водолей сантехника москва
Но если строго сказать, ничто не повторяется.
5
ДЕНЬ ТЕКУЩИЙ...
– Он умер в Чехословакии, в Праге, – сказала Нинка. – Поехал в командировку по делам своего издательства и ночью умер. Во сне. Как святой.
– А ты? – спросил Игорь.
Нинка посмотрела на набегавшие на прибрежную гальку волны, перевернулась на спину, подставляя лицо солнцу, и засмеялась.
– А что я? Вернулась к Наталье на кухню! За пять лет жизни у Ильи Степановича я только раз его жену видела. А как он умер, так налетели и две бывшие жены, и детей, племянников – словно стая воронья! Все до смерти боялись, что Илья Степанович завещание перед смертью написал и все свои капиталы, и дом, и машину мне оставил. Может, так бы оно и было, если б Илья Степанович умирать собирался. Но он себя хорошо чувствовал и не ожидал, что такая смерть придет. В последний год, правда, часто говорил, что надо бы дом перевести на мое имя, да я его не торопила... Не нужно мне было от него никаких этих материальных благ, я большее получила. А капиталов у него никаких не было. Он все проживал. Широко жить любил, ни в чем ни себе, ни мне не отказывал, что уж там говорить. Машину он перед самой смертью разбил, так что ее только в металлолом сдавать. Решил сам поехать к друзьям и разбил. Я-то хорошо водить научилась.
– Значит, его жена и родственники тебя выгнали?
– Почему выгнали? Они за СВОИМ приехали, им все по закону принадлежало. А я, можно сказать, босиком к нему пришла, босиком и ушла. Ну, меня, понятное дело, в милицию потаскали. Все полагали, что я что-нибудь успела украсть. Деньги, золото искали, но у него ничего не было. А я как въехала к нему без чемоданов, так и уехала. Честно-то сказать, Наталья потом с дачи мою шубу и другие мои носильные вещи увезла, но так мы ничего другого из его имущества не взяли. А они, родственники, до кровавой драки сцепились, только мне-то уже было без разницы.
Игорь погладил ее по руке и спросил:
– А ты его любила? Илью Степановича?
– Как тебе сказать, – задумалась Нинка. – Там что-то другое было между нами, любовью не назовешь. Если сказать, что я его уважала, то получится очень мало. Про любовь все-таки говорить не очень приходилось, все-таки он мне в отцы, если не в деды годился, но и любила тоже. Мне очень повезло, что у меня был такой человек. Он больше давал, чем брал. И если бы не умер так неожиданно, многое бы у меня было по-другому.
– Я думаю, что у тебя все было бы по-другому. И мы бы наверняка не встретились.
– Да, – сказала она. – Мы бы не встретились. Илья Степанович составил мне совсем другую программу.
Она замолчала и через секунду почувствовала, что в чем-то ее воспоминания неприятны Игорю, но за это время они так сроднились, так стали близки друг другу, что пересказали друг другу свои жизни и Нинка поделилась с ним своей биографией так откровенно, так искренне, как не делилась ни с кем, даже с Натальей. Но она знала, что мужчины не любят, когда их подруги слишком много начинают рассказывать о своих минувших романах. Ревнивые все, тигры эдакие. После всего, что расскажешь, все равно надо намекнуть, что ты, сегодняшний, самый лучший, самый красивый, самый умный.
– Нет, Игореша. – Она повернулась к нему, обняла за плечи. – В любви я ему не клялась, и он мне тоже. А у тебя глаза синие сейчас. А по ночам бывают черные. Просто удивительно, я ни у кого так не видела.
– Пойдем куда-нибудь, – сказал он ей на ухо. – Мне тебя снова хочется...
– Мне тоже, – ответила она и упруго вскочила.
Нинка очень изменилась: она перестала по-сумасшедшему краситься, и от этого совсем помолодела. Игорь смотрел на нее с удовольствием, и она казалась ему совсем молодой, ну будто его ровесница. Теперь каждый вечер Игорь приходил в ее ресторан, сидел, ужиная за столиком, и слушал музыку. Сначала он спросил, кто платит за его ужины, но Нинка считала, что они теперь как жених и невеста, и быстро ответила по-своему:
– Ешь, за все уплочено.
Так же, как и в первое утро, она продолжала подавать завтрак Игорю в постель. Он долго сопротивлялся, но, увидев, что Нинка расстраивается, уступил ей. Та же на этом не остановилась. К скудному Игоревому гардеробу она прибавила новые джинсы, пару импортных рубах и галстуков и купила ему костюм, как у Эдика.
– Сейчас же отнеси обратно, – возмутился Игорь.
– Ладно, – на удивление быстро согласилась Нинка, аккуратно сложила все подарки в пакет и спрятала у хозяйки.
А ночью встала тихонечко и разрезала ножницами и майку, и старые джинсы Игоря.
С ней случилось то, чего не было ни разу за все ее неполных тридцать лет, – она влюбилась. Она любила его так, как любят дорогих, не очень крепких здоровьем детей.
Игорь достал свои распоротые джинсы, зашил их и сказал:
– Если бы ты была мужиком, нужно было бы ударить. Тебя ударить нельзя, но и так больше невозможно.
И он ушел. И в ресторан не пришел вечером, а ночью, вернувшись с работы, Нинка спросила хозяйку, не появлялся ли Игорь.
– И не появится, – сердито ответила хозяйка.
– Почему это? – спросила Нинка.
– Ну а что же он... как этот... позволяет себя кормить, одевать...
– Благородный, – ответила Нинка. – Тебе этого не понять.
Утром она не завтракала, лежала на постели, тупо смотрела в окно. Игорь открыл дверь и с порога сказал:
– Бери выходной, я тебя в ресторан приглашаю.
– В этих штанах идти нельзя, – обрадовалась Нинка.
Игорь внимательно осмотрел свои грубо зашитые джинсы.
– Нельзя, – согласился он.
И тут Нинка, сияя от превкушения неожиданного сюрприза, притащила спрятанные у хозяйки новые рубашку и джинсы. Игорь поцеловал ее, и мир был восстановлен. Они съездили в Туапсе, где, неподалеку от городского пляжа, в нескольких метрах от берега, стоял севший на камни, разбитый итальянский теплоход. Он потерпел катастрофу еще прошлой зимой. Они доплыли до остатков этого парохода, забрались внутрь и любили друг друга до вечера, страшно счастливые своим неожиданным местом любви. И только на другой день случайно узнали, что именно на этом пароходе занимался любовью чуть не весь город, и получалось, что ничего оригинального в том нет. Даже обидно стало.
– Пойдем в горы? – сказал Игорь.
– Пусть будут горы.
Так и сделали. Часа через полтора нашли какую-то небольшую, сухую и теплую пещеру, где совершенно незаметно время пролетело до вечера, а потом спустились вниз, зашли в маленький ресторан, поужинали, потом вернулись на свою веранду, распили бутылку вина и легли спать.
Уже совсем было засыпая, Нинка решила, что нужно на днях зайти к врачу, потому что она наверняка беременна. Эта внезапно возникшая мысль вырвала ее из забытья наплывавшего сна, и она ощутила чувство полета, будто без всяких крыльев, всякого винта-пропеллера она оторвалась от земли, летит над морем, над горами, над всем этим миром, который неожиданно стал столь прекрасен.
«Любимые дети рождаются только от любимого человека», – словно серебряные трубы, пели в сердце Нинки слова, которые часто повторял Илья Степанович. «Хорошие, прекрасные дети – только от любимого человека», – повторяла сейчас Нинка, и безразлично ей было при этом, совсем ли правильно по гороскопу и всякой прочей науке подобрала она себе любимого человека для любимого ребенка, умный он или глупый, здоровая у него наследственность или вовсе некудышная, но ее, Нинкин, ребенок – будет прекрасен. От любимого человека не бывает плохих детей, вот в чем дело, решила Нинка, засмеялась и обняла Игоря. Он тут же проснулся и в ответ на ее ласку прижал Нинку к себе и что-то зашептал ей на ухо.
Вечером Нинка обслуживала столик на четверых. Сидели за ним два типично санаторных мужичка, вырвавшиеся на воздух из своего прокуренного номера, и две женщины. Когда она ставила им на стол вторую бутылку водки, то почувствовала руку одного из них пониже спины. Игорь вмиг очутился у столика и дал мужичку не в морду, как нацелился, а в грудь, туда, где была расстегнута молния спортивной курточки. Мужик опрокинулся вместе со стулом и сказал только: «Ух ты!» Женщины внимательно разглядывали Игоря. А тот стоял и не знал, что дальше делать.
– Извините, – сказала Нинка и потащила Игоря в подсобку. Туда же пришел и Эдик, стоял, сложив руки на груди, и слушал, как Нинка выговаривает Игорю.
– Знаешь что? – сердито говорила Нинка. – У тебя в роду, видимо, все-таки были психи, раз ты ни с того ни с сего бьешь морду гостям.
– Ни с чего?! – заорал Игорь.
– Да! Может, для тебя это кошмар, а для меня яйца выеденного не стоит, понял?
– Ну и живи как хочешь, – сказал Игорь. – Пусть каждый алкаш тебя лапает.
И он ушел из ресторана. Когда Нинка вернулась ночью, то Игоря не застала. Она не могла уснуть, все прислушивалась и прислушивалась. В каком-то дворе играли на гитаре и пели, потом, кажется, дрались, а потом все стихло и заволокло туманом. И вдруг в тумане залаяла хозяйская собака. Залаяла и перестала сразу. В одной рубашке, босиком, Нинка вылетела во двор. Там стоял Игорь и пил из крана, наклонившись, воду. Она обхватила его руками.
– Милая моя, – говорил Игорь. – Ну, я ходил, ходил, я не могу без тебя, честно, прости, Ниночка.
– И не надо без меня, – прижимаясь к нему, сказала Нинка. – Я ребенка хочу от тебя, – осмелела она. Он только крепче прижал ее к себе. – И еще я хочу... женись на мне, а? – Нинка заглянула ему в глаза.
– Все будет, – сказал он, – и ребенок, и свадьба. Я тебя люблю, Нина.
И так они долго стояли в тумане, обнявшись, чтобы не потеряться больше и не расставаться совсем.
И все пошло по-прежнему. Игорь каждый вечер приходил ужинать в Нинкин ресторан, уже не спрашивая, кто платит за его каждовечерние праздники. Одному ему было скучно, и он танцевал на пятачке с девушками разными, и Нинка не ревновала.
Однажды, обслуживая столик, она снова почувствовала чью-то руку на своем бедре. Она обернулась, ища глазами Игоря, но он танцевал и не смотрел в ее сторону.
Утром она стукнула в окошко хозяйке и попросила отвезти ее в санаторий к врачу «по женским делам».
Врач осмотрел Нинку, взял анализы и на следующий день сказал, что она не беременна и никогда беременна не будет. Как во сне, она села в автобус, а вечером, плюнув на свою работу, напилась по-черному, расскандалилась, а Игорю велела на глаза не показываться. Игорь сгреб Нинку, запихнул в такси и, плачущую и ослабевшую, уложил спать.
Утром она принесла завтрак ему в постель и села на краешек кровати, согнув плечи. Игорь спокойно ел, потом сказал:
– И чтобы больше этого не было. И без детей живут.
– Ладно, – покорно сказала Нинка, уходя на кухню.
Потом она прошла с веранды во двор и, как была голая, встала под летний душ.
Надо было поторапливаться на работу, поскольку с сегодняшнего дня, разгар курортного сезона, метрдотель ресторана красавец Эдик добился-таки наконец от своего начальства, чтобы в ресторане «Черный тюльпан» подавали завтраки. Нинка была согласна с Эдиком, потому что с точки зрения разумного ведения дела завтраки хоть и не Бог весть какой большой навар в кассу, однако придавали ресторану солидность и универсальность. Кроме того, просто зазывали и кормили у себя утренних людей, и пусть чаевые при этом были совершенно мизерные, зато Нинка по старым местам работы неоднократно замечала, что у человека создается привычка – завтракать, обедать и ужинать в одном и том же месте. У русского человека, во всяком случае, поскольку истый русак, чтоб там про него не говорили, любит солидность, стабильность и традиции. Конечно, такой полный пансион в «Черном тюльпане» был далеко не всем отдыхающим по карману, почтенных мамаш семейств такие расходы в ужас приводили, но сюда все приезжали с деньгами и старались вести шикарный образ жизни. На то и курорт. А нет башлей, так отдыхай на курорте в деревне у дедушки.
Завтраки начинались с девяти, значит, в кабаке надо было быть уже в восемь. Нинка не успевала сегодня искупаться в море, и вообще было не до купаний, лишь бы подхватить по дороге машину и поспеть на работу.
По раннему для курортной жизни часу никакой машины на шоссе ей поймать не удалось, зато она тут же застигла рейсовый автобус, и тот при своем водителе, сонном, усатом и ленивом абхазце, докатил Нинку до подъема к ресторану.
День занимался серенький, даже немножко прохладный, чему Нинка слегка порадовалась, поскольку будет полегче работать.
Она еще и не подозревала, что готовит ей этот день, и что она его запомнит на всю жизнь как один из самых ужасных.
Подлетев к дверям ресторана, она обнаружила, что они уже открыты, ночных сторожей нет, швейцар еще не явился и, следовательно, открыть заведение мог только Эдик.
Она прошла через холл, пустой гардероб, миновала чистый, готовый к работе зал, и когда открывала двери в подсобку, услышала за своей спиной голоса. Она обернулась и увидела, что через зал быстро и энергично шел ее шеф Эдик, а за ним поспешал его дружочек Арчил. Эдик был без смокинга, только в чистейшей белой сорочке при бабочке и черных брюках. Еще, понятно, лакированные туфли. Арчил был одет кое-как – джинсы, грязная майка и дурацкая детская панама на голове. Эдик шагал мерно и уверенно, чувствовалось, что он знает, куда идет и зачем. Арчил поспевал за ним суетливо, жестикулировал и кричал с надрывной, злой, а вместе с тем жалостливой слезой.
– Если бы ты был грузин, я бы знал, как с тобой говорить!
– Как? – жестко спросил Эдик.
– Как с человеком! Грузин не будет за каждую копейку накидывать на шею своему другу петлю! Для грузина деньги – это мусор, который только помогает жить. И не более того, вот почему ты меня не понимаешь!
– Тебе башли легко достаются, – ответил Эдик. – Потому и мусор.
– А ты что, в шахте работаешь, да?! – засмеялся Арчил. – У мартена стоишь?! Ты на работу в парадной одеже ходишь, в лакированных туфлях!
– А ты на работу не ходишь вообще, – хохотнул Эдик. – А жить, подонок, хочешь так же, как все приличные люди. Больше я с тобой ни в каком бизнесе участвовать не буду.
– Ты бандит! Сволочь! Ты атаман бандитской шайки! Мне все это говорили, но я не верил.
– Верь во что хочешь.
Оба прошли в холл, не замечая Нинки, и исчезли из зала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
5
ДЕНЬ ТЕКУЩИЙ...
– Он умер в Чехословакии, в Праге, – сказала Нинка. – Поехал в командировку по делам своего издательства и ночью умер. Во сне. Как святой.
– А ты? – спросил Игорь.
Нинка посмотрела на набегавшие на прибрежную гальку волны, перевернулась на спину, подставляя лицо солнцу, и засмеялась.
– А что я? Вернулась к Наталье на кухню! За пять лет жизни у Ильи Степановича я только раз его жену видела. А как он умер, так налетели и две бывшие жены, и детей, племянников – словно стая воронья! Все до смерти боялись, что Илья Степанович завещание перед смертью написал и все свои капиталы, и дом, и машину мне оставил. Может, так бы оно и было, если б Илья Степанович умирать собирался. Но он себя хорошо чувствовал и не ожидал, что такая смерть придет. В последний год, правда, часто говорил, что надо бы дом перевести на мое имя, да я его не торопила... Не нужно мне было от него никаких этих материальных благ, я большее получила. А капиталов у него никаких не было. Он все проживал. Широко жить любил, ни в чем ни себе, ни мне не отказывал, что уж там говорить. Машину он перед самой смертью разбил, так что ее только в металлолом сдавать. Решил сам поехать к друзьям и разбил. Я-то хорошо водить научилась.
– Значит, его жена и родственники тебя выгнали?
– Почему выгнали? Они за СВОИМ приехали, им все по закону принадлежало. А я, можно сказать, босиком к нему пришла, босиком и ушла. Ну, меня, понятное дело, в милицию потаскали. Все полагали, что я что-нибудь успела украсть. Деньги, золото искали, но у него ничего не было. А я как въехала к нему без чемоданов, так и уехала. Честно-то сказать, Наталья потом с дачи мою шубу и другие мои носильные вещи увезла, но так мы ничего другого из его имущества не взяли. А они, родственники, до кровавой драки сцепились, только мне-то уже было без разницы.
Игорь погладил ее по руке и спросил:
– А ты его любила? Илью Степановича?
– Как тебе сказать, – задумалась Нинка. – Там что-то другое было между нами, любовью не назовешь. Если сказать, что я его уважала, то получится очень мало. Про любовь все-таки говорить не очень приходилось, все-таки он мне в отцы, если не в деды годился, но и любила тоже. Мне очень повезло, что у меня был такой человек. Он больше давал, чем брал. И если бы не умер так неожиданно, многое бы у меня было по-другому.
– Я думаю, что у тебя все было бы по-другому. И мы бы наверняка не встретились.
– Да, – сказала она. – Мы бы не встретились. Илья Степанович составил мне совсем другую программу.
Она замолчала и через секунду почувствовала, что в чем-то ее воспоминания неприятны Игорю, но за это время они так сроднились, так стали близки друг другу, что пересказали друг другу свои жизни и Нинка поделилась с ним своей биографией так откровенно, так искренне, как не делилась ни с кем, даже с Натальей. Но она знала, что мужчины не любят, когда их подруги слишком много начинают рассказывать о своих минувших романах. Ревнивые все, тигры эдакие. После всего, что расскажешь, все равно надо намекнуть, что ты, сегодняшний, самый лучший, самый красивый, самый умный.
– Нет, Игореша. – Она повернулась к нему, обняла за плечи. – В любви я ему не клялась, и он мне тоже. А у тебя глаза синие сейчас. А по ночам бывают черные. Просто удивительно, я ни у кого так не видела.
– Пойдем куда-нибудь, – сказал он ей на ухо. – Мне тебя снова хочется...
– Мне тоже, – ответила она и упруго вскочила.
Нинка очень изменилась: она перестала по-сумасшедшему краситься, и от этого совсем помолодела. Игорь смотрел на нее с удовольствием, и она казалась ему совсем молодой, ну будто его ровесница. Теперь каждый вечер Игорь приходил в ее ресторан, сидел, ужиная за столиком, и слушал музыку. Сначала он спросил, кто платит за его ужины, но Нинка считала, что они теперь как жених и невеста, и быстро ответила по-своему:
– Ешь, за все уплочено.
Так же, как и в первое утро, она продолжала подавать завтрак Игорю в постель. Он долго сопротивлялся, но, увидев, что Нинка расстраивается, уступил ей. Та же на этом не остановилась. К скудному Игоревому гардеробу она прибавила новые джинсы, пару импортных рубах и галстуков и купила ему костюм, как у Эдика.
– Сейчас же отнеси обратно, – возмутился Игорь.
– Ладно, – на удивление быстро согласилась Нинка, аккуратно сложила все подарки в пакет и спрятала у хозяйки.
А ночью встала тихонечко и разрезала ножницами и майку, и старые джинсы Игоря.
С ней случилось то, чего не было ни разу за все ее неполных тридцать лет, – она влюбилась. Она любила его так, как любят дорогих, не очень крепких здоровьем детей.
Игорь достал свои распоротые джинсы, зашил их и сказал:
– Если бы ты была мужиком, нужно было бы ударить. Тебя ударить нельзя, но и так больше невозможно.
И он ушел. И в ресторан не пришел вечером, а ночью, вернувшись с работы, Нинка спросила хозяйку, не появлялся ли Игорь.
– И не появится, – сердито ответила хозяйка.
– Почему это? – спросила Нинка.
– Ну а что же он... как этот... позволяет себя кормить, одевать...
– Благородный, – ответила Нинка. – Тебе этого не понять.
Утром она не завтракала, лежала на постели, тупо смотрела в окно. Игорь открыл дверь и с порога сказал:
– Бери выходной, я тебя в ресторан приглашаю.
– В этих штанах идти нельзя, – обрадовалась Нинка.
Игорь внимательно осмотрел свои грубо зашитые джинсы.
– Нельзя, – согласился он.
И тут Нинка, сияя от превкушения неожиданного сюрприза, притащила спрятанные у хозяйки новые рубашку и джинсы. Игорь поцеловал ее, и мир был восстановлен. Они съездили в Туапсе, где, неподалеку от городского пляжа, в нескольких метрах от берега, стоял севший на камни, разбитый итальянский теплоход. Он потерпел катастрофу еще прошлой зимой. Они доплыли до остатков этого парохода, забрались внутрь и любили друг друга до вечера, страшно счастливые своим неожиданным местом любви. И только на другой день случайно узнали, что именно на этом пароходе занимался любовью чуть не весь город, и получалось, что ничего оригинального в том нет. Даже обидно стало.
– Пойдем в горы? – сказал Игорь.
– Пусть будут горы.
Так и сделали. Часа через полтора нашли какую-то небольшую, сухую и теплую пещеру, где совершенно незаметно время пролетело до вечера, а потом спустились вниз, зашли в маленький ресторан, поужинали, потом вернулись на свою веранду, распили бутылку вина и легли спать.
Уже совсем было засыпая, Нинка решила, что нужно на днях зайти к врачу, потому что она наверняка беременна. Эта внезапно возникшая мысль вырвала ее из забытья наплывавшего сна, и она ощутила чувство полета, будто без всяких крыльев, всякого винта-пропеллера она оторвалась от земли, летит над морем, над горами, над всем этим миром, который неожиданно стал столь прекрасен.
«Любимые дети рождаются только от любимого человека», – словно серебряные трубы, пели в сердце Нинки слова, которые часто повторял Илья Степанович. «Хорошие, прекрасные дети – только от любимого человека», – повторяла сейчас Нинка, и безразлично ей было при этом, совсем ли правильно по гороскопу и всякой прочей науке подобрала она себе любимого человека для любимого ребенка, умный он или глупый, здоровая у него наследственность или вовсе некудышная, но ее, Нинкин, ребенок – будет прекрасен. От любимого человека не бывает плохих детей, вот в чем дело, решила Нинка, засмеялась и обняла Игоря. Он тут же проснулся и в ответ на ее ласку прижал Нинку к себе и что-то зашептал ей на ухо.
Вечером Нинка обслуживала столик на четверых. Сидели за ним два типично санаторных мужичка, вырвавшиеся на воздух из своего прокуренного номера, и две женщины. Когда она ставила им на стол вторую бутылку водки, то почувствовала руку одного из них пониже спины. Игорь вмиг очутился у столика и дал мужичку не в морду, как нацелился, а в грудь, туда, где была расстегнута молния спортивной курточки. Мужик опрокинулся вместе со стулом и сказал только: «Ух ты!» Женщины внимательно разглядывали Игоря. А тот стоял и не знал, что дальше делать.
– Извините, – сказала Нинка и потащила Игоря в подсобку. Туда же пришел и Эдик, стоял, сложив руки на груди, и слушал, как Нинка выговаривает Игорю.
– Знаешь что? – сердито говорила Нинка. – У тебя в роду, видимо, все-таки были психи, раз ты ни с того ни с сего бьешь морду гостям.
– Ни с чего?! – заорал Игорь.
– Да! Может, для тебя это кошмар, а для меня яйца выеденного не стоит, понял?
– Ну и живи как хочешь, – сказал Игорь. – Пусть каждый алкаш тебя лапает.
И он ушел из ресторана. Когда Нинка вернулась ночью, то Игоря не застала. Она не могла уснуть, все прислушивалась и прислушивалась. В каком-то дворе играли на гитаре и пели, потом, кажется, дрались, а потом все стихло и заволокло туманом. И вдруг в тумане залаяла хозяйская собака. Залаяла и перестала сразу. В одной рубашке, босиком, Нинка вылетела во двор. Там стоял Игорь и пил из крана, наклонившись, воду. Она обхватила его руками.
– Милая моя, – говорил Игорь. – Ну, я ходил, ходил, я не могу без тебя, честно, прости, Ниночка.
– И не надо без меня, – прижимаясь к нему, сказала Нинка. – Я ребенка хочу от тебя, – осмелела она. Он только крепче прижал ее к себе. – И еще я хочу... женись на мне, а? – Нинка заглянула ему в глаза.
– Все будет, – сказал он, – и ребенок, и свадьба. Я тебя люблю, Нина.
И так они долго стояли в тумане, обнявшись, чтобы не потеряться больше и не расставаться совсем.
И все пошло по-прежнему. Игорь каждый вечер приходил ужинать в Нинкин ресторан, уже не спрашивая, кто платит за его каждовечерние праздники. Одному ему было скучно, и он танцевал на пятачке с девушками разными, и Нинка не ревновала.
Однажды, обслуживая столик, она снова почувствовала чью-то руку на своем бедре. Она обернулась, ища глазами Игоря, но он танцевал и не смотрел в ее сторону.
Утром она стукнула в окошко хозяйке и попросила отвезти ее в санаторий к врачу «по женским делам».
Врач осмотрел Нинку, взял анализы и на следующий день сказал, что она не беременна и никогда беременна не будет. Как во сне, она села в автобус, а вечером, плюнув на свою работу, напилась по-черному, расскандалилась, а Игорю велела на глаза не показываться. Игорь сгреб Нинку, запихнул в такси и, плачущую и ослабевшую, уложил спать.
Утром она принесла завтрак ему в постель и села на краешек кровати, согнув плечи. Игорь спокойно ел, потом сказал:
– И чтобы больше этого не было. И без детей живут.
– Ладно, – покорно сказала Нинка, уходя на кухню.
Потом она прошла с веранды во двор и, как была голая, встала под летний душ.
Надо было поторапливаться на работу, поскольку с сегодняшнего дня, разгар курортного сезона, метрдотель ресторана красавец Эдик добился-таки наконец от своего начальства, чтобы в ресторане «Черный тюльпан» подавали завтраки. Нинка была согласна с Эдиком, потому что с точки зрения разумного ведения дела завтраки хоть и не Бог весть какой большой навар в кассу, однако придавали ресторану солидность и универсальность. Кроме того, просто зазывали и кормили у себя утренних людей, и пусть чаевые при этом были совершенно мизерные, зато Нинка по старым местам работы неоднократно замечала, что у человека создается привычка – завтракать, обедать и ужинать в одном и том же месте. У русского человека, во всяком случае, поскольку истый русак, чтоб там про него не говорили, любит солидность, стабильность и традиции. Конечно, такой полный пансион в «Черном тюльпане» был далеко не всем отдыхающим по карману, почтенных мамаш семейств такие расходы в ужас приводили, но сюда все приезжали с деньгами и старались вести шикарный образ жизни. На то и курорт. А нет башлей, так отдыхай на курорте в деревне у дедушки.
Завтраки начинались с девяти, значит, в кабаке надо было быть уже в восемь. Нинка не успевала сегодня искупаться в море, и вообще было не до купаний, лишь бы подхватить по дороге машину и поспеть на работу.
По раннему для курортной жизни часу никакой машины на шоссе ей поймать не удалось, зато она тут же застигла рейсовый автобус, и тот при своем водителе, сонном, усатом и ленивом абхазце, докатил Нинку до подъема к ресторану.
День занимался серенький, даже немножко прохладный, чему Нинка слегка порадовалась, поскольку будет полегче работать.
Она еще и не подозревала, что готовит ей этот день, и что она его запомнит на всю жизнь как один из самых ужасных.
Подлетев к дверям ресторана, она обнаружила, что они уже открыты, ночных сторожей нет, швейцар еще не явился и, следовательно, открыть заведение мог только Эдик.
Она прошла через холл, пустой гардероб, миновала чистый, готовый к работе зал, и когда открывала двери в подсобку, услышала за своей спиной голоса. Она обернулась и увидела, что через зал быстро и энергично шел ее шеф Эдик, а за ним поспешал его дружочек Арчил. Эдик был без смокинга, только в чистейшей белой сорочке при бабочке и черных брюках. Еще, понятно, лакированные туфли. Арчил был одет кое-как – джинсы, грязная майка и дурацкая детская панама на голове. Эдик шагал мерно и уверенно, чувствовалось, что он знает, куда идет и зачем. Арчил поспевал за ним суетливо, жестикулировал и кричал с надрывной, злой, а вместе с тем жалостливой слезой.
– Если бы ты был грузин, я бы знал, как с тобой говорить!
– Как? – жестко спросил Эдик.
– Как с человеком! Грузин не будет за каждую копейку накидывать на шею своему другу петлю! Для грузина деньги – это мусор, который только помогает жить. И не более того, вот почему ты меня не понимаешь!
– Тебе башли легко достаются, – ответил Эдик. – Потому и мусор.
– А ты что, в шахте работаешь, да?! – засмеялся Арчил. – У мартена стоишь?! Ты на работу в парадной одеже ходишь, в лакированных туфлях!
– А ты на работу не ходишь вообще, – хохотнул Эдик. – А жить, подонок, хочешь так же, как все приличные люди. Больше я с тобой ни в каком бизнесе участвовать не буду.
– Ты бандит! Сволочь! Ты атаман бандитской шайки! Мне все это говорили, но я не верил.
– Верь во что хочешь.
Оба прошли в холл, не замечая Нинки, и исчезли из зала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53