Она оставила нас одних в новой обстановке. Я сразу бросилась к окну и задернула шторы.
Квартирка была маленькая и довольно неопрятная, но здесь было безопаснее, чем на улице. В гостиной стоял раскладной диван со сломанными пружинами. В спальне постельные принадлежности валялись прямо на полу, так как кровать отсутствовала.
Страх – штука заразная, и я увидела отражение своего страха в глазах Махтаб. Возвратился ли Махмуди домой? Позвонил ли в полицию?
Но во взгляде Махтаб читалось и нечто другое. Волнение, энергия, надежда? По крайней мере мы наконец-то перешли к действиям.
Хорошо это или плохо, но долгие, изнурительные месяцы ожидания остались позади.
У меня в голове роились вопросы. Что, если нам не удастся быстро выбраться из Тегерана? Что, если мы застрянем здесь надолго? Слишком многие говорили мне, что наша единственная надежда на безопасный побег в том, чтобы все было рассчитано с точностью до минуты. Мы нарушали правила.
Я схватила телефонную трубку – надо было сообщить Амалю, что мы на месте, целы и невредимы.
– А-алло! – услышала я знакомый голос.
– Все в порядке, – сказала я.
– Бетти-и! – воскликнул он. – Я очень рад, что вы в укрытии. Не беспокойтесь. С вами ничего не случится. Мы о вас позаботимся. Я кое с кем связался и буду продолжать работать всю ночь. До конца еще ничего не ясно, но кое-что уже получается.
– Пожалуйста, поторапливайтесь.
– Ладно. Не волнуйтесь. Все будет хорошо. – Затем он добавил: – Девушка принесет вам поесть, потом уйдет. Рано утром я привезу вам завтрак. Ждите меня в квартире. Никуда не выходите и не приближайтесь к окнам. Звоните мне по любому поводу. Хоть всю ночь напролет.
– Хорошо.
– Дальше. Я тут кое-что придумал и хочу, чтобы вы это записали. – (Положив трубку, я выудила из сумочки ручку и листок бумаги.) – Для того чтобы вызволить вас из Тегерана, нам надо отыграть время у вашего мужа. Вы должны ему позвонить. И убедить в том, что можете вернуться.
– Меньше всего на свете я хотела бы звонить Махмуди, – призналась я.
– Знаю, но ничего не поделаешь.
С его слов я записала все, что должна сказать.
Вскоре после моего разговора с Амалем вернулась девушка – с двумя бутылками кока-колы и пиццей по-ирански: сухой лаваш, политый томатным соусом и приправленный кусочками мяса. Мы ее поблагодарили, и она быстро удалилась с сознанием исполненного долга.
– Я не хочу, – сказала Махтаб, глядя на неаппетитную пиццу.
Мне тоже было не до пиццы. В тот момент нас питал главным образом адреналин.
Я просмотрела свои записи, переписала их начисто, выучила наизусть и отрепетировала про себя весь разговор. Потом поймала себя на мысли, что просто оттягиваю звонок. Я нехотя сняла трубку и набрала наш домашний номер.
Махмуди ответил после первого же гудка.
– Это я.
– Где ты? – рявкнул он.
– У друга.
– У какого еще друга?
– Этого я тебе не скажу.
– Немедленно возвращайся домой, – приказал он. Он говорил с присущей ему агрессивностью, но я, следуя наставлениям Амаля, гнула свое.
– Нам надо кое-что обсудить, – сказала я. – Я согласна решить возникшую проблему, если ты к этому готов.
– Да, готов. – Он заговорил спокойнее, уравновешеннее. – Приходи домой – и поговорим, – предложил он.
– Я не хочу, чтобы все остальные узнали о том, что произошло. Ничего не рассказывай ни Маммалю, ни Маджиду, ни своей сестре, ни кому бы то ни было другому. Если мы намерены обо всем договориться, то только вдвоем. В последние несколько дней в твоей жизни опять появился Маммаль, и все пошло вкривь и вкось. Разговор может состояться только на моих условиях.
Махмуди не понравился мой вызывающий тон.
– Приходи домой – и поговорим, – повторил он.
– Если я приду, то Маммаль будет дожидаться у дверей, чтобы забрать Махтаб, а меня ты посадишь под замок.
Махмуди был в замешательстве, не зная, как себя вести. Он выбрал примирительный тон.
– Нет, этого не произойдет. Я отменил на завтра все встречи. Возвращайся. Поужинаем и всю ночь будем разговаривать.
– В пятницу я никуда не полечу.
– Этого я тебе обещать не могу.
– Так вот, к твоему сведению, в пятницу я никуда не полечу. – Я услышала, как зазвенел мой голос. Осторожно, одернула я себя. Не ввязывайся в спор. Твоя задача не ссориться, а выиграть время.
– Я не собираюсь брать на себя никаких обязательств! – заорал Махмуди на другом конце провода. – Немедленно возвращайся домой! Даю тебе на это полчаса, а потом пеняй на себя.
Я понимала, что он имеет в виду полицию, и разыграла карту, которую сдал мне Амаль.
– Послушай, – неторопливо проговорила я, – ты занимаешься медицинской практикой без лицензии. Если начнешь делать мне неприятности, то я наведу на тебя власти.
Махмуди тут же смягчился.
– Пожалуйста, не надо, – попросил он елейным голосом. – Ведь нам нужны деньги. Я пошел на это ради нашего блага; не делай этого. Лучше поскорее возвращайся домой.
– Я над этим подумаю, – сказала я и повесила трубку.
Я не знала, каков будет следующий шаг Махмуди, но не сомневалась – в полицию он еще не звонил и не позвонит, по крайней мере сегодня вечером – он меня боится.
Я переключилась на Махтаб, которая напряженно слушала мой разговор.
– Ты уверена, что хочешь вернуться в Америку? – спросила я ее. – Ведь тогда ты больше никогда не увидишь папу.
– Да, – ответила она. – Хочу. Я хочу уехать в Америку.
Меня вновь поразила степень ее зрелости. А прозвучавшая в ее голосе решимость усилила мою собственную. Пути назад не было.
Следующие несколько часов мы взволнованно говорили об Америке, предаваясь воспоминаниям. Как же мы соскучились по своей родине. Несколько раз нас прерывал Амаль, звонивший справиться, все ли у нас в порядке, и сообщить, правда весьма туманно, что дело двигается.
Последний звонок раздался в половине первого ночи.
– Сегодня я больше звонить не буду, – сказал он. – Вам надо как следует выспаться – впереди тяжелые испытания. Ложитесь, а утром поговорим.
Мы с Махтаб раздвинули продавленный диван и провели ночь в молитвах и ворочанье с боку на бок. Махтаб задремала, я же так и не сомкнула глаз; когда в комнату медленно вполз рассвет, позвонил Амаль и сказал, что сейчас придет.
Он появился около семи с доверху набитым рюкзачком, где были хлеб, овечий сыр, помидоры, огурцы, яйца и молоко. Он принес также книжки-раскраски и цветные карандаши для Махтаб и целлофановый пакет с моими вещами, которые я оставила у него во вторник. Кроме того, он вручил мне дорогую наплечную кожаную сумку – прощальный подарок.
– Я работал всю ночь, вел переговоры с разными людьми, – сказал он. – План таков: вы бежите в Турцию.
В Турцию! Я испугалась. Перелет до Бандар-Аббаса, а оттуда – на катере через Персидский залив, перелет до Захедана и нелегальная переправа через границу с Пакистаном, перелет до Токио по чужому паспорту – вот каковы были наши рабочие варианты. Турция всегда была наименее предпочтительным. Амаль говорил мне, что побег через Турцию требует не только колоссальных физических сил, но и чрезвычайно опасен из-за людей, к которым придется обращаться.
– Теперь, когда вас хватились, аэропорт исключается, – объяснил он. – Уедете из Тегерана на машине. Путь до турецкой границы хоть и долгий, но все же кратчайший.
Он пытался договориться с человеком, который бы довез нас до Тебриза – город в северо-западной части Ирана, – а оттуда на запад, где нас переправят через границу в карете «Скорой помощи» Красного Креста.
– Они запросили тридцать тысяч американских долларов, – сказал Амаль. – Слишком дорого. Я пытался сбить цену. Мы сговорились на пятнадцати, но и эта сумма чересчур велика.
– Соглашайтесь.
Я не знала, сколько денег осталось на наших банковских счетах, но это не имело значения. Где-нибудь, как-нибудь я сумею достать деньги.
Амаль помотал головой.
– Слишком дорого, – повторил он.
Только сейчас до меня дошло, что речь идет о деньгах Амаля, а не о моих. Он должен был выплатить их вперед, без каких-либо гарантий, что я доберусь до Америки и верну долг.
– Я попробую поторговаться, – сказал он. – Сегодня у меня много дел. Если что-нибудь понадобится, звоните на работу.
Этот тяжелый день мы с Махтаб провели, сидя рядом, за разговорами и молитвами. Время от времени она бралась за раскраски, но не могла сосредоточиться. Я ходила взад-вперед по вытертым персидским коврам – адреналин не давал мне присесть, меня наполняли одновременно радостное возбуждение и мучительные страхи. Не эгоистично ли я поступаю? Не рискую ли жизнью своей дочери? Пусть здесь плохо, но все же не лучше ли ей расти в этой стране – со мной или без меня, – чем не вырасти вообще?
Амаль вернулся около полудня и сообщил, что ему удалось сбить цену до двенадцати тысяч долларов.
– Хорошо, – сказала я. – Для меня это не имеет значения.
– Думаю, на меньшее они не согласятся.
– Хорошо.
Он попытался меня приободрить:
– Эти ребята вас не обидят. Обещаю. Они славные люди. Я навел о них справки, и знаете, если бы я допускал мысль, что из-за них вы можете пострадать, я бы никогда вас с ними не отправил. Вариант не из лучших, но мы должны действовать по возможности быстро. Они о вас как следует позаботятся.
Ночь с четверга на пятницу была еще одной бессонной вечностью. Диван оказался настолько неудобным, что мы решили расположиться на полу, на тонких одеялах. Махтаб спала безмятежным детским сном, мне же не было покоя – он мог наступить только тогда, когда я доставлю свою дочь в Америку или погибну в пути.
В пятницу рано утром Амаль снова принес еду – какое-то блюдо из курицы, завернутое в газету, и редкое угощение для Махтаб: кукурузные хлопья, – а также новые книжки-раскраски, одеяло, пальто для Махтаб, черную чадру для меня и маленький тюбик жвачки немецкого производства. Пока Махтаб рассматривала этот потрясающий подарок, мы с Амалем обсуждали положение дел.
– Я работаю круглые сутки, – сказал он. – Ситуация затрудняется еще и тем, что у большинства людей нет телефонов.
– Когда мы выезжаем? – нетерпеливо спросила я.
– Пока не знаю. Я бы хотел, чтобы сегодня днем вы еще раз позвонили мужу, но не отсюда. Я побуду с Махтаб, а вы отправитесь звонить на улицу из телефона-автомата. Мы запишем все, что вы должны будете ему сказать.
– Хорошо, – ответила я.
Мы с Махтаб безоговорочно доверяли Амалю. Ни с кем другим она бы не согласилась остаться без меня. Но малышка понимала, что вся интрига плетется вокруг нее.
Она кивнула в знак одобрения и улыбнулась, глядя, как мы жуем ее жвачку.
Днем я покинула относительно безопасное убежище, предоставленное Амалем, и вышла на холодные и зловещие улицы Тегерана. Впервые за полтора года я была рада тому, что можно спрятать лицо под чадрой. Ледяной ветер сбивал меня с ног, когда я шла к телефону-автомату на углу, в безопасном отдалении. Онемевшими пальцами я сняла трубку и набрала номер. Затем вынула из сумочки записи-подсказки.
К телефону подошел Маджид.
– Где ты? – спросил он. – Где ты?
Оставив его вопрос без внимания, я задала свой:
– Где Махмуди? Я хочу с ним поговорить.
– Махмуди нет дома. Он уехал в аэропорт.
– Когда он вернется?
– Часа через три…
– Мне надо обсудить с ним нашу проблему.
– Он тоже хотел бы с тобой увидеться. Пожалуйста, приходи.
– Хорошо, завтра я приведу Махтаб и своего адвоката, и мы побеседуем, но чтобы в доме никого больше не было. Передай ему, что я могу прийти либо между одиннадцатью и двенадцатью, либо между шестью и восьмью. Мой адвокат свободен только в эти часы, – солгала я.
– Приходи между одиннадцатью и двенадцатью. Он отменил завтрашний прием. Но только без адвоката.
– Нет. Без адвоката я не переступлю порог дома.
– Приходите вдвоем с Махтаб, – настаивал Маджид. – Мы обо всем договоримся. Я буду здесь.
– Я боюсь. Прежде, когда Махмуди избил меня и запер в квартире, ни ты, ни твоя семья ничего не сделали, чтобы мне помочь.
– Не беспокойся. Я буду здесь, – повторил Маджид. Я была рада возможности презрительно рассмеяться.
– В твоем присутствии не будет нужды. Я уже через это проходила. От тебя требуется лишь передать ему мои слова.
Повесив трубку, я содрогнулась от страха. Я знала, зачем Махмуди поехал в аэропорт. Забрать мой иранский паспорт у стойки «Свиссэйр». Он не хотел рисковать – вдруг я его опережу. Не заедет ли он оттуда в полицию?
На обратном пути мне казалось, что я голая даже под чадрой. Всюду сновали полицейские с ружьями наготове. Я не сомневалась – все они разыскивают меня.
Теперь я знала твердо: мы должны решиться на побег, невзирая на риск. Какой бы ужас ни вселяли в меня контрабандисты иранского северо-запада, они были куда менее опасны, чем мой муж. Меня уже ограбили, похитили и изнасиловали. Кроме того, Махмуди, несомненно, был способен на убийство.
Когда я вошла в квартиру, Амаль сказал:
– Вы выезжаете сегодня вечером.
Он разложил передо мной карту и показал наш маршрут, это был долгий и трудный путь: от Тегерана до Тебриза, а затем дальше – в горы, контролируемые как курдскими повстанцами, так и пасдаром. В свое время курды выступали против правительства шаха, теперь были врагами правительства аятоллы.
– Кто бы с вами ни заговорил, ничего не рассказывайте, – предупредил Амаль. – Ни слова обо мне. Ни слова о том, что вы американка. Ни слова о том, что происходит.
Группа контрабандистов должна была доставить нас из Тегерана к границе, затем переправить в Турцию на карете «Скорой помощи» Красного Креста и наконец привезти в город Ван, расположенный в горах восточной Турции. Дальше нам предстояло передвигаться самостоятельно. Но даже тогда надо будет соблюдать меры предосторожности, предупредил Амаль. Поскольку мы пересечем границу нелегально, то в наших американских паспортах будет отсутствовать отметка о въезде. Турецкие власти могут заинтересоваться нашими документами. Если мы попадемся, то в Иран нас не отправят, но, безусловно, задержат, а возможно, и разъединят.
Из Вана автобусом или самолетом нам предстояло добраться до столицы Турции, Анкары, и там сразу отыскать посольство США.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56