не снилось. Самое главное, что в деревне набрались и другие, которые тоже решили стать фермерами, так что у нас теперь сам черт не поймет, что творится, потому что половина еще колхозники и вроде бы работают по-старому, как в колхозе, а другая половина тоже просит землю и заводит свое хозяйство. Но народ Андрюшка сколотил, ничего тут не скажешь. Купил всякой техники, и я сейчас печатаю тебе письмо, как видишь, на машинке, одним пальцем. А еще Андрюшка сказал, что если дела твои в Москве не заладятся, то собирай свои вещички и приезжай сюда. Делов тут хватит на всех, делов, как он говорит, настоящих, и тебе здесь место найдется. А еще Андрюшка велел тебе передать, что раз так получилось, что жизнь у тебя сейчас суетная и сложная, как он ее понимает, то Игорька ты можешь оставить у нас и на зиму. Он сказал, что у тебя тоже такой период, когда надо быть свободной, и Игорек может жить у нас столько, сколько тебе понадобится, так что живи и работай спокойно. Сам Игорек тебя иногда вспоминает, но не плачет, потому что ему тут хорошо. У нас все есть, не голодаем, так что если будут деньги, то присылай их с оказией, и мы уж как-нибудь все прокормимся.
Обнимаю тебя, твоя сестра Валентина».
Нина прочитала письмо на улице, пока ожидала машину со своей съемочной группой. Болезненно мелькнула мысль, что за эти три месяца, пока Игорек вдали от нее, в суете дел она не так и часто вспоминала его, хотя он был в душе постоянно. Но время летело неумолимо.
Весной она закончила курсы вместе с дюжиной таких же, как она, мечтающих о славе и работе режиссера ТВ, но к этому времени все оказались не у дел. На телевидении начались перемены, перестройки, в результате которых пошли сокращения, и во всей системе не то что не потребовалось вливания новых режиссеров, но и старых-то начали сокращать. И со своим сертификатом режиссера Нина оказалась без работы. Хоть снова подавайся в уборщицы, благо что в рядах этой профессии угрозы безработицы не наблюдалось. Но совершенно случайно подвернулась работенка при фирме «Русский феникс». Нина так и не могла понять, чем эта фирма занимается, чем торгует или что производит. Кажется, они перепродавали электронное оборудование по защите офисов и банков – разного рода защитные устройства от подслушивания, для прослушивания, против ограбления и тому подобного. Но фирма оказалась достаточно богатой, чтобы купить на телевидении пятнадцать минут времени каждое воскресенье. Поутру – время не очень выгодное. Но свою еженедельную программу «Русский феникс» откупил до конца года и очень гордился ею. Из пятнадцати минут на долю Нины приходилось пять. Реклама защитных и охранных устройств.
Когда она сообщила об этом Андрееву, тот помолчал, потом сказал:
– Ладно. Это, конечно, не «Фауст» Гете и поле деятельности, где не снискать славы, но иного выхода пока нет. Времена смутные и тяжелые. Я тебе помочь пока ничем не могу. Сам в подвешенном состоянии. Набей руку, познай тайны ремесла. Курсы ты окончила хорошо, но это еще ни о чем не говорит. Поварись в этом соку.
Такой совет Нина могла дать и сама себе. Времена действительно шли смутные, с телевидения вылетали те, кто вчера там числился в корифеях, и появлялись совершенно неизвестные люди, которые сплошь и рядом дела совершенно не знали.
– Это время пройдет, – сказал Андреев. – Надо перетерпеть. Мы еще увидим небо в алмазах. Это не пошлость, потому что так сказал Антон Павлович Чехов.
Она видела, что он и сам терпит, и заострять вопроса не стала. Даже не стала спрашивать, как дела у Комаровского и Воробьева. О Максиме Комаровском, впрочем, спрашивать было и нечего – физиономия его мелькала на экране каждую субботу, через час пополудни. Из далекой Америки Комаровский рассказывал соотечественникам о тамошнем житье-бытье, и, судя по веселой физиономии, самому ему жилось там вполне припеваючи и обратно, на родину, он никак не хотел.
О Женьке Воробьеве за всю зиму доходили лишь смутные слухи, что фильм об оперном теноре он снял первоклассный, и фильм этот крутят за границей везде, где тенор гастролирует, или собирается это делать. Но сам Воробьев в Москве не появлялся, то ли делал вторую серию про тенора, то ли нашел другую работу, то ли не отпускала от себя жена – вместе с тенором.
– Не теряй со мной связи, – сказал на прощанье Андреев, но сказал это так сухо и официально, что и Нина ответила ему таким же тоном:
– Хорошо, Аркадий Сергеевич, связи терять не будем.
Всем сегодня непросто, и каждый решает свои проблемы в одиночку, тоскливо решила Нина. Была когда-то дружная команда, стояли друг за дружку горой, но пришли иные времена, и команды нет и всем плевать друг на друга.
Сегодня утром письмо от сестры успокоило се хотя бы в том, что Игорек в надежных руках, пригрет и сыт, так что мама его еще может побарахтаться, выстраивая и его, и свою жизнь. Но все равно, решила она, к зиме Игорька нужно забрать домой. Будет ли брат Андрюша передовым фермером или прогорит, сын должен быть здесь, должен расти при родной матери.
Маленький автобус со съемочной группой припоздал минут на пятнадцать, остановился около Нины, и оператор Коля Филонов распахнул двери, весело крикнув:
– Добрый день, господин режиссер! Мы готовы к бою!
– Здравствуйте, – сказала Нина и влезла в автобус.
Там уже сидел редактор передачи Александр Семенович и осветитель, он же механик по камере Алик, парень в общем на все руки. Вот и вся группа. По-настоящему, для хорошей профессиональной работы группа должна была быть в два раза больше. Но фирма экономила. На штате, разумеется, и на зарплате.
– Что снимаем, Нина Васильевна? – бодро спросил Филонов.
Нина знала, что группа большого уважения к ней не питает, поскольку работали вместе они еще мало, и все полагали, что Нина оказалась на своей должности по знакомству.
– Едем снимать великий сюжет на тему охраны личного дома. Подраздел темы – «Стальные двери вашей квартиры».
– Потенциальная тема, – захихикал Александр Семенович. – За одну нее получим пальмовую ветвь на Венецианском фестивале.
– Получим, – сказала Нина.
Редактор у нее был язвой, в прошлом работал на крупных киностудиях, с известными режиссерами, а теперь прирабатывал к убогой пенсии в этой малоприглядной и постыдной для него конторе. Чтобы не утерять собственного достоинства, при случае рассказывал, что вечерами и ночами пишет роман о том, как работал вместе с крупнейшими советскими режиссерами. Но уважения к себе этим трудом он не прибавлял, поскольку романа еще никто не читал, а на своем рабочем месте Александр Семенович отличался крайним равнодушием к трудовым обязанностям. Да и остальные ее коллеги были либо предпенсионного возраста, либо такие же начинающие, как она сама. Правда, Филонов свое дело знал и с камерой умел управляться. Конечно, мечтал о работе в Большом Кино, но оно, русское кино, на данный период времени существование свое прекратило почти полностью, поскольку на экранах сплошным потоком шли только американские и прочие зарубежные фильмы.
– Я их предупредил вчера, чтоб оделись поприличней, – лениво сказал Александр Семенович. – В костюмах и галстуках.
Нина ничего не сказала. От редактора помощи ждать не приходилось. Он, как и многие, полагал, что занятие это временное, лишь бы перебиться, что после Нового года фирма «Русский феникс» от своего времени на телевидении откажется и все они, так или иначе, окажутся без работы...
Но все же она спросила:
– Александр Семенович, вы там ничего не придумали, чтоб было поинтересней?
– Чего? – удивленно спросил он. – О стальных дверях?
– Ну, все же делаем рекламу. Стальные двери. Надежная охрана дома. Сейчас бандитизм в Москве, а дома у людей последние сбережения и дети.
– Ай, бросьте, Нина Васильевна, – отмахнулся он. – В этом деле голову ломать ни к чему. Директор магазина и всей этой артели мужик образованный, поставим в кадр, и пусть расскажет про то, какая это хорошая и нужная штука – стальная дверь. С патентованным замком.
– «Говорящая голова» на экране? – спросила Нина.
– Ну и что? Заказчик большего и не требует. Бегущей строкой снизу дадим адрес фирмы, это и будет то, что им надо. За что они деньги фирме, а значит нам, и платят.
Вот тебе и творчество, подумала Нина, вот тебе и горение голубого огня высокого искусства. Со скуки подохнуть можно. Эдак пойдет дальше, так действительно разумней уехать в родную деревню да наладиться на работу на ферму брата. Наверняка будет повеселей.
Автобус докатился до Трубной площади, полез вверх, в горку, свернул в боковой переулок и влез под тесную арку.
Из служебных дверей магазина навстречу им выскочил молодой, высокий и костистый парень в ладном костюме.
Александр Семенович сказал официально:
– Познакомьтесь. Режиссер Агафонова Нина Васильевна, директор магазина замков, запоров и дверей Николай Николаевич Дорошенко.
– Просто Николай, – сказал Дорошенко и подал узкую, интеллигентную руку. – Я, собственно говоря, Нина Васильевна, не знаю, что вы собираетесь делать. Но помогу, чем смогу.
– Но о дверях-то своих рассказать сможете?
– Постараюсь, – неуверенно ответил он.
– Так вы что, – удивилась Нина, – толком не знаете, что продаете?
– Да как вам сказать... – Дорошенко замялся. – Я вообще-то по образованию инженер-биохимик, но получилось так, вот теперь заведую магазином. Мой шеф сказал, что реклама нужна, а мне что, я не против.
Александр Семенович успокоил:
– Счет за рекламу они оплатили, Нина Васильевна, так что работайте спокойно. Чистая прибыль. На пять минут материала наскрести всегда можно. Я пойду тут рядом в кафе, кофейку попью.
Нина поняла, что помощи ждать неоткуда. Как и на прошлой дюжине сюжетов, которые она снимала для этой программы. Все чувствовали себя временными – и редактор, отправившийся пить кофе, и оператор Филонов, внимательно читавший в автобусе «Спорт-экспресс».
– Мы магазин на сегодня закрыли, – сказал Дорошенко. – Чтоб не мешали. Так что можно снять наш товар. Итальянские и немецкие дверные замки, домофоны и прочую охранную технику.
– Сегодня речь о стальных дверях, – железным голосом произнесла Нина.
– Да, да, – тут же согласился несостоявшийся биохимик. – О дверях так о дверях. Шеф мне так и сказал. Мы сейчас на них хорошо зарабатываем.
– Филонов! – окликнула Нина. – Пойдем выберем площадку для съемки.
Филонов с нескрываемой тоской оторвался от газеты и поплелся следом за Ниной.
Она уже сообразила, что «съемочная площадка» – сказано чрезмерно сильно. Нужно было снимать ДВЕРИ. Стальные двери против расплодившихся в неимоверном количестве в Москве домушников. Просто стальные двери, которые спасут ваше жилище, пока вы на работе или уехали на дачу. Какая в данном вопросе может быть сверхзадача для режиссера по системе Станиславского и вообразить было нельзя. Но всю зиму старик Алмазов, читавший на курсах режиссуру, толковал про систему Станиславского, пригодную на все проблемы режиссуры, и про сверхзадачу каждого эпизода. И Алмазов утверждал, что непреходящая и вечная ценность бессмертной системы Станиславского есть суть и для них – будущих постановщиков рекламных роликов. Нина с сомнением относилась к такой постановке вопроса – все-таки у великого театрального режиссера были цели иного свойства, нежели реклама пива Бадаевского завода или тех же стальных дверей. Но так или иначе, а нужно, чтоб реклама была хотя бы интересной, чтоб те, кто возжелал защититься от воров этими дверьми, побежал их заказывать. Если есть на то деньги.
– Прорепетируем, – сказала Нина Дорошенко, и Парень впал в крайнюю степень смущения.
– В каком смысле?
– Так вот же она – дверь! Расскажи, ради Бога, чем она хороша, чем плоха. Камера будет стоять здесь.
– Прям вот так и рассказывать?
– Прям так, – безнадежно ответила Нина. Она понимала, что он сейчас, едва включат камеру, начнет бледнеть и заикаться и придется делать несколько дублей, прежде чем ему это прискучит и он станет сам по себе. Но не работать же с ним, не учить его основам актерского мастерства, если он в первый и скорее всего в последний раз торчит перед съемочной камерой.
– Хорошо, – сказала Нина. – Ты будь сам собой и говори то, что знаешь. Говори о своем деле. Будто бы вот я – покупательница. Пришла к тебе, и ты пытаешься всучить мне свой товар, то есть дверь. Тебе ее нужно продать. Нужно доказать, что лучше ее нет ничего на свете.
– Ясно, – без особой уверенности сказал Дорошенко и поправил галстук, а потом принялся причесываться. Конечно же, как и все, старался быть красивым, потому что к следующему воскресенью, к моменту выхода сюжета на экран, обзвонит по Москве всех своих знакомых, чтоб полюбовались, каких вершин жизни он достиг, рекламирует стальные двери. А на двери эти ему наплевать, потому что он биохимик и работу свою тянет только по суровой необходимости выжить. Ясно, что лучше бы пригласить на это дело профессионального актера, да заставить Александра Семеновича, любителя кофе, написать сценарий, и поработать над текстом... Но кому это надо?
Тебе надо, невесть откуда прозвучал голос Женьки Воробьева. Тебе. Каждый раз режиссер должен прыгать выше головы, каждый раз что-то искать. В ином случае будешь незаметно скатываться в пропасть халтуры и равнодушия к делу. А выбраться из этой бездонной ямы будет уже невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53