Долго ждать, впрочем, не пришлось.
Вспыхнуло внезапно — Басманову показалось, что по глазам стегнули плетью. В кромешной мгле у подножия монолита вдруг расцвел удивительный цветок — пламя костра стало видимым и даже довольно ярким, его невысокие язычки плясали по усыпанным порошком канавкам, мерцая призрачным сиреневым светом. Старик затянул какой-то особенно унылый куплет своей песенки, все время повторяя нечто вроде “сур… сур… сур…” Движения его стали конвульсивными, несколько раз он запинался, видимо, захлебываясь слюной. Когда порошок выгорел почти дотла, последние языки сиреневого пламени, словно склонившись под порывом сильного ветра, протянулись к камню и лизнули его массивное основание. Талгат тут же прекратил раскачиваться, вскочил на ноги и дотронулся до камня в том месте, где секундой раньше его коснулся призрачный огонь.
— Сур! — крикнул он срывающимся высоким голосом.
В следующую секунду он раздвоился. Когда закутанная в черную хламиду фигура потеряла четкие очертания и начала оплывать, словно нагретая над огнем восковая фигурка, Басманов несколько раз моргнул, пытаясь скорректировать настройку своих волшебных линз. Не помогло — пока он проморгался, стариков перед камнем оказалось уже двое. Один обессиленно опускался на колени, держась обеими руками за гладкую поверхность красного монолита, второй же, стоявший вполоборота к Басманову, смотрел куда-то в кромешную тьму слева от камня и не обращал на своего двойника ни малейшего внимания.
— Иди за ним, — прохрипел тот, что стоял на коленях. — Он проведет… темной дорогой… Прощай, белый батыр…
Стоячий двойник повернулся к Владу и сделал повелительный жест рукой — очевидно, призывал куда-то идти. Потом сделал шаг и стал почти невидим. То ли линзы действительно барах-лили, то ли темнота за красным камнем была не просто отсутствием света, а чем-то значительно более мрачным.
— Охренеть можно, — сказал Басманов. Поправил съехавшую с плеча лямку рюкзака-контейнера и последовал за своим странным проводником.
Темнота сомкнулась вокруг него. Никакое ночное зрение здесь не работало, пространственные ощущения отсутствовали напрочь. Влад почувствовал, как резко, словно от сильного и быстрого перепада давления, закружилась голова.
Несколько секунд ему казалось, что он стоит над километровой глубины провалом, балансируя на тонком как волос, подрагивающем от любого движения мосту. Удары сердца глухо и мощно отдавались в ушах, и это были единственные звуки, которые он слышал. Все остальное тонуло в невидимой мягкой вате.
Басманов зажмурился и попытался привести в порядок внутренний компас. С ощущениями верха и низа здесь, слава богу, проблем не возникало, так что определенные ориентиры все-таки имелись. Красный камень остался за спиной и чуть правее, так что воображаемая линия, проведенная через это лишенное свойств пространство, непременно должна была упереться в стену пещеры, находившуюся, по прикидкам Басманова, метрах в сорока от того места, где старик разжег свой странный костер. Туда и пойдем, решил Влад. Если по пути не встретится никаких расщелин и ям-ловушек, через пятьдесят пять шагов упрусь в скалу. А там, глядишь, и наваждение это кончится…
Никуда он не уперся. Прошел по своему волосяному мосту и пятьдесят шагов, и пятьдесят пять, и еще сто. С каждым шагом, правда, мост под ногами становился все прочнее и шире, а тьма вокруг постепенно рассасывалась, приобретая знакомый серовато-белесый оттенок — функции линз ночного видения благополучно восстановились. Когда Басманов окончательно уверился в том, что ошибся с определением азимута и ушел куда-то в неведомую глубину пещеры, перед глазами замаячила знакомая невысокая фигура в темном балахоне.
— Слышь, дед, — позвал Басманов, ускоряя шаг, — ты по-человечески можешь сказать: скоро эта твоя вторая дверь будет? Да погоди ты, не беги так..
Но старик его то ли не слышал, то ли игнорировал — бежал впереди, не позволяя Владу приблизиться, и не оборачивался. Самому Басманову приходилось внимательно смотреть под ноги — время от времени на пути встречались довольно крупные осколки породы, и сильно увеличить темп он не мог. К тому же приходилось посматривать по сторонам — теперь, когда ночное зрение вновь вернулось к нему, стало ясно, что пробираются они новым коридором, большим, чем прежний, похожим на горизонтальный штрек заброшенной каменоломни. То тут, то там в стены уходили другие коридоры, зачастую весьма широкие, но Талгат не обращал на них никакого внимания. Потом пол коридора неожиданно пошел вниз под большим утлом, под ногами захлюпала вода. Старик споро топал по лужам, удивительным образом не поднимая брызг. Перепрыгнул через широкую, залитую водой расщелину и впервые повернулся к Басманову, знаками показав, чтобы тот последовал его примеру.
Шагах в двадцати за канавой коридор расширился до размеров небольшой прямоугольной комнаты. Стены ее носили следы обработки, такой же грубой и примитивной, как и все в этом подземном комплексе, а над тремя вертикальными щелями, уводящими из комнаты, даже были выбиты какие-то знаки — впрочем, даже ночное зрение не позволяло разглядеть, какие именно. Старик помедлил немного, дожидаясь Басманова, а затем решительно направился к той щели, которая находилась по правую руку от вошедших. Чтобы протиснуться за стариком, Басманову пришлось снять рюкзак-контейнер и лезть в расщелину боком. Задержавшись на пороге, он поднял руку и ощупал пальцами выбитый над проходом символ — это оказалась свастика, изображенная посолонь.
На все эти манипуляции ушла минута, а когда он все же пролез в узкий туннель, никакого старика там уже не было.
— Дедушка Талгат, — окликнул его Басманов, — ты где?
Тишина. Только осыпаются позади мелкие камушки, задетые им при штурме помеченного древним солнечным знаком лаза.
Ушел, стало быть, кам Талгат. Проводил до второй двери и растворился во мраке подземелья. Недооценил я тебя, старик, подумал недовольно Басманов. И в темноте ты, скорее всего, видишь — вон как ловко передо мной скакал, ни разу не споткнулся, ножек не замочил… И коридоры здешние знаешь как свои пять пальцев — куда мне до тебя… Что ж, остается надеяться, что ты указал мне верную дорогу…
Продираться между постоянно норовивших сомкнуться стен нового коридора пришлось недолго. Шагов через сто в лицо Владу повеяло теплым сухим ветерком, и вскоре ход вывел его в широкий сводчатый зал, по дну которого бежал подземный ручей. Воздух здесь был относительно свежим, во всяком случае, прежней затхлости и мертвой неподвижности в нем не чувствовалось. Басманову даже показалось, что он уловил едва заметный запах нагретой солнцем степи, так что, возможно, зал находился недалеко от поверхности. Во всяком случае, место это казалось вполне подходящим для короткого привала. Появление старика несколько спутало планы Басманова, рассчитывавшего поесть сразу после дневного сна, и теперь упущенное следовало наверстать. Влад огляделся — зал тянулся метров на тридцать с юго-востока на северо-запад, в дальней его стене почти под самым потолком зияли широкие черные отверстия. Ручей убегал куда-то под плоскую, выступавшую из стены почти на два метра плиту известняка. В другом конце зала журчал небольшой водопадик, там к руслу подземного ручья скатились большие каменные шары, словно вылетевшие из лузы великанского биллиарда. Басманову показалось, что у ближайшего к нему шара лежит темная фигура, похожая на раскинувшего руки человека, но, чтобы рассмотреть ее получше, нужно было пересечь ручей и подняться по каменной осыпи. Поскольку в инфракрасном спектре загадочная фигура тепла не излучала, Басманов решил, что на сегодня с него мертвецов хватит, и занялся выбором места для привала. В конечном итоге он устроился на каменистом склоне, сбегавшем к весело журчавшему ручью, и разложил на рюкзаке-контейнере свою нехитрую снедь — нарезанное тонкими полосками витаминизированное мясо, слегка заплесневевшие, но вполне съедобные лепешки, оставшиеся от сделанного им еще в Оше запаса, высушенные по старинному рецепту перуанских индейцев ломтики картофеля-чуньо. Очень хотелось шоколада, но последнюю плитку он доел еще неделю назад, в старых туннелях. Воды во фляге оставалось меньше половины, и поначалу Влад собирался наполнить ее из ручья, но вспомнил предостережение старого кама и решил не искушать судьбу. В конце концов, пока что Талгат его не обманывал, разве что слегка водил за нос…
Поев, Влад собрал немногочисленные следы своего пикника в мешочек из не пропускающей запахи пленки и закопал его на берегу, завалив для надежности камнем. Теперь можно было продолжать путь, вот только определить, какое из отверстий, зиявших в стене над ручьем, ведет в правильном направлении, без подсказок некстати исчезнувшего старика оказалось значительно труднее. Басманов заглянул в пару ближайших нор — ничего особенного, туннели, не такие узкие, как тот, которым он сюда добирался, с низким потолком и гладким, почти отшлифованным полом. Словно огромные земляные черви проложили их тут в незапамятные времена. Во втором туннеле чувствовался тошнотворный запах какого-то не слишком чистоплотного животного. Влад насторожился — в сочетании с предполагаемым мертвым телом на том берегу ручья этот запах наводил на неприятные мысли. За время путешествия ему неоднократно приходилось слышать страшные истории про обитателей пещер, хотя ни в талибских подземельях Пактии, ни в старых туннелях под Гиндукушем он не встречал никого крупнее и опаснее заблудившегося в подгорных лабиринтах горного козла. Люди, само собой, не в счет — они-то как раз опасней всех, но страшные истории, как правило, рассказывались не о людях. Старик, кажется, поминал какое-то существо по имени жус-аты. Пещерный медведь? Уж больно противный запах. Этим туннелем пользоваться определенно не хотелось.
“Хаома покажет дорогу”, — сказал Талгат. Интересно, что он имел в виду? Влад развязал подаренный кожаный мешочек, высыпал на ладонь пригоршню серого порошка. Легкий как пыль, но очень ароматный. Не удержался, понюхал — хотелось заглушить забивший ноздри запах мертвечины, оставленный неведомым существом из круглого туннеля.
Сразу стало легче. На этот раз хаома пахла ледяной свежестью раннего утра в горах, морозной чистотой ледниковых озер, белым вишневым цветом, облетающим с тонких ветвей. Влад с трудом заставил себя высыпать порошок на плоский камешек и поднести к нему огонек зажигалки.
Он ожидал повторения давешнего фокуса с невидимым огнем, но ошибся — видно, для того чтобы делать пламя, различимое только в инфракрасном спектре, требовалось специальное умение. Хаома загорелась нормальным синеватым пламенем, распространяя вокруг хорошо уже знакомый Владу терпкий аромат. Тоненькая струйка белесого дыма, неуверенно побродив над крохотным костерком, вдруг задрожала и явственно потянулась к самому дальнему отверстию — хорошо еще, не тому, которое пахло зверем.
— Что ж, — сказал Влад догоравшему костерку, — надеюсь, ты ничего не перепутал…
Он подошел вплотную к стене и примерился. Вход в указанный хаомой туннель располагался на высоте в пятнадцать метров над каменной плитой, под которую убегал ручей. Пятнадцать метров почти отвесной скалы. Как прошла этот путь инвалидная команда во главе с Талгатовым внуком, Басманов откровенно не понимал. Спросить бы, да не у кого. Что ж, решил Влад, туннель наверняка не хуже других, да и ползать по нему вряд ли кто ползает, разве что какой-нибудь подземный птеродактиль. Вряд ли в этих пещерах обитают крупные хищники с присосками на лапах…
Он расшнуровал рюкзак-контейнер и выложил на камни свое альпинистское снаряжение — крючья из биостали, почти невесомые, но выдерживающие вес в несколько тонн, складной альпеншток, фал из генетически модифицированного джута. Все эти причиндалы, хотя и очень легкие, занимали почти треть полезного места в рюкзаке, и в ходе подготовки операции Басманов, как тигр, бился с Минотавром за каждый кубический сантиметр в контейнере. Рюкзак-контейнер для диверсанта, выполняющего миссию в автономном режиме, — вещь наиважнейшая. И дом, и система жизнеобеспечения, и средство защиты. Влад, привыкший сам собирать свое снаряжение, пытался доказать Минотавру, что вместо того же альпенштока можно взять несколько менее объемных и более полезных вещей, но переспорить машину не сумел. В конечном итоге альпеншток, конечно, пригодился, как и многие другие навязанные Минотавром приспособления, но Басманов по-прежнему считал, что мог бы прекрасно обойтись и без него.
Он подхватил крючья, закинул рюкзак-контейнер за плечи и полез на скалу.
Благополучно преодолев первую треть подъема, Влад остановился, чтобы сделать передышку. Выступ, на который он опирался, не достигал и десяти сантиметров в ширину, и отдыхать приходилось в крайне неудобной позе — прижавшись к скале с растопыренными руками, цепляющимися за микроскопические трещины. Пока что Басманову вполне удавалось обходиться не только без альпенштока, но и без крючьев — они сиротливо позвякивали в кармане куртки, свидетельствуя в пользу человеческого разума перед ИскИном. Пока Влад переводил дыхание, в окружающей его темноте что-то неуловимо изменилось. Несколько секунд он не понимал, что именно, просто почувствовал, что все тело под плотной защитной тканью покрывается гусиной кожей. Словно леденящий ветер подул откуда-то из подгорных глубин…
Басманов перестал дышать и обратился в слух. Повернуться он не мог — кошки и так держались на честном слове, приходилось стоять, как при полицейском задержании, — ноги расставить, руки к стене, мордой в камень. Сначала он не слышал вообще ничего, кроме знакомого дружелюбного журчания ручья, но гнетущее чувство не исчезало, и Влад терпеливо ждал. Дождался — где-то за спиной, слава богу, достаточно далеко, кажется, за ручьем, кто-то вздохнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65