Слышь, э! А как в цвет тебе Могила, чуешь? И крыс дохлых в тебя кидают, звуков не издаешь, и страшный опять же. В натуре, Могила ты и есть.
Пес внимательно слушал, легко убирая морду от редких неплотных снежков.
— Ну ладно. Ты вроде пацан по жизни, так что двусмысленностей избежим. Будешь Кябир. Это, в принципе, та же хрень, только вид сбоку. Мужеского роду, а то Могила, Маша, Даша… По-нашему это, понял? Ты кавказ, а сталбыть, нам хоть и носатая, но типа родня.
Через неделю пес пообвыкся — уже оборачивался на кличку, не дергался на домашних и вообще, вел себя культурно. Обоссав двор по границе минирования, стал считать его своим, порыкивая в редких случаях приближения чужаков. Хозяин отвел ему самую большую конуру, когда-либо достававшуюся псу — весь второй этаж своего Дома, справедливо рассудив, что лишние двадцать метров почуять врага не помешают, а попасть на растяжке шансов все ж меньше.
Ноябрь сменился снежным декабрем, спокойные дни вяло тянулись в мелкой хозяйственной суете: хозяин с домашними бурил скважину в подвале, присоедил еще комнату к жилой части, намереваясь сделать наконец человеческую баню, да много чего. На базар не ходили, выжидая, пока те, кому ждать нельзя, пробьют в целине тропки. Наконец, ранним утром, потемну, на базар потянули свои огромные грузовые сани дровяные с НФСа. …Это даже не тропка будет, а целый проспект. — подумал Ахмет, разглядывая своих дальних соседей в монокуляр. — Кябир! Хорош, а?! На квартал уже отошли, а ты все рычишь. Типа самый бдительный, да? У-у, рожа! Кстати, че морда грязная? А, примерзло… Ну-ка, дай… Вот. Теперь ниче, фасонистый. Так и ходи, понял? Не помой свой Дом и хозяина, ракушка. «…И красил масть пацанской зэчкой»… А то вон Кирюха щас придет, и че? Скажет, и Дом у вас помойный, и пес вон бегает грязный. Чмо, наверное. А от пса до хозяина… Так. — хозяин расслышал, наконец, сам себя. — Че я там ляпнул? Кирюха придет? Ну что ж, давно уже болтаем, пора и дело сделать, да, сучий сын? Тогда пока, меным алтыным, пойду скомплектуюсь…
Спустившись, Ахмет принялся собираться в дорогу, рассчитывая на неделю. Закончив, заперся в своей комнате и приготовил десять аммоналовых шашек — одну здоровую, грамм на восемьсот, пару на двести-двести пятьдесят, а остальные маленькие, под воронку — прошибать дыры и замки. Пока ковырялся — уже обед, из подвала поднялись вкусно пахнущие свежими опилками Серб с Почтарем, и толкаются возле умывальника. Прошел на кухню — у-у, запах какой!
— Че там пахнет так?
— Собрался куда-то?
— Собрался. Полторы недели, все уже сложил, ниче не надо. Пахнет-то чем?
— Да решила гуся запарить, вас поди достала уже шкварка, да? Че им висеть, уже вон Новый Год скоро, а мы ни одного еще не снимали, хоть поедите вкусного.
— Еще тарелку ставь.
— Что, ждешь кого?
— Жирик зайдет.
— О-хо-хо. — задумалась жена. — Только его нам и не хватало. Я ж гуся только половину отрубила, щас прорва-то эта все сожрет, едва усядется… Так, ладно, че-нибудь придумаю. Пить-то будете? Хотя куда там пить, в дорогу-то…
— Да достань, выйдем-то к вечеру только. Если выйдем.
Домашние расселись вокруг огромной миски с дымящейся горой картошки, только хозяин все слонялся с кухни в коридор, не торопясь занять свое место у торца. Видимо, надоело — скинул бушлат, и сел, бурча что-то навроде «да и хер с ним, нам больше достанется».
Почти успели спокойно пообедать, Кирюха приперся чуть позже, удовольствовавшись в результате самым скромным куском вяленой гусятины с подостывшей картошкой. На столе появился пузырь с мутноватым самогоном. Домашние Ахмета накатили, безмолвно переглянулись с хозяином: «Это че, посидим малехо, или терка?» — «Терка.» — «А, ну ладно. Жаль.» — и отправились вниз, зашивать новую баню. Жена выставила чай, и тоже растворилась в хозяйственных закутках, время от времени грохоча своими склянками то за одной, то за другой стеной. Хозяева сползлись к печке, развалились в удобных опелевских седухах, протянув ноги к жаркой амбразуре. Ахмет налил по паре пальцев, закинулись. Пожевали капусты.
— Че, пора, считаешь?
— Да думаю, да. У тебя как, срочняков никаких не висит на жопе?
— Да нет вроде. Баню без меня доделают, товар баба выдаст, если че.
— У меня тоже все вроде нештяк. Я смотрю, график вроде устаканился — через два дня на третий большой приход, по три рожка собираем.
— А эти два дня?
— Да так, не шатко ни валко — рожок, и то хорошо, коли целый. Дровяные да рыбаки в основном.
— Ну, все не залупа на ацетоне…
— Ну да, так оно… Тут еще бизнесок нарисовался.
— Типа хранение?
— Ну да. Подвал-то — охереть, заблудиться можно. Орех молодец, проявил инициативу, а то так бы и телились. Одну сторону коридора подшаманили, там типа отсеки такие, пятера за неделю, нормально.
— И че, много народа?
— Да как придем, вторую сторону делать буду.
— Холодный если кому нужен будет, ко мне посылай.
— Кому зимой холодный-то?
— Да летом.
— А-а. Ладно… Ну, будем живы?
— Давай.
— Хх-ху… Эх, крепка савецка власть!
— Магомедычева, яйцом чищена. Че не заедаешь-то? Налегке желаешь остаться? Тебе все равно меня ждать придется, я эти ваши лыжи, сам знаешь…
— Берешь кого?
— Витьку думаю. — все же сказал Ахмет, весь день до этого метавшийся, брать — не брать. А ведь уже почти решил идти один. Сердце шептало — не надо тащить своих, чуяло лажу; однако доля Дома увеличивалась существенно, и Ахмет позволил жабе говорить от своего имени, отмазавшись сам от себя: типа, четыре-пять опытных людей при пулемете, кто нам че сделает? Да и жопа, может, только мерещится, четко, однозначно сердце ведь не сосет… — От тебя кто? Немец?
— Не. Он на Доме останется.
— Да, на такого можно Дом оставить. Я вот тоже Серба дернуть не могу.
— Возьму Дениску молодого. Я так посмотрел, он хоть и молодой, а с башкой дружит. Он сейчас лежит за этими пасет.
— Не устанет раньше времени? Этих гасить, да сколько он у тебя уже в секрете лежит?
— С утра. Ну, скажем так — он после этого всего пройдет лишь в два раза быстрее тебя, и только в три раза дальше. С двумя твоими грузами.
— Да ну. Терминатор какой-то прям.
— Такие войска, не то что ты, увалень.
— Лишь бы не зацепило, пока Автайкиных прессовать будем.
— Сплюнь… Ну че, по последней?
— По крайней. Ну, будь…
— Ф-фу… Ох, хорошо пошла… Ладно, я тоже пошел. Так, давай часы сверим. Тринадцать пятьдесят одна.
— Тоже.
— Ну, все. Восемнадцать — тридцатая школа, слева, за пожарным выходом. Хозяйка! — гаркнул Жирик в сторону дверей, уже своим обычным веселым басом. — Спасибо, накормила! Как у мамы!
К шестнадцати Ахмет спустился в подвал, забрать Витьку наверх. Баню расположили точно по центру, оставив два прохода по бокам; так не грелись боковые стены подвала, выдавая в ИК четкое пятно, зато грелась часть пола в спальнях и кухне. Затхлость подвального воздуха сменилась праздничным, свежим духом хорошо просушенной липы, парни весело стучали молотками — Витек обшивал, Серб правил на наковаленке гнутые гвозди.
— Шабаш, парни. Закуривай, вводная.
— Я на Доме, как всегда — заранее дуясь, протянул Серб.
— Да, Серег. — отрезал Ахмет. — Вторая новость тебе понравится еще меньше. Дней восемь рассчетное. Причем. Если, с завтрашнего рассвета, хоть одна рожа покажется — никаких нежностей, сади без экономии, хоть на полкоробки. Тащишь наверх ящик, снаряжалку, все рожки собираешь, клемму с аккумулятора не снимать вообще — пока не приду. РГОхи собрать все.
— Че-то серьезное ожидается?
— Нет. Но сам знаешь, все возможно. Мы с Жириком идем прессовать Автайкинских. Это сегодня; через два часа мы с тобой, Вить, выходим. У Мирохи люди при деле, у Нигмата тоже пошли груз встречать, так что им не особо до наших междусобочиков, но лучше подстраховаться. Они оба будут в курсе — ихние сунуться не должны. Жириновские тоже все будут заняты, тем более, они в курсе, что мой Дом будет на тревоге, и никто ихний не припрется по-любому. В общем, Серег, хуячь на каждый шорох, и патрона не жалей, если кто лезет — чужой однозначно.
— Понял. Если подлетное прошло?
— Еще сутки не дергаться. Пройдут — Жириков Немец зайдет, он на инструкции. И он — старший. Время поиска — максимум сутки, затем — мухой обратно, и сидеть до выяснения. Если еще сутки нас не будет — снова заходит Немец, переезжаете к Жирику и живете там. Немец старший. Но мы вернемся. …Не все только… — злобно прошипело сердце. — Оставь. Не бери… — …Да отъебись ты!.. — мысленно рявкнул Ахмет. — …Как это «не бери»?! На Дом и на себя только по доле, а Жирик и на себя, и на Дом, и на молодого, и на этого, которого от Автайкина выдернем?! Щщассс!!! «Не бери», ишь ты…
— Ахмет, мне собираться идти?
— Не надо. Я тебя собрал уже, сидора наши готовые стоят. Стволы еще вторые понесем, и цинк. Пойдем с чистыми, а из вторых Жириковых при штурме обеспечим, они потом почистят и принесут, мы возвращаться не будем. Гасим Автайкина, берем там человека — и ходу.
— Куда идете хоть? — не вытерпел Серб.
— Арсенал РВСН. За Барабашом. Ну, все. — поднялся хозяин. — Вить, переодевайся, и отдыхать. Посрать, помыться, белье свежее. Жрать не вздумай. Валенки подшитые бери, там по бетону скакать придется. А я пойду вздремну часик, че-то после караула в сон клонит.

В восемнадцать ровно от тридцатой школы разбежалось с десяток смутно различимых в сумерках фигур. Две резво ломанулись в сторону ДОКа, это были черти, нанятые отогнать малявы Нигмату и Мирохе. Мол, не волнуйтесь, дорогие соседи, и от своих глобальных дел не отрывайтесь; это мы так, свои маленькие проблемки решаем. Остальные быстро растворились среди мертвых зданий, словно провалившись сквозь заметаемые поземкой сугробы, и вынырнули из тьмы только на заботливо подготовленных огневых, полукольцом охвативших здание напротив начисто выгоревшей пожарки.
Сигналом к атаке должен был стать окурок, выброшенный из окна на втором этаже, сигнализирующий, что Автайкинские обсели поляну в полном составе, а нужный человек в безопасности. План атаки был прост, и основывался на выдающейся безалаберности противника, полагавшего, что лучшая оборона — это наступление, и периодически наезжавшего на всех в своем районе. Надо сказать, что такая стратегия позволила им протянуть довольно продолжительное время, и протянуть неплохо — окружение даже не думало о том, чтоб тронуть эту странную компанию, почитая за счастье отсутствие внимания с ее стороны. Расположенная вплотную к ГАИ заправка заложила основы их благосостояния, достаточный арсенал, взятый в колонии, позволял не особо грузиться вопросами безопасности, так что жулики жили куда веселее, чем раньше, а их семейники-красначи от жуликов никогда сильно не отличались. По идее, такая толпа давно уже должна была саннигилировать, но там собрались настоящие волки, знающие человека насквозь — зона сообщает такое знание человеческой натуры, какое даже не приснится никакому ученому психологу, потому все и балансировало в более-менее стабильном виде. Держалось все на Автайкине — щуплом человечке с невыразительным лицом люмпена от пивного ларька, с той лишь разницей, что от некоторых выражений, которые иногда принимало это лицо, жидко срали в штаны взрослые, знающие себе цену мужчины, и безропотно пересаживались к петухам гордые сыны Кавказа.
Стол компании был даже пожирнее, чем у того же Ахмета с Кирюхой, и бухали там не в пример чаще, едва ли не каждый день. Бухали и сегодня, в последние минуты своей жизни. Читатель, не знакомый с контингентом, не стоит представлять себе паясничающего Промокашку и веско роняющего колоритные афоризмы Джигарханяна. За столом непринужденно сидели семеро вполне обычных мужиков, чьи движения были скупы и корректны, а негромкий разговор нимало не напоминал гвалт, подобающий «бандитскому шалману» или «малине», разве что в комплект столового прибора почти перед каждой персоной входил нож, на столовый смахивающий весьма отдаленно.
Один из сидящих за столом, докурив, приподнялся, подтянул к себе пепельницу. Брезгливо скривился: полнехонька, перехватил поудобней, вышел из-за стола. Неспешно обошел сидящих, остановившись у железного оконного намордника. Морщась, дотянул окурок, отодвинул заслонку, и вытряс набитую пепельницу наружу, даже постучал — видимо, на дне присох бычок. Мощным щелчком отправил во тьму окурок, пошел назад. На полдороге замедлился, сбился с шага. Пристроил пепельницу на углу стола, улыбнулся, будто пришло на ум что-то смешное, и свернул к двери, бросив через плечо:
— Сань!
— Чего, Панева?
— Чаек побереги…
Несколько человек улыбнулось — видимо, Саня подъебку заслужил. На другом конце стола никак не отреагировали, продолжая тихую беседу. Хлопнула дверь, завершая отсчет последних мгновений перед локальным армагеддоном. Беду почуял лишь один из присутствующих, что достаточно удивительно — собравшиеся за этим столом до сих пор были живы во многом благодаря отточенному чутью, которое принято именовать «звериным».
Но все, что он успел предпринять — поставить уже поднесенную ко рту кружку с водкой, и рефлекторно схватить со стола пику. На его движение отреагировал один хозяин, подняв взгляд, упершийся в недозадвинутый оконный намордник. Сталь намордника с неуловимой стремительностью покрывалась пулевыми отверстиями, разбрасывая снопы крохотных искорок. Может, он даже успел заметить рой бронебойных пуль, ворвавшийся в помещение, кто знает… Подумать он точно ничего не успел — его голова брызнула в стороны, внеся свою лепту в облако над столом, состоящее из водки, взметенной шквалом свинца, крови, выбитой из множества продырявленных тел, капустного рассола, щепок, штукатурки, стекла, частичек ткани, костей и мозга…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46