Две секунды спустя все находившиеся в помещении были мертвы, из-под восьми стволов куда там денешься. Но атакующая сторона желала гарантий, а потому сменила магазины, продолжив крошить мебель и развозя трупы в совсем уже непотребное месиво. Затем в развороченное длинными очередями окно полетели гранаты, окончательно превратившие содержимое комнаты в смердящий тротилом и парными внутренностями фарш из дерева, мяса и костей.
Снова хлопнули гранаты — в здание с трех сторон ворвалась зачистка, не обнаружившая ни тени сопротивления. Ахмет освободил притянутый ремнем к оконной раме ствол, осторожно, стараясь не давить гильзы, вышел из комнаты и спустился вниз, дрожащими руками раскуривая трубку.
У подъезда уже собирался народ. Немец метался, пытаясь одновременно организовать и сбор трофеев, и отправить людей на брошенный под недостаточной охраной Дом, и проследить, чтоб уходящие ничего не забыли. Витек разложил лыжи, пытаясь отобрать парные, Жирик что-то втолковывал главному трофею, мрачному долговязому мужику под полтинник. Ахмет подошел, протянул руку:
— Ахмет.
— Паневин, Анатолий.
— Анатолий, извини конечно, но ты покороче никак не отзываешься?
— Кратко — хоть по фамилии, хоть Толян, Толя, как угодно, лишь бы не Толик.
— Усвоил. — Ахмет отошел, не вмешиваясь в беседу.
Наконец, Жириковы парни ушли, сгибаясь под тюками награбленного, оставив одного сторожить свежевзятый Дом.
— Ну че, мужики. Присядем на дорожку. Следующий привал нескоро, за ночь надо до Тайгинки дойти.
— Как решил идти, Кирюхин? — поинтересовался Паневин.
— Щас по Подольского, до блока цехов, там спускаемся на лед, и идем по Малухе, через Булдым; у заставы, что у Пыштымского КП, поворачиваем и идем лесом до Каолинового. Потом справа от железки на Тайгинку. Там осмотримся, решим, че дальше за маршрут.
— Ага. Не много ты кинул, всю ночь-то? Тут по прямой…
— Около двадцатки. Но по целине, да и полежать, думаю, придется.
Полежать пришлось. Сначала между Пыштымом и Каолиновым за группой кто-то увязался. Ахмет почувствовал, маякнул — давайте сделаем вид, что типа останавливались, груз там поправить, или еще зачем. Народ щедро вытоптал подходящий просвет между деревьями, пользуясь оказией, поссали. Ахмет натянул растяжку между деревьями, и торопливо замаскировал, насколько возможно. Снялись, прошли метров двести — сзади бахнула РГОшка. Вроде отстали — или зацепило кого, потащили; или намек усвоился. Дошли до Каолинового. За Каолиновым снова та же хрень. Не ломая лыжни, закинули Витька с Ахметовым РПК на дерево, сами рассредоточились полудугой. Бесполезно, не провести лесных людей. Те тоже встали, пришлось, во избежание закрутки, снова сниматься и бежать, высматривая место для броска через железку.
— Эх, СВДеху бы с ночником… Отстрелить колено одному-другому, ишь, увязались, пидарасы. — едва выговорил запыхавшийся Ахмет, остановившись возле Паневина.
— Ну-ну. Много она тебе поможет, СВДеха твоя.
— А че не поможет? С трехсот метров перехерачить, и делов.
— Я так понимаю, там люди опытные. А опытный человек тебя, барбоса комнатного, в лесу бабскими ножницами запорет, вякнуть не успеешь. Это нам везет, что зима, да Кирюхин вон знает, что делает. Я так понимаю, что по зелени они нас пять раз схарчили б уже.
— Думаешь?
— Не думаю. Мы вон, за чехами пять лет бегали, юшкой умываясь, пока начали соображать, что к чему. В лесу опыт в сто раз важнее ствола. Ну, до взвода если.
Тут Кирюха, видимо, что-то высмотрел с бугра и снова погнал свое маленькое войско дальше, через ледяное поле замерзшего озерца.
Посреди озера забрал у Ахмета пулемет, и широким шагом ушел в сторону высокого берега, наказав по пересечении открытого места вставать, растягиваясь фасом вполоборота к ходу противника. Еще не дойдя до берега, Кирюхины подопечные услышали, как Кирюха дал несколько коротких, в три-четыре патрона, очередей. Ахмет ощутил, как едва заметно колыхнулся мир вокруг него. Что-то изменилось, баланс нарушился, вот только в какую сторону…
— По цели работал. — впервые подал голос молодой, Дениска.
— Че?
— Я так понимаю, Кирюхин по цели отработал. Молодец, выцепил таки. — одобрительно сожмурился Паневин.
— Че, думаешь, попал?
— Заставил открыться, вывел под выстрел — это уже о нем говорит. Им, кстати, в первую очередь. Попал, не попал — я понимаю, даже если не попал, они сейчас крепко задумаются. Может, отстанут. Я бы отстал.
— Из-за пары очередей?
— Слышь, Ахмет, че тупой такой, а? Не в обиду. Ты не думай, что мы на равных с ними сейчас. Вот ты свой район хорошо знаешь. Представь, этих — Паневин ткнул через плечо, в сторону озера, — натравили на тебя в твоем районе. Порвешь?
— Спрашиваешь. Но то город, а не лес. Лес так знать нельзя, разве нет? Все елки не упомнишь.
— Это тебе так кажется. Они сейчас… Ну как ты возле своего дома. А Кирюхин их умыл, понимаешь? Они его проспали, а он их на прицел взял, в ихнем же квартале. Я бы отстал, от греха.
В тишине, между порывами ветра, послышалось задышливое пыхтенье — Кирюха спешил воссоединиться с основными силами своей армии.
— Вроде снес одного, в ноги. Все, теперь отъебутся, козлы.
— Молодца, Кирюха.
— Ладно, все это хорошо, однако дальше пошли. Не дай Бог, того зацепил наглушняк, еще ломанутся щас, рассчитываться.

Прошел уже час, как мародеры изучали в Ахметов монокуляр окрестности объекта С. В отличии от Тридцатки, прошлый снегопад здесь не состоялся, и снег лежал нетронутым, получается, с самого первого раза.
— Ну че, молодого с Витькой на шухер, и пошли.
Расставив охранение, троица мародеров направилась к входу в бункер — здоровенной бетонной трапеции на склоне горы. Огромные ворота были чуть приоткрыты, едва руку просунуть.
— Это и есть противоатомные? — поинтересовался Ахмет.
— Нет, это так, декорация. Здесь только пандус, вагоны загнать. Тут контейнера с боевыми блоками вытаскивали кран-балкой, на машину клали, а вниз — там лифт есть.
— Это который внизу теперь валяется. — злобно вставил Кирюха. — А лестницы — тю-тю.
— И че, по тросам спускаться? — испугался Ахмет.
— Не, — мрачно хохотнул Паневин. — аттракцион на югах видел? Водяная горка? Вот по ней. Аквапарк, бля, имени пятидесятилетия Октябрьской революции, ептыть… Только насухо пока. Как начнешь в норматив укладываться, дадут воду. Хотя там, я понимаю, лучше б солидол покатил…
— Че, вентканал какой-то?
— Увидишь…
В кустах, куда направил их Кирюха, на самом деле торчал здоровенный бетонный стакан — так называемый вентиляционный киоск. Ахмет сразу заинтересовался следами взрыва, которым была выбита массивная решетка-жалюзи, вяляющаяся тут же, в нескольких шагах.
— Че, у вас тогда еще шланги были?
— Да хрен его знает… Я только команду дал, вскрыть, а дальше Онофрейчук, коллега твой покойный, нас отогнал подальше, и я не видел ниче. Да и не до того было.
Паневин сбросил с плеча дубовый капроновый шнур, оглядываясь, куда бы его привязать.
— Кирюхин, вы тогда куда вязали?
— Через проем, к решетке. Потом в распор поставить, и хучь слона сажай.
— Логично.
Первым спустили Паневина, затем по жерлу воздуховода спустился Ахмет, по пути восхищаясь некогда беспредельной щедростью СССР — воздуховод был из толстой нержавейки, да еще и сварным. Спрыгнув внизу на отвинченную от короба «улитку», снова поразился — тоже нержа, и тоже миллиметров восемь, не меньше. В дверь венткамеры просунулся Паневин со свечой:
— Че, нормально доехал?
— Да вроде.
— Тогда пошли пока, Кирюхин догонит.
Ожидая увидеть классическое военное подземелье — узкие беленые коридоры со связками кабелей по стенам, Ахмет удивленно обозревал подземные проспекты арсенала. По ним вполне можно было гонять на КамАЗах. Паневин спокойно, как по своей кухне, шагал вперед, изредка взглядывая на загадочные аббревиатуры на стенах тоннеля.
— Это че за двери? Тут бомбы и лежали?
— Нет. «Бомбы» ниже. Тут технические помещения — аппаратные там, ЗАС, и прочая такая херотень.
— А где, Жирик говорил, клеть с двухсотыми?
— Это в обратную сторону. А ты че, покойников боишься?
— Да удивляюсь иду — духа не слышно. Только изоляцией горелой.
— Это гут, я понимаю. Тут на воздух не выйдешь, продышаться-то.
Паневин остановился у ничем не отличающейся от других двери, покрытой пузырями отставшей от сырости краски.
— Все, тут ждем. Смотри пока, как ее выбить половчее.
Ахмет внимательно осмотрел железную створку. Ничего примечательного, дверь как дверь.
— Она как, не на три точки, не помнишь? Там рычага такого нет снутри?
— Точно не помню, по-моему, нет. Засов замка толстый такой, длинный. Вот по стоко где-то в косяк уходит. — похлопал Паневин чуть выше часов.
— Это нам до пизды… — пробормотал сквозь зубы Ахмет, роясь в рюкзаке. — Хучь по самы помидоры…
Прикинув, где находятся сувальды замка, приладил маленький заряд из транспортерного валка. Отогнал за угол Паневина вместе с подошедшим Кирюхой, запалил, прикрылся углом, открыв рот. Свистяще бухнул аммонал, давануло… За дверью оказалось помещение, оборудованное под пост — стол со старинной, шестидесятых годов, настольной лампой, застекленный шкафчик с ключевыми пеналами, стальная решетка отделяет пост от входного бокса. Жирик достал «Грача» и выстрелил в электрозамок на решетке, вызвав у спутников взрыв испуганного мата. Проходя мимо стола, Паневин взял в руки журнал, сдул со страниц легкую пыль, невесело хмыкнул и аккуратно вернул на место.
— Равдугинская смена…
— Че?
— Смена, говорю, одна — знакомых там много. Компрессорщики.
— А че, они… там?
— А где ж еще… Их только дежурный мог поднять.
Следующий бокс обрывался вниз металлическим трапом.
— Че так быстро ржавеет-то?
— А как ты хотел. Все подземные сооружения, они как корабль, водой окружены. В земле знаешь сколько воды? Реки целые. Воздух когда не циркулирует, влагу не выносит — все, махом сырость, да сам вон видишь — краска за месяц вспухает, железо гниет как дрова горят.
— Так еще лет пять постоит, и все тут рассыпется.
— Ну, не пять, конечно, а вообще — да. Это тебе не старая сталь, как в войну, та еще сто лет целая будет. Ладно, лезь давай, выдержит.
Спускаясь, Ахмет старался загодя надышаться, памятуя о ждущей их внизу целой смене мертвецов. Однако, спрыгнув с лестницы на звонкий метлаховый пол, не учуял даже тени трупного запаха — его окружал все тот же промозглый и спертый подвальный воздух. Тяжко грохнул каблуками Кирюха, зашуршал в куртке, чиркнул показавшимся едва ли не сваркой кремнем зажигалки, распаливая свечку.
Оказалось, что они стоят на платформе — тоннель, в обе стороны рельсы, упирающиеся в массивные стальные ворота. Несколько дверей весьма серьезного вида ведут с платформы куда-то в стену.
— А такие смогешь?
— Ща гляну…
Повезло — двери открывались наружу, и на полу были четко видны борозды от ригелей. Вычислить, где расположена ось механизма, распирающего крестом ригеля, смог бы даже ребенок. Ахмет поинтересовался, помнит ли Паневин толщину дверей и взял заряд потяжелее.
— Ну, с какой начнем?
— Да нам одну только надо. Там все привода. — ткнул Паневин в крайнюю дверь с загадочной буквенно-цифровой аббревиатурой, вспухшей на пузырящейся краске.
Рявкнул аммонал, Ахмет еще немного повозился, цепляя утконосами нижний ригель, и дверь бесшумно отворилась, выпустив на платформу облако смрада. Перегоревшая, но еще довольно забористая трупная вонь заставила мародеров спешно подняться назад по лестнице.
— Третий год уже, а все еще воняет.
— Дак сыро же. Плюс еще кумулятивная струя все в воздух подняла, а если б тихо вошли, ниче б не воняло. По крайней мере, не так.
— Ладно, я спущусь. Как открою, свистну.
Паневин стянул чеченку, закрыв ею рот и нос, и ушел, подсвечивая огарком. Через несколько томительно долгих минут раздался лязг металла во вскрытой комнате, словно пьяный великан, придя домой, не может попасть ключом в скважину, затем скрежетнули, страгиваясь, и мерзко завизжали расходящиеся створки ворот.
— Спускайтесь, эй! Я у тоннеля подожду.
Мародеры снова оказались на платформе, стараясь скорее преодолеть облако тухлой вони. В конце платформы, где виднелась свечка Паневина, почти не воняло, в тоннеле не воняло совсем — только ржавчиной, сыростью и креозотом. Паневин, державший на плече здоровенную ручку аварийного привода, дождавшись спутников, задул свой огарок.
— Смотри, в натуре, рельсы. Тележки по ним какие-то катали, да, Толян? — включил дуру Ахмет, разглядев в колеблющемся свете и натоптанный рельс двухпутки, и прокопченный солярой потолок тоннеля.
— Ага, «тележки». — технично съехал Паневин. — Мотовозы. Пошли, че встали. Вон, видите? Лестница с парапета, туда нам.
— А че возили? И куда? — не дал спрыгнуть с темы Ахмет, навяливаясь уже полностью открыто.
Наклонился к рельсовому стыку, попросил у Кирюхи свечку:
— О, ты понял, нет?
— Че там? Брюлик нашел?
— Щас, погодь… — Ахмет пробежался к следующему стыку, снова наклонился, всматриваясь в место клеймения и шевеля губами.
— РК-36, НКЖД, 1948 год. Не перекинутые, следов демонтажа нет. Это их тут, Кирюх, натоптали. Мотовозы. Да, Толян? И контактник тоже они стерли. Надо же, какие шершавые в РВСН мотовозы на вооружении стояли, охуеть.
— На самом деле, Толь, че тут за дела? — заинтересовался Кирюха, догоняя Паневина. — Ахмет, я так понимаю, что тут поезда не раз в год ходили, так, нет?
— Два. Или больше. Или гораздо больше. Толян, слышь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46