Никаких доказательств. Если не считать…
Он замолчал и некоторое время выжидательно смотрел на нее. Дана прикрыла глаза, чтобы не видеть устремленного на нее холодного синего взгляда.
— Офицеру.ФБР, занимавшемуся делом Андреаса Типфе-ля, не потребовалось много времени, чтобы проверить досье Лигетти и собранные Европолом данные. Когда он наткнулся на упоминание о погибшем водителе грузовика и об оправдательном приговоре, который вынес Золтану суд, ему показалось, что он, возможно, взял верный след. Он даже предпринял длинную и опасную поездку за Стену, чтобы расспросить Типфеля получше. Собственно говоря, именно он нашел Сатанаила в лагере Макомба-10. Он привез Типфелю несколько кристаллов с фотопортретами девушек — многие из них были отобраны наугад, но некоторые работали в 36 году в модельных агентствах Будапешта. И знаешь, что интересно, Дана? Он узнал ее. После стольких лет, после бесчисленных тюрем и психушек, куда бросала его судьба, после вскрывших его память мнемохирургов Андреас Типфель узнал свою Аготу. И это совпадение поражает больше, чем все предыдущие. Потому что портрет, на который указал Андреас Типфель, искренне веривший, что видит перед собой Аготу Лигетти, был твоим портретом, милая.
— Ты же сам говорил — он сумасшедший. — Дана чувствовала, что еще чуть-чуть и она уснет прямо в кресле. Она перегнулась через подлокотник, чтобы поставить недопитый стакан с виски на пол. Платье, в которое она заворачивалась, при этом движении сползло вниз, открыв взгляду Фила крепкие загорелые груди. Нужно было поддернуть его, но руки перестали слушаться Дану. Стакан глухо стукнул об пол, маслянистая жидкость плеснула в нем, тяжело словно смола. Все-таки он что-то подмешал туда. — Никакой суд не станет слушать… не станет всерьез относиться… к словам сумасшедшего…
Карпентер серьезно кивнул.
— Ты права. Конечно, никто не осудит тебя на основании показаний душевнобольного. Но учитывая тот факт, что твой отец, возможно, был террористом, а убитый Золтан Лигетти — как-никак сотрудником полиции, хотя и венгерской, даже свидетельства Типфеля может оказаться достаточно, чтобы провести еще одну мнемохирургическую операцию. На этот раз тебе.
Дана сжала зубы — до боли, до хруста в висках. На мгновение ей показалось, что силы вернулись к ней.
— Мой отец не был террористом. Он не был террористом, слышишь? Он был шофером, обыкновенным шофером, он ездил на “Регуле”, на огромном грузовике, возил из Германии воду и пищевые концентраты, а из Будапешта — лекарства. Может быть, они думали, что он везет наркотики, может, им просто захотелось пострелять… только они убили его, а суд их оправдал. Я не знаю, как звали тех мерзавцев, которые убили моего отца, я никогда в жизни их не видела. И ты никогда ничего не сможешь доказать судьям, Фил. Если ты только попробуешь потащить меня в суд, Роберт тебя в порошок сотрет. Все, я выслушала твою историю. А теперь убирайся из моей комнаты, убирайся немедленно! Пошел вон!
Ей даже удалось встать со своего кресла. Ее изрядно пошатывало, но теперь она на две головы возвышалась над Карпенте-ром, который по-прежнему сидел на краю ее постели. Он поднял голову и посмотрел на Дану снизу вверх. Блестящие голубые глаза обжигали, какледяные лезвия.
— В порошок сотрет, говоришь? А я думаю, у него теперь других забот хватит. Видела сегодня эту девочку, Мэллоун? Уверяю тебя, та еще стервочка. Она Роберта из рук не выпустит, даром что совсем еще соплюшка. Так что, если дело дойдет до суда, босс вряд ли тебе поможет. Конечно, мнемохирургия сейчас совсем безопасна, никаких осложнений, никаких фобий… Два часа сладкого сна — и ты свободна и счастлива. Правда, только в том случае, если ты действительно ни в чем не виновата. Но ведь тебе бояться нечего, не правда ли, Дана?
На этот раз улыбка у него вышла почти ласковая. Карпентер поднял руку и потянул и без того сползшее вниз платье за рукав. Шелк зашуршал о шелк, холодная гладкая материя проскользнула у Даны между пальцев, и платье оказалось в руках у Фила. Он скомкал его и небрежно бросил на постель.
— Прекрасная Дана, — произнес он торжественно. — Прекрасная Дана Янечкова.
Его твердые пальцы дотронулись до ее живота. Дана вздрогнула, когда они ощупали золотую корону Сигурда и коснулись мягкой складки внутри пупка, но с места не сдвинулась. Мгновение назад она чувствовала себя достаточно сильной, чтобы выгнать Карпентера из номера, а сейчас из нее снова словно бы выпустили всю кровь. Как манекен, подумала Дана, я стою как манекен. Это неправильно, мне нужно сопротивляться, нужно вызвать полицию… Вместо этого она замерла будто парализованная и смотрела, как движутся его руки.
— Это было бы непростительной ошибкой, — говорил тем временем Карпентер, кладя раскрытую ладонь ей на грудь. — Подвергать столь прелестное создание ужасной процедуре мне-мохирургического вмешательства. На правах человека, испытавшего ее на себе, могу лишь посоветовать не доводить дело до крайностей.
Его короткие волосатые пальцы обследовали ее правую грудь. От них исходило тепло — не жар, а обессиливающее, расслабляющее тепло. Движения его были почти нежными, в них не чувствовалось спешки, грубости, нетерпения. Карпентер слегка помассировал грудь у самого основания, затем несколько раз аккуратно сдавил ее и наконец взялся двумя пальцами за сосок. Дана попыталась перехватить его руку, чтобы отбросить эти наглые, жесткие, умелые пальцы, но не смогла напрячь мышцы. Голова ее немилосердно кружилась, и каждое резкое движение могло закончиться потерей равновесия и падением на пол. Этого Дана боялась больше всего. Упасть — означало полностью сдаться на милость Филу, а в его благородстве она сильно сомневалась.
Его голос глухо гудел у нее в ушах.
— Ты же у нас умница, Дана, ты же очень умная девочка. Задумать и осуществить такое в пятнадцать лет — для этого нужно быть очень умной. Как красиво ты подставила этого Типфеля, так красиво, что он и сам до конца не понял, что же тогда произошло. Если бы не сканирование памяти, его отправили бы на электрический стул. Не твоя вина, что ты не предусмотрела такого варианта—в тридцать шестом году о мнемохирургии вообще мало кто слышал. Во всем остальном это было просто идеальное преступление, великолепно продуманное и не менее великолепно осуществленное. Надеюсь, что твои выдающиеся способности не угасли с годами. Во всяком случае, я предпочел бы сейчас иметь дело с правильно оценивающей ситуацию женщиной, а не с заводной куклой.
Фил поднялся на ноги — плавным, гибким, текучим движением, и Дане вдруг вспомнилось, каким твердым казалось его тело под тонким шелком рубашки. Он ведь специально спровоцировал меня сегодня, мелькнула запоздалая мысль, он все подстроил так, чтобы Роберт вышел на шум, он с самого начала собирался показать мне эту сучку Мэллоун, он хотел, чтобы я поняла — рассчитывать мне больше не на кого. Но зачем, зачем? Что ему от меня нужно?
Карпентер стоял теперь к ней вплотную — не прижимаясь, но очень близко. Дана чувствовала, как он дышит — с каждым новым вдохом расстояние между ними едва заметно сокращалось.
— Ты очень красива, Дана. — Фил положил левую руку ей на талию. — Я не хотел бы обрекать такую красоту на беспросветную жизнь в тюрьме. Ты заслуживаешь большего.
Большего, механически повторила она про себя, я заслуживаю большего. Что же такое это большее? Неужели вечер в дешевом мотеле наедине с мужчиной, который мне никогда не нравился?
— Отпусти меня, — сказала она, отступая на шаг и освобождаясь из его объятий. — Я очень хочу спать, Фил. Пожалуйста, оставь меня в покое.
— Конечно. — Карпентер с улыбкой шагнул к ней, и Дана отступила снова. При этом она наткнулась на кресло и потеряла равновесие. Сильные руки Фила удержали ее, не дав упасть, и Дана почувствовала, как ее поднимают на воздух и куда-то несут. Голова кружилась не переставая. Если он собирается изнасиловать меня, подумала Дана, у меня не хватит сил даже на то, чтобы позвать на помощь.
— Я помогу тебе, — повторил он, укладывая ее на кровать. Простыня оказалась восхитительно прохладной; от нее слабо пахло лавандой. Сквозь мелькающие перед глазами цветные пятна Дана различала склонившееся прямо над ней лицо Карпентера. Некоторое время он внимательно смотрел на нее, потом его лицо отодвинулось, и Дана почувствовала, что ее накрыли одеялом.
— Пожалуй, я перестарался, — произнес где-то высоко над ней его голос. — Пятьдесят миллиграммов вилинала, хм… Но ведь ты же не отключишься, милая? Подожди, сейчас мы попробуем привести тебя в чувство…
Стекло звякнуло о стекло, и в рот ей потекла горьковатая струйка какого-то лекарства. Почти против своей воли Дана сделала глоток, и пищевод сразу обожгло ледяной волной. Головокружение мгновенно прекратилось — будто бы резко остановилась карусель в луна-парке. Зрение сфокусировалось, предметы вокруг обрели объем и четкие очертания. Мышцы по-прежнему не слушались ее, но теперь она, по крайней мере, осознавала, где она и что с ней. “Меня накачали какой-то дрянью, а теперь добавили чего-то еще. Я лежу на кровати совершенно беспомощная и к тому же голая, но никто вроде бы не торопится воспользоваться моим бедственным положением… по крайней мере, пока. Сопротивляться я все еще не в состоянии, но мозги соображают значительно лучше, да и разговаривать я, похоже, могу”.
— Для чего весь этот цирк, Фил? — спросила она главным образом для того, чтобы проверить последнее предположение. — Если ты хотел со мной переспать, можно было хотя бы пригласить меня сначала в ресторан.
Карпентер хмыкнул и отложил в сторону маленький шприц с короткой тупой иглой.
— Прекрасная Дана, ночь, проведенная с тобой, наверняка осталась бы одним из ярчайших впечатлений моей жизни. К сожалению, я не забыл, чем закончилась подобная ночь для инспектора Лигетти. Извини, если разочаровываю тебя, но рисковать я не вправе.
Он присел на край кровати и нежно погладил Дану по голове, перебирая ее длинные черные локоны и осторожно пропуская их между пальцев.
— Я восхищался бы тобой еще больше, если бы не твоя принадлежность к низшей расе. Если бы не клеймо дикарской крови, которое не вывести ни в одном косметическом салоне. Годы, проведенные в цивилизованном мире, без сомнения, придали тебе лоск, но там, внутри, ты все такая же дикая, бешеная кошка, что когда-то разорвала на куски убийцу своего отца. Возможно, где-то в глубине души я даже побаиваюсь этой кошки. Поэтому я счел разумным ограничить твою агрессию некоторыми психотропными средствами. Ничего страшного, уверяю тебя, утром у тебя даже похмелья не будет. А сейчас мне нужно, чтобы ты выслушала меня, и желательно не перебивая. Это не займет много времени.
Выбора у нее все равно не оставалось, и Дана предпочла ограничиться кивком
— Отлично. Тогда позволю себе вкратце описать ситуацию, в которой ты оказалась. Твой босс и покровитель бросил тебя, променяв на Александру Мэллоун. Ты гарантированно потеряешь свою прекрасную работу до конца этого года. И, наконец, правда о чудовищном преступлении, совершенном семнадцать лет назад, может быть в любой момент предана гласности. Сканирование памяти, на котором, без сомнения, будет настаивать суд, изобличит тебя как хладнокровную, расчетливую убийцу. В лице Роберта ты потеряешь единственного человека, способного замять подобное дело. Я бы сказал, что ты отправишься за Стену, но поскольку Большой Хэллоуин к этому времени уже пройдет, тебя просто посадят на электрический стул. Вот в каком положении ты нынче находишься.
— Один вопрос, — прервала его Дана. — Я помню, ты просил не перебивать и все такое, но это важно. Кто будет выступать истцом на таком суде? Кого, черт возьми, волнует венгерский полицейский, сдохший семнадцать лет назад? Объясни мне эту простую вещь, Фил, и можешь продолжать свою речь дальше.
Если она надеялась поставить Карпентера в тупик, то надежда эта прожила не дольше пары секунд.
— У Золтана Лигетти была мать, которая едва пережила свалившееся на нее несчастье. Однако она выжила и даже ухитрилась попасть в квоту. Правда, следует признать, что для венгров квота всегда была непомерно велика. Короче говоря, старушка жива и по сей день. Я уверен, что она с большой охотой потребует у федерального суда справедливого, хотя и несколько запоздалого наказания для убийцы ее единственного ребенка. Итак, я могу продолжать?
Дана снова кивнула. Говори, говори, Фил, все равно тебе не напугать меня больше, чем напугал меня док Голдблюм. Выбор у меня не так чтобы очень богат, Фил. Если мнемохирурги вскроют мне память, я отправлюсь в тюрьму, где через пару лет умру от старости; если этого не случится, я, возможно, проживу еще долго под неусыпным наблюдением доброго доктора Голдблюма среди таких же несчастных, пораженных синдромом ураганного старения, вспоминая свою красоту и молодость и мучаясь от невозможности сохранить хотя бы слабое их подобие. Ты хорошо расставил свои силки, Фил, но ты поймал не того зверя. Еще вчера этот шантаж дал бы тебе почти все, чего ты хотел от меня добиться, но сегодня, к несчастью для тебя, обстоятельства изменились. Я не боюсь тебя, Фил, и правды о том, что случилось тем давним осенним вечером в Будапеште тоже больше не боюсь…
— Между тем у тебя есть выход. И я тот самый человек, который может тебя спасти.
Дана безучастно следила, как он снимает у нее с запястья платиновый украшенный крупными рубинами браслет — подарок Фробифишера на ее тридцатилетие. Красивая вещица, сделанная с утонченным вкусом Старого Света, — Роберт заказал ее в ювелирных мастерских Ватикана тому самому мастеру, который вставлял драгоценные камни в тиару папы римского. Сероватые платиновые пластины, казавшиеся очень простыми на вид, двигались, как чешуи на спине у свивающейся кольцами змеи, и вытянутые рубиновые капли словно перекатывались по спирали вокруг запястья. Фил повертел браслет в руках, осторожно потрогал один из камней и остался доволен увиденным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65