Добросовестная доносчица Нассерин оттащила Амира в угол.
– Что именно она тебе сказала? – прогремел Махмуди.
– Женщина спросила: «Это Бетти?» – начала я. – Я сказала: «Да». – «С вами и с Махтаб все в порядке?» – «Да, все в порядке». И на этом разговор закончился. Нас разъединили.
– Ты знаешь, кто это был, – не унимался Махмуди.
– Да нет же.
Не обладая блестящими аналитическими способностями, да еще спросонок, Махмуди все же попытался трезво взглянуть на вещи. Он знал, что сотрудники посольства меня разыскивают, но не был уверен, знаю ли об этом я. Он решил исходить из того, что я ни о чем не подозреваю, однако некто – скорее всего, человек из посольства – сумел отыскать меня в доме Маммаля, и это было для Махмуди печальнее всего.
– Смотри в оба, – велел он Нассерин, а вечером предостерег и Маммаля: – Кто-то напал на след. Они могут увести ее из-под носа прямо на улице.
После телефонного звонка я несколько дней буквально сходила с ума. Что могло заставить Хэлен позвонить мне домой? Она знала, чем мог обернуться для меня этот звонок, но все же решилась на него, невзирая на последствия. Целую неделю я терялась в догадках – ничего другого мне не оставалось, так как после телефонного звонка Махмуди следил за мной неусыпно. Я могла пойти на рынок только с сопровождающим – либо с ним самим, либо с Нассерин. Я терзалась неизвестностью. Что, если колесики и шестеренки уже заработали, приближая свободу, а я ничего не знаю?
Наконец настал благословенный день – Нассерин ушла на занятия в университет, а Махмуди было лень тащиться на рынок со мной и Махтаб, и он решил отпустить нас одних.
Я помчалась к Хамиду, чтобы позвонить Хэлен.
– Пожалуйста, будьте начеку, – предупредила она. – К нам приходили две женщины, которые вас ищут. Они связались с вашими родственниками и хотят вас вызволить. Соблюдайте осторожность – они не знают, что делают. И пожалуйста, – добавила она, – загляните ко мне при первой же возможности. Нам надо многое обсудить.
Ее слова привели меня в еще большее замешательство. Что это за загадочные женщины? Неужели Джуди инспирировала тайный заговор с целью освободить меня и Махтаб? Можно ли доверять этим людям? Достаточно ли они компетентны и (или) влиятельны, чтобы помочь? Судя по всему, Хэлен думала иначе, раз пошла на риск, желая предупредить меня об их существовании; я ни в чем не была уверена до конца. Все происходившее казалось совершенно невероятным. И какая роль отводилась мне в этой сложной интриге?
Через несколько дней после моего разговора с Хэлен – дело было декабрьским утром, возвестившим начало суровой зимы, – раздался звонок в дверь. Открыла Ассий, на пороге стояла высокая, стройная женщина в черной чадре, она спросила доктора Махмуди. Ассий пригласила женщину на второй этаж, где мы с Махмуди встретили ее у дверей квартиры Маммаля. Несмотря на чадру, я поняла, что она не иранка, но не смогла определить ее национальность.
– Я хотела бы видеть доктора Махмуди, – произнесла она.
Махмуди втолкнул меня в квартиру и запер дверь. Сам же он остался на лестничной площадке. Я, приложив ухо к двери, подслушала разговор.
– Я американка, – начала женщина на безупречном английском. – Страдаю диабетом. Не могли бы вы взять у меня анализ крови?
Она объяснила, что замужем за иранцем из Мешхеда – того самого города, куда на паломничество отправилась Амех Бозорг. Ее муж воюет на ирано-иракском фронте, поэтому она временно живет в Тегеране у его родственников.
– Я действительно очень больна, – сказала она. – Домашние ничего не смыслят в диабете. Вы должны мне помочь.
– Я не могу взять у вас кровь на анализ прямо сейчас, – ответил Махмуди.
По его интонациям я поняла, что он пытается взвесить тысячу возможных вариантов. У него пока что нет лицензии на медицинскую практику в Иране; с другой стороны, перед ним пациентка, нуждающаяся в помощи. Он без работы; ему пригодятся деньги даже от одной пациентки. На прошлой неделе мне звонила какая-то незнакомка; теперь незнакомка явилась к нему.
– Приходите завтра в девять утра, – наконец проговорил он, – с вечера ничего не ешьте.
– Я не смогу прийти – у меня занятия по изучению Корана, – сказала она.
Мне, стоявшей по другую сторону двери, эта версия показалась весьма нелепой. Женщина находилась в Тегеране лишь временно – по ее словам, один месяц, – с какой стати в таком случае она поступила на курсы по изучению Корана? Если она в самом деле страдает диабетом, то почему отклоняет рекомендации врача?
– Оставьте мне свой номер телефона, – предложил Махмуди. – Я вам позвоню, и мы договоримся о времени.
– Это невозможно, – возразила она. – В семье моего мужа не знают, что я пошла к врачу-американцу. У меня будут серьезные неприятности.
– На чем вы сюда приехали? – резко спросил Махмуди.
– На такси с телефоном. Оно ждет у подъезда.
Я сжалась от страха. Мне вовсе не хотелось, чтобы Махмуди понял – любая американка может запросто передвигаться по Тегерану.
После ее ухода Махмуди надолго погрузился в глубокую задумчивость. Он позвонил Амех Бозорг, которая остановилась в одной из гостиниц Мешхеда, и справился у нее, не говорила ли она кому-нибудь, что ее брат – врач из Америки; она ничего такого не говорила.
В тот вечер, не обращая внимания на мое присутствие, Махмуди поведал эту странную историю Маммалю и Нассерин, подробно обосновав причину своих подозрений.
– Наверняка у нее под одеждой был спрятан микрофон, – сказал он. – Я не сомневаюсь, что она из ЦРУ.
Возможно ли это? Неужели эта женщина – агент ЦРУ?
Подобно зверю, загнанному в клетку, я желала только одного – вырваться на свободу вместе с дочерью, поэтому я постоянно анализировала каждый разговор, любое мелкое происшествие. По зрелом размышлении я отвергла вывод Махмуди. Действия женщины не были профессиональными, да и с какой стати ЦРУ вызволять из Ирана меня и Махтаб. Действительно ли ЦРУ столь вездесуще и всемогуще, как говорят? Я сомневаюсь, чтобы американские агенты успешно действовали в Иране. У аятоллы была своя агентура, армия, полиция и пасдар – он оплел этой паутиной всю страну. Как большинство благополучных американцев, я переоценила возможности своего правительства в чужом, фанатически-религиозном государстве.
Вероятнее всего, женщина узнала о моей беде либо от Джуди, либо от Хамида. Выяснить это я не могла; мне оставалось только сидеть и ждать дальнейшего развития событий.
Неопределенность порождала одновременно и тревогу, и радость. Мой стратегический план начал приносить первые плоды. Не следует пренебрегать ни единой возможностью обращаться за помощью к каждому, кто вызывает доверие, и рано или поздно найдутся нужные люди. Но я ясно отдавала себе отчет в необходимости тщательно просчитывать каждое действие, чтобы не попасться в капканы, ловко расставленные Махмуди.
Однажды по пути на рынок я заглянула к Хамиду, чтобы позвонить Рашиду – знакомому Джуди, – который обещал связаться с человеком, нелегально вывозившим людей в Турцию.
– Он не берет детей, – сказал Рашид.
– Пожалуйста, разрешите мне с ним поговорить! – взмолилась я. – Махтаб не причинит никаких хлопот.
– Нет. Он и вас-то не хочет брать, потому что вы женщина. Там даже мужчинам трудно. Надо четыре дня идти через горы. О ребенке не может быть и речи.
– Но я очень сильная, – я и сама не знала, правда это или нет, – в хорошей форме. Я вполне могу все время нести ее на себе. Главное, подпустите меня к этому человеку.
– Сейчас это все равно бесполезно. В горах снег. Зимой до Турции не добраться.
Декабрь близился к концу, но Махмуди запретил мне праздновать Рождество. Чтобы не было ни подарков для Махтаб, никаких других «глупостей», сказал он. В кругу наших иранских знакомых никто не признавал этого христианского праздника.
С гор в Тегеран пришли морозы. Холодные ветры наметали снежные сугробы. Из-за гололеда на дорогах участились аварии, однако сумасшедшие водители не желали сбавлять скорость или ездить осторожнее.
Махмуди простудился. Как-то утром он проснулся, чтобы проводить нас в школу, но не смог подняться с постели.
– У тебя температура, – сказала я, ощупав его лоб.
– Эти холода… – проворчал он. – Надо бы нам обзавестись зимней одеждой. Неужели твои родители не понимают, что должны прислать нам теплые пальто.
Я пропустила эту жалобу – нелепую и эгоистичную – мимо ушей, так как незачем было затевать ссору тогда, когда у меня появилась возможность что-то предпринять. Причесывая Махтаб, я обронила как бы между прочим:
– Ничего страшного, мы сами доберемся до школы. Махмуди так плохо себя чувствовал, что ему было не до подозрений, однако он все же беспокоился, что я не справлюсь с задачей.
– Сама ты вряд ли сможешь поймать такси.
– Смогу, и без труда. Я изо дня в день наблюдала, как ты это делаешь.
Я сказала, что должна дойти до улицы Шариати и крикнуть: «Седа Зафар», что значит «Такси до улицы Зафар».
– Ты должна проявить настойчивость.
– И проявлю.
– Ладно, – буркнул он, повернувшись на другой бок. Стоял сильный мороз, но и ему я была рада. Прошло много времени, прежде чем мне удалось остановить такси. Рискуя попасть под колеса, я вышла на мостовую и преградила машине путь – я твердо решила не отступать. Я должна была доказать себе, что могу самостоятельно передвигаться по Тегерану – еще один шаг на пути из этого города и из этой страны.
Битком набитое такси лавировало в потоке автомобилей, то дергаясь с места на полном ходу, то резко останавливаясь под визг тормозов, при этом водитель изо всех сил жал на сигнал и обзывал своих сограждан «саг» – бранное словцо, в буквальном переводе означающее «собака».
Мы добрались до школы вовремя и без происшествий. Однако, спустя четыре часа, когда пришло время возвращаться домой и я стояла перед школой, пытаясь остановить оранжевое такси, у правой обочины медленно затормозил белый «пакон» (распространенная иранская модель автомобиля), в котором сидело четверо женщин в черных чадрах. К моему изумлению, женщина на переднем сиденье опустила стекло и что-то прокричала на фарси.
Она что, спрашивает, как куда-то проехать?
Машина остановилась совсем близко. Все четыре пассажирки, выкарабкавшись из «пакона», устремились к нам. Придерживая чадры под подбородками, они что-то кричали хором.
Я никак не могла понять, в чем дело, пока мне не подсказала Махтаб:
– Поправь русари.
Ощупав платок, я обнаружила, что из-под него выбилось несколько прядей волос, оскорблявших достоинство окружающих; я скорее натянула русари на лоб.
Четверо незнакомок отбыли так же быстро, как и появились. Я остановила оранжевое такси, и мы с Махтаб поехали домой.
Махмуди был горд тем, что я сумела договориться с таксистами, а я в глубине души была довольна собой – мне удалось справиться с самой что ни на есть сложной задачей; правда, мы оба были обескуражены поведением четверки из белого «пакона».
На следующий день отгадку подсказала миссис Азар.
– Вчера я увидела, что вам грозят неприятности. К вам направлялись четверо женщин, когда вы пытались поймать такси. Я заспешила к вам на помощь, но они уехали.
– Кто это такие? – спросила я.
– Пасдар. Женский пасдар.
Наконец-то все встало на свои места. Специальные отряды женской полиции выполняли свой долг с тем же усердием, что и мужчины: и те и другие неусыпно следили за строгим соблюдением правил женской одежды.
Двадцать пятое декабря 1984 года было самым тяжелым днем в моей жизни. Ничего особенного не происходило, но это-то и было мучительнее всего. Я не могла доставить рождественских радостей Махтаб, да, честно говоря, и не пыталась – чтобы не усугублять ее тоску по дому. В тот день всеми мыслями я была со своими близкими – с Джо, Джоном и родителями в нашем мичиганском доме. Махмуди не позволил мне позвонить им и поздравить с Рождеством. С тех пор как я в последний раз разговаривала с Хэлен – когда она предупредила меня о таинственных женщинах, – прошло несколько недель. Я ничего не знала ни о состоянии отца, ни о своих сыновьях.
В Тегеране этот день не был объявлен выходным, и Махтаб, как обычно, должна была идти в школу. Махмуди, который никак не мог излечиться от простуды, упрекнул меня в том, что я плохая жена – мол, вечно торчу в школе с Махтаб.
– Ты должна прийти домой и сварить мне куриный бульон, – сказал он.
– Одна она ни за что не останется в школе. Ты же знаешь, – ответила я. – Куриный бульон тебе может приготовить и Нассерин.
Махмуди закатил глаза. Нассерин никудышная кулинарка.
Хоть бы он отравился насмерть этим бульоном Нассерин, подумала я. Или отправился на тот свет от температуры. Честно признаться, я частенько молила Бога, чтобы с Махмуди что-нибудь случилось. Пусть его разорвет на части бомбой. Пусть у него разыграется сердечный приступ. Я понимала, что думать так – грех, но ничего не могла с собой поделать.
В тот день школьные учителя, как могли, постарались поднять мне настроение.
– С Рождеством, – поздравила меня миссис Азар, протянув мне сверток.
Это были «Рубаи» Омара Хайяма – красивое иллюстрированное, сокращенное издание на английском, французском и фарси. Я ожидала, что ханум Шахин, как правоверная мусульманка, полностью проигнорирует Рождество. Однако она преподнесла мне несколько книг, где подробно разъяснялись исламские ритуалы и обряды, молитвы, праздники и так далее. Но больше всего меня заинтересовала конституция Ирана в переводе на английский язык. И в то утро, и в последующие несколько дней я тщательно ее изучала, стараясь отыскать статьи, где речь идет о правах женщин.
В одной из глав говорилось о проблемах брака. Насколько я поняла, в случае конфликта с мужем иранка может обратиться в такой-то отдел такого-то министерства. Как супруги, так и другие члены семьи должны подвергнуться допросу. После чего оба обязаны подчиниться решению судьи – разумеется, мужчины-иранца. Такой способ действий был для меня неприемлем.
В разделе о деньгах и собственности все было ясно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56