Двадцать восьмого января вечером к подъезду Императорского русского технического общества подъезжали кареты и коляски, крытые медвежьими и волчьими полостями, санки. Из них выходили ученые в шубах с бобровыми воротниками, военные в шинелях на красной подкладке. В отделанных мрамором высоких залах было светло.
Когда члены VII отдела, сияя звездами и орденами, расселись вокруг зеленого стола, председательствующий, упитанный, румяный старик с пышными седыми подусниками, торжественно открыл заседание и предоставил слово профессору Федорову.
Благообразный, с окладистой русой бородой, одетый в черный сюртук, профессор поднялся, откашлялся, заговорил ровным голосом:
– Господа, я уже имел честь три года назад докладывать здесь о проекте металлического управляемого аэростата господина Циолковского. Полагаю, что все вы ознакомились с его книгой, и я не буду утруждать ваше внимание изложением существа вопроса. Я позволю себе лишь высказать те возражения, которые, на мой взгляд, не позволяют нам, господа, одобрить этот проект. Как и в прошлый раз, я выражаю сомнение, что технически возможно путем простой клепки металлических листов сделать газонепроницаемые швы.
Вызывает сомнение и скорость – сорок верст в час, которую, по расчетам Циолковского, может достичь аэростат. И, наконец, самое главное – я сомневаюсь, что аэростат даже из гофрированных металлических листов с одними кольцевыми шпангоутами, сможет противостоять силе ветра. Его корпус безусловно подвергнется деформации. Каркас аэростата не может быть жестким и устойчивым без прочных продольных стрингеров.
– Пожалуй, профессор прав, – зашептал рыжебородый генерал Кованько своему коллеге по Воздухоплавательному парку, полковнику Поморцеву. – У Шварца предусмотрены стрингеры.
Федоров в это время закончил свою речь, и председательствующий обратился к Поморцеву:
– Вы, Михаил Михайлович, кажется, хотите что-то сказать?
– Да, господа, если позволите, я скажу, – поднялся Поморцев, поправляя очки. – Правда, я не совсем готов к выступлению, так как не успел закончить проверку расчетов господина Циолковского. Но уже то, что мною сделано, дает основание к серьезным сомнениям… Я последнее время занимаюсь расчетами сопротивляемости аэростатов воздушной среде. Мои расчеты показывают, что аэростаты средних размеров не могут преодолеть силу встречных воздушных потоков, а потому и постройка их совершенно нецелесообразна.

– Н-да, – протянул председательствующий. – Если такой математик, знаток и практик воздушных полетов на аэростатах, как Михаил Михайлович Поморцев, считает это дело нереальным – спорить весьма трудно. Все же, господа, желательно знать, есть ли другие мнения? Мы должны обсудить проект всесторонне. Вы желаете, ваше превосходительство? – обратился он к рыжебородому генералу Кованько.
– Нет, я не тово… Я напротив. Я, собственно, – сказал генерал, – должен заявить здесь, что господин Циолковский недостаточно осведомлен о существующих бензиновых двигателях. Двигателей такой мощности, которую он запроектировал для своего дирижабля, пока что не существует. Вызывает сомнение и изменения объема дирижабля, посредством стягивания канатами – этот способ весьма примитивен и ненадежен… Да-с, ненадежен… И хотя мы в прошлый раз весьма поощрительно отнеслись к господину Циолковскому, отдав дань уважения его трудолюбию и талантливости, я все же должен заявить здесь, что аэростаты – вчерашний день воздухоплаванья. Да-с! Мы должны стремиться к созданию аппаратов тяжелее воздуха и всемерно поддерживать ученых и изобретателей, работающих в этом направлении. Да-с!..
Кованько, тяжело дыша, грузно сел на свое место.
Сидящий в кресле у стены усатый подполковник поднялся, достал блестящий портсигар и вышел.
– Кто еще желает сказать, господа? – спросил председатель.
Все молчали.
– Господа, книга была разослана всем членам Седьмого отдела, – заговорил председатель, вставая и ощупью застегивая золотую пуговицу на вицмундире. – Времени было предостаточно… Кто желает высказаться в защиту проекта господина Циолковского?
В зале послышалось лишь глухое покашливание.
Председатель достал батистовый платок и отер вспотевший лоб:
– Господа, хотя и нет положительных высказываний, я должен поставить вопрос на голосование. Кто за то, чтобы проект господина Циолковского о цельнометаллическом, управляемом аэростате одобрить? Так… никого… Кто против? Так-с… Кто воздержался? Раз, два… четыре. Значит, вопрос решен, господа. Объявляю перерыв…
Высокие ореховые двери, отделанные светлой бронзой, распахнулись, и члены Седьмого отдела не спеша стали выходить в просторный беломраморный вестибюль.
Куривший у колонны усатый подполковник Громов, что приезжал в Калугу к Стрешневым, увидев задумчивого и грузно шагавшего Поморцева, подошел к нему:
– Ну, что, Михайло Михайлович? Чем кончилось?
– Решили оставить без последствий.
– Но ведь проект Циолковского ничуть не хуже проекта Шварца. Он даже предпочтительнее, так как Циолковский предусмотрел изменение объема аэростата.
– Возможно… – уклончиво ответил Поморцев.
– Михайло Михайлович, а ведь дирижабль Шварца уже начинают строить! Сегодня на шести подводах привезли алюминиевые листы и полосы прокатного алюминия.
– Я считаю, что это несостоятельная затея и она окончится крахом.
– Тогда, может быть, стоит протестовать? Добиваться в министерстве рассмотрения проекта Циолковского?
Поморцев остановился и удивленно посмотрел на Громова сквозь очки:
– Батенька мой, да ведь приказ подписал сам Ванновский! Министр! Генерал-адъютант! Любимец государя! Тут и мы и Техническое общество совершенно бессильны…

Глава десятая
1
Это известие обрушилось, как снежная лавина, смяло, придавило к земле. Циолковский несколько дней пролежал в постели и поднялся с головной болью, вялый, изможденный, словно только что перенес тяжелую, изнурительную болезнь. Лицо его осунулось, глаза запали, походка сделалась зыбкой, нетвердой, и весь мир рисовался ему словно в тумане.
Но надо было жить, зарабатывать на хлеб, и он снова стал ходить в училище, давать уроки…
Домой плелся совершенно разбитым.
Именно таким его и увидела на улице Лиза Стрешнева, увидела и не узнала. Лишь когда Циолковский прошел мимо, горбясь и опираясь на палку, Лиза всмотрелась и замерла.
«Что же делать: догнать? остановить? Вдруг нужно помочь?.. А может, он сделал вид, что не узнал меня? Может, не хотел, чтоб я видела его в таком положении? Ведь он горд и самолюбив…»
Лиза заспешила домой, чтоб посоветоваться с мужем.
Стрешнев уже вернулся из гимназии и, дожидаясь, пока позовут к обеду, просматривал свежую «Ниву».
Лиза из передней, увидев его, не раздеваясь, вбежала в гостиную.
– Сережа! Что-то случилось с Константином Эдуардовичем. Он шел по улице как потерянный. Он, наверное, тяжело заболел, и может, что с рассудком?
– Ты говорила с ним?
– Нет, он прошел мимо, не поклонившись. Он не узнал меня. Сережа, милый, бери извозчика и скачи немедленно к ним, я очень боюсь.
– Да, да, конечно. Но ты успокойся, Лизок. Может, он задумался, что с ним бывает… А может, потрясен чем-то… Словом, я лечу.
Стрешнев наскоро оделся, выскочил за ворота и быстро пошел к площади, где стояли извозчики.
Во дворе слышались веселые голоса детей. Это несколько успокоило Стрешнева. Распахнув калитку, он увидел, что дети увлеченно катаются с ледяной горки, облитой чернилами.
Не привлекая внимания детей, он незаметно вошел в дом.
Варвара Евграфовна, в пестром ситцевом переднике и такой же косынке, хлопотала на кухне.
– Извините, Варвара Евграфовна, за внезапный приход. Лиза видела издали Константина Эдуардовича, и ей показалось, что он болен… Мы очень беспокоимся. Вот я и приехал, чтоб узнать…
– Спасибо, Сергей Андреич, раздевайтесь, он дома… Три дня болел, а сейчас вроде ходит. Однако на нем лица нет. Ничего не говорит, но я чувствую, что-то случилось… Уж вы, Сергей Андреич, поговорите с ним по душам. Ночами пишет. Пишет до изнеможения. А что пишет – не говорит… Сейчас прилег, но едва ли уснул. И сон к нему не идет.
Стрешнев разделся и вслед за хозяйкой заглянул в комнату Циолковского. Константин Эдуардович лежал на узкой железной кровати, повернувшись к стене, и, казалось, спал.
Варвара Евграфовна подошла, еле коснулась его плеча. Циолковский повернулся и, увидев Стрешнева, удивленно приподнялся:
– Мне не приснилось, это вы, Сергей Андреич?
– Я, я, здравствуйте, Константин Эдуардович.
Циолковский, опустив ноги на пол, сел, протянул худую, холодную руку.
– Рад, очень рад… А я вот болею.
Варвара Евграфовна, сделав знак Стрешневу, тихонько вышла.
– Да, болею, – продолжал Циолковский, – такая немочь нашла, что еле ноги таскаю.
– Уж не случилось ли какой беды, Константин Эдуардович?
– Вы угадали. Случилась! Только я никому не говорю.
– Уж не с проектом ли что?
– Именно с проектом, мой друг. В Техническом обществе отказали вторично.
– Из-за этого вы и заболели?
– Да, не думал, что заболею. Очень надеялся на себя. Много я принял ударов судьбы, думал – выдержу и на этот раз, но – ослаб…
Стрешнев дружески положил большую теплую руку на сжатые пальцы Циолковского.
– Дорогой друг, я очень сочувствую, очень! Но, право же, не стоит убиваться. Помните, в прошлый раз мы с Лизой рассказывали о подполковнике Громове?
– Да, да, отлично помню. Еще бы!
– Так вот Громов говорил, что в Общество все увлечены самолетами и решительно против аэростатов. Я полагаю, они отказали не потому, что ваш проект плох, а потому, что другое теперь увлечение…
– Возможно. Но от этого не легче… Я только сейчас понял, что крушение надежд действует на человека хуже самой тяжелой болезни.
– Это так, я знаю по собственной жизни, Константин Эдуардович. Но надо мужаться! Времена переменчивы! Сейчас одни веянья – завтра могут быть другие. Сегодня увлечены самолетами, а завтра вдруг обратятся к аэростатам и бросятся разыскивать вас.
– Нет, нет, с меня хватит. Во всяком случае, на какой-то период…
– Конечно, лучше передохнуть, забыться, на время отрешиться от своих идей.
– Отрешиться от идей? Нет, Сергей Андреич, я никогда не отрешусь от того, чему отдал половину жизни. Я постоянно буду стремиться к полетам в небо! К полетам в неизведанные миры! Я хотя мысленно, но буду жить в просторах Вселенной и ходить по другим планетам. В этом мне никто не может помешать.
Стрешнев насторожился: «Неужели Лиза права? Неужели у него неблагополучно с рассудком?»
– Константин Эдуардович, не надо так волноваться. Это вредно для вас. Давайте-ка поговорим спокойно. А может, захватим Варвару Евграфовну и поедем к нам? Как раз извозчик дожидается.
– Нет, нет, Сергей Андреич, нет! Я хочу, чтобы вы перенеслись вместе со мной на Луну. Да, да, на Луну!
Стрешнев достал платок и стал вытирать вдруг выступивший пот на лице и шее.
– Вы бы лучше полежали, Константин Эдуардович. Чувствую – вам нехорошо.
– Напротив! Я рад, что вы пришли. Я ожил. И мы сейчас с вами перенесемся на Луну…
Стрешнев встал, прошелся из угла в угол и снова сел.
«Должно быть, переутомился».
– Вы, наверное, думаете, что я рехнулся? Так нет же, Сергей Андреич! Нет! Голова у меня еще работает. Я говорю лишь о мысленном полете на Луну. Я пишу фантастическую повесть и хочу вам почитать.
– Ах, вот что! – обрадовался Стрешнев. – Я охотно, очень охотно послушаю.
Циолковский вытащил из-под матраса толстую клеенчатую тетрадь, разгладил страницы и стал читать.
Стрешнев вначале настороженно, а потом все более успокаиваясь, вслушивался. В повести рассказывалось, как автор и его друг-физик неожиданно проснулись на Луне. Они перенеслись туда вместе с домом, где жили, и со всей обстановкой. А дальше рассказывалось о приключениях, которые могли случиться только на Луне: как люди прыгали через ухабы и трещины, поднимали и перекидывали массивные камни.
Стрешнев в свое время прочел немало фантастических книг. Читал и о путешествиях на Луну. Многое из описываемого Циолковским он знал, но порой его искренне удивляли некоторые подробности.
– Позвольте, позвольте, – прервал он Циолковского. – Вот вы пишете, что огромный камень, рухнув с двухаршинной высоты, не издал звука.
– Так, как слышим мы на земле, – они не услышали. Там же нет воздуха! Этот звук дошел до них через сотрясение почвы.
– А если выстрелить из ружья – тоже не услышишь?
– Только через колебания почвы, на которой вы стоите.
– Это любопытно. Я не знал, – искренно удивился Стрешнев.
Циолковский продолжал читать дальше. Стрешнев, совершенно успокоившись, слушал с интересом. И лишь когда почувствовал, что Циолковский устал, поднял руку.
– Спасибо! Прервем. На сегодня хватит, Константин Эдуардович.
– Скажите, интересно это или нет?
– Мне интересно! Я узнал много любопытного и завтра, если не возражаете, приду дослушивать.
– Правда? Буду очень рад, Сергей Андреич, – растроганно сказал Циолковский и встал, чтоб проводить друга. – Буду вас ждать… Приходите непременно. Елизавете Павловне и родителям – сердечный поклон. А если вам мое увлечение фантастикой показалось странным – не удивляйтесь, пожалуйста. Я сейчас живу, можно сказать, в «потустороннем» мире…
2
Пока Циолковский уносился мыслью в далекие миры Вселенной, «путешествуя» по Луне и астероидам, Шварц жил реальной и очень деятельной жизнью.
Ему удалось установить деловой контакт с американской компанией «Пульман». Завод этой компании, строивший классные международные вагоны для железных дорог России, находился в Петербурге. Он был оснащен точными станками, на нем работали специалисты, умевшие обращаться с новым металлом – алюминием.
Представители компании «Пульман» очень заинтересовались строительством в Петербурге металлического дирижабля и охотно выполняли на своем заводе заказы Шварца.
Русские мастера и рабочие довольно быстро освоили клепку тонких алюминиевых листов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80