Я хочу поговорить с тобой.Дочь взглянула на нее с изумлением.– «Нора, детка», – раздраженно передразнила она. – Что это с тобой?Уже по началу разговора было ясно, что ни к чему хорошему он не приведет. Но отступать было поздно.Нора принесла два легких коктейля. В бледно-желтой жидкости плавали кубики льда, при каждом глотке скользившие по стенкам стакана, норовя прикоснуться к губам.– Нора, – вновь приступила к разговору Эмили. – Я много передумала и перечувствовала за это время…– Если можно, без предисловий, более кратко и менее красноречиво.«Какое хамство!» – подумала Эмили, но промолчала. Она собрала всю волю, чтобы сдержать собственный непокорный характер и не затеять обычную словесную перепалку. Но фраза Норы сбила ее с мысли. Волнуясь, Эмили не могла сразу найти слова для продолжения и вдруг, неожиданно для себя, попросила:– Останься на этот раз со мной! Не надо, не надо ехать!– Ах, вот в чем дело! – произнесла Нора, и на ее губах появилась презрительная усмешка.– Доченька! – почти крикнула Эмили, словно пытаясь этим криком зажать Норе рот, – я виновата перед тобой! Я только сейчас поняла, как…– Это смешно, мама, – вставая, сказала Нора. Лицо ее было серьезно и холодно. – Эта жалкая роль не для тебя. Ты всегда умела ценить себя. И это достойно уважения.– Мне нужно не уважение моей дочери…– А что же? – перебила Нора. – Любовь? Полно, мама, ты давно уже сама не любишь меня и не ждешь от меня проявлений дочерних чувств. Для такого рода вещей есть Никки. И не только… – Она горько усмехнулась. – С моей помощью ты, можно сказать, обрела сына… Твои нежные с ним отношения стали последней каплей…– Он вырос без родителей, без дома… – потерянно проговорила Эмили. – Ему нужна была ласка, нужна была мать.– А мне – не нужна была? – воскликнула Нора. – Он ее приобрел! Но за мой счет! Впрочем, – она поджала губы, – у меня ее никогда и не было. Я тоже выросла без матери… и без отца.Она резко развернулась и вышла. На какое-то время Нора поднялась к себе, а потом ее гордый профиль промелькнул в дверях гостиной. Эмили не окликнула дочь. Она встала и выглянула в окно. И смотрела на высокую женщину, удалявшуюся от дома уверенной быстрой походкой, пока та не скрылась из вида.
– Взгляни-ка, – Рэй легонько толкнул локтем водителя такси и кивнул на переходившую через улицу женщину.Майка на тонких бретелях облегала высокую грудь, прямая, до колен, светлая юбка подчеркивала ровный загар красивых ног. Лица он, правда, не разглядел – слишком быстро женщина прошла мимо, но на лицо он всегда смотрел в последнюю очередь.– Так что? – спросил таксист. – Может, выйдешь? – Он подмигнул пассажиру.– Нет, – Рэй внезапно помрачнел, – сейчас мне надо в другое место.
Спустя несколько дней Нора уехала. Эмили больше не пыталась поговорить с ней, и они даже не попрощались: Эмили просто не смогла заставить себя спуститься вниз. Она только наблюдала из окна, как дочь что-то наставительно говорит Никки, взмахивая иногда указательным пальцем перед ее лицом. «Классная дама», – подумала Эмили и сейчас же упрекнула себя: снова это ироничное высокомерие!Нора в последний раз помахала дочери из машины. Наверх, на окна комнаты Эмили, она так и не взглянула. А ведь Фрэнка мамочка непременно провожает – и встречает, и провожает, оседлав свою развалюху. «Нора, мой тебе совет, не потеряй его, ты вряд ли встретишь еще такого мужчину. Он чудный, как ты этого не видишь?» – «Мама, он бегает за каждой юбкой, а на меня, твою дочь, не обращает никакого внимания, ты находишь это чудным?» – «Ах, это все такая ерунда, поверь мне! К тому же ты сама делаешь ошибку за ошибкой, сама отталкиваешь его», – и ни слова больше, только ироничная улыбка. Кажется, она даже хотела, чтобы они расстались, ведь она-то не потеряла Фрэнка, только из приличия не виделась с ним какое-то время. Фрэнк… Нора с силой хлопнула дверцей автомобиля. Почему до сих пор воспоминание о нем причиняет ей боль? Неужели никогда она не сможет подумать о нем равнодушно? Нора не просто злилась, одно упоминание этого имени приводило ее в бешенство. А Эмили празднует с ним каждый свой день рождения и еще смеет упрекать ее в том, что она не хочет к ним присоединиться… Верно она ответила, – нет у нее матери и никогда не было, она была лишь воспитанницей этой страшной женщины, так и не осознавшей всю степень своей вины… Как она вообще может жить, как смогла прожить эти тридцать лет? Неужели даже кошмары ее не мучают? «Я только теперь поняла…» – что ты поняла, мама? Что отняла у меня отца? Что приложила руку к тому, чтобы я потеряла мужа? За что ты мстишь мне всю жизнь? За то, что я родилась?– Время полета до Нью-Йорка – один час пятьдесят минут. Наша авиакомпания надеется, что вы приятно проведете это время.– Да уж черта с два! – проговорил мужской голос рядом.Нора оторвалась от своих мыслей и повернула голову. Ей ослепительно улыбнулись.– Терпеть не могу летать, – пояснил попутчик.– Так не летайте! – раздраженно заметила она.– В машине слишком долго и жарко. А поезда смертельно надоели.«Странный тип», – подумала Нора, пожав плечами в ответ.– Просто я слишком много ездил в последнее время, – он помолчал. Потом, окинув ее внимательным взглядом, возобновил разговор: – Готов поклясться, я вас где-то недавно видел. Только вот где?Нора скривила губы: какая банальность!
Джуди бесконечно перебирала в памяти все события последних дней. «Ну, здравствуй, дорогая… Что ты так побледнела?» И бешеные глаза. И дрожащие губы. И тяжесть руки. Не было страха. И не было обиды. Только опустошенность. Она так и не смогла ничего ему объяснить… Но такая ревность – разве это не свидетельство любви? Значит, все же любит. Но где же счастье, которое призвана приносить любовь?Его руки, властно сжимающие ее плечи, притягивающие к себе… Она так скучала по этим сильным рукам. И хриплый от возбуждения голос – ей так нравилось, когда он говорил во время секса, все равно что… И эти губы, от их поцелуя кружится голова – столько лет уже кружится голова!Но почему, почему от всего этого теперь разит такой невыносимой пошлостью?
Ярко-желтое, апельсинового цвета платье, подчеркивавшее все формы безупречной фигуры соседки, слепило Рэю глаза. Светлые волосы, ярко-желтое платье и смуглая от загара кожа. Ему нравились «шоколадные» женщины. «Шоколад с апельсиновым соком в придачу», – мысленно усмехнулся он.Между тем он едва ли не исповедовался этой женщине, стараясь смотреть в глубину зеленых глаз, а не в глубину выреза платья.– Наши отношения уже давно дали трещину, – говорил он, – но все же… воспользоваться моим отсутствием… Пока я работаю, она заводит мерзкую интрижку… Это так больно!– Да, – задумчиво проговорила Нора, глядя в иллюминатор. – Я понимаю вас. Я сама слишком хорошо знаю, что такое измена любимого человека.– Вы? – с почти искренним изумлением переспросил Рэй. – Кто осмелился изменить столь прекрасной женщине?И на этот раз она улыбнулась в ответ.
Четвертого июля Никки, как всегда, выскочила на крыльцо, сверкая белыми шортами и веселой белозубой улыбкой. Подружки по случаю праздника принарядились, нацепив на себя всяческую бижутерию: браслеты в виде змей, висячие серьги и даже тонкие цепочки на лодыжке у каждой. Старшая, к тому же, подкрасила губы ярко-алой помадой. Юноша был одет в пеструю рубашку – по животу и спине тянулись бело-красные полосы, а небесно синие плечи и грудь были усыпаны звездами.– Ты сегодня вместо флага? – рассмеялась Никки и щелкнула парня по носу, словно это он был младше ее на два года.Эмили глядела на удалявшуюся по улице компанию из окна.Четвертое июля… Тридцать два года прошло. Она прожила тридцать два года после того страшного Дня независимости. Она сумела прожить эти годы, почти не вспоминая о том дне, вычеркнув его из своей жизни. Только черты дочери иногда напоминали ей это красивое мужское лицо: у Норы были зеленые отцовские глаза, его нос с небольшой горбинкой, его пшеничного цвета волосы. Только губы она унаследовала от матери, и так же, как Эмили, поджимала их, сердясь, так же морщила, улыбаясь. А у Ричарда губы были крупные, красиво очерченные, чувственные…Эмили прикрыла ладонями лицо: «Что это со мной? Зачем я думаю об этом?» Она думала об этом уже не первый день: словно заводная игрушка, одни и те же мысли, сопровождаемые определенным набором образов прошлого и настоящего, проносились по одному и тому же пути, описывая круг за кругом, и движение это ничто не в силах было остановить.Эмили доела порцию гренок, выпила два стакана грейпфрутового сока и отправилась в библиотеку. Но ее рука скользила по корешкам книг, не останавливаясь ни на одной… Вздохнув, она вышла из библиотеки. Посидела в кабинете у компьютера. Она занималась переводами с итальянского и французского. В последнее время переводить приходилось в основном бульварные романы, что особой радости не доставляло. Иногда, впрочем, попадались довольно милые, написанные с несомненным вкусом вещицы. Переводчик с именем, Эмили не нуждалась в деньгах и могла бы не утруждать себя подобными занятиями, но она всю жизнь была трудолюбива, не выносила сидения без дела, и теперь работа давала ей ощущение собственной востребованности. Иногда ее просили переводить научные статьи, необходимые для работы над университетскими дипломами, и это ее развлекало, не принося никаких денег, так как просили обычно приятельницы, пекущиеся об образовании своих отпрысков. И сейчас на мониторе высветился один из таких научных текстов, напичканный непомерно удивлявшими ее химическими терминами. Дальше двух фраз дело не двинулось. Ей стало скучно.Она отправилась в спальню, где в последние дни проводила слишком много времени. Она стала недопустимо много лежать и иногда, к своему стыду, обнаруживала, что опять задремала на три четверти часа.Но сейчас ей не спалось. Сон приходил, когда она уставала от монотонной круговерти мыслей, доходила до полного изнеможения. Сейчас же этот бег только начался и еще не успел утомить. Прошло три часа. Она не меняла положения тела и неотрывно смотрела на зеркальную поверхность, отражавшую невысокую деревянную спинку кровати, темно-синее покрывало и ее правую ступню с выступающим бугорком косточки под большим пальцем – ей всегда трудно было подобрать себе обувь из-за этих увеличенных косточек. Отражение в зеркале связывало ее с реальностью, напоминало о том, что она лежит у себя в спальне, что ей уже семьдесят пять и она может позволить себе роскошь полежать днем, тем более, если ей нездоровится. Нездоровится… Да нет же, она себя нормально чувствует… Только не встать, и даже, кажется, рукой не пошевелить…А перед глазами, заслоняя зеркало, опровергая отражавшуюся в нем реальность, шел кинофильм с приглушенным звуком, и главной героиней разыгрывающейся мелодрамы была она сама.
С улицы донеслись громкие звуки. Джуди перегнулась через стол и взглянула в окно. Движение было перекрыто. По улице шел оркестр, заполняя все окружающее пространство веселым зовом духовых. Звездно-полосатые котелки, разноцветные воздушные шары со смешными рожицами, костюмы индейцев, ковбоев, солдат времен Войны за независимость, маски бывших президентов, накладные уши и носы все это перемещалось вслед за оркестром по направлению к центру.Джуди захотелось спуститься, слиться с толпой, дать захлестнуть себя бездумному веселью. Но у нее не было припасено маски, и даже солнцезащитные очки – самый простой и банальный выход из положения – валялись в столе со сломанной дужкой. Она подошла к зеркалу и вгляделась в свое лицо. Нет-нет, с таким глазом нельзя показываться на людях. Даже в этой толпе на нее будут показывать пальцем. Какое уж тут веселье!
– Здесь похоронен мой отец, – сказала Нора и присела на корточки рядом с квадратной могильной плитой.– «Ричард Краун», – прочел Рэй и сдвинул брови. Ему было неловко, он совсем не знал, как вести себя в таком случае. Рассчитывал весело провести праздник в компании очаровательной женщины, а она потащила его на кладбище.– Почему ты пришла сюда именно сегодня? – помолчав, спросил он.– Как? Ты не понимаешь? – не отрывая взгляда от надписи на плите, произнесла Нора.Рэй напрягся.– Он что – был военным, твой отец?Она отрицательно качнула головой.– Нет, просто он погиб в этот день, четвертого июля. Тридцать два года назад.Рэй совсем приуныл. Какой уж тут праздник! Весь день придется держать платочек у ее глаз и сочувственно поглаживать ее загорелую руку.– Тридцать два года? Ты была совсем маленькой?– Да, мне было четыре. – Она помолчала и добавила: – Сейчас мне тридцать шесть.– Я уже подсчитал, – улыбнулся Рэй и тут же снова посерьезнел: – Он что, болел?– Нет, я же сказала – погиб. – Голос ее дрогнул.– А-а… я, видимо, не расслышал. А что…– Его убили, – не дослушав вопроса, ответила Нора.Она резко поднялась. По выражению ее лица Рэй понял, что продолжать расспросы не стоит.– Хочу выпить, – Нора попыталась улыбнуться, но улыбка вышла натянутой и невеселой.– В этом случае я – самая подходящая компания! – оживился Рэй. Ему было по-настоящему жаль ее и хотелось разогнать тучи, сгустившиеся в душе его новой знакомой, хотелось услышать наконец, как звучит смех этой женщины.
Бабушка ждала ее к обеду. Но Никки совсем не хотелось есть. Они уже перехватили по хот-догу, выпили по бутылке обжигающе холодной колы, а затем еще попкорн, две порции мороженого… Но бабушка будет сердиться, если она не явится к обеду. Должно быть, цыплята уже на огне, и Берта сосредоточенно мельчит салатные листы или выжимает сок из плодов манго.Они подошли к воротам.– Подождите здесь. – Николь знала, что пригласить на обед своих друзей может только с позволения Эмили. Это означало добавить работы Берте и заставить бабушку провести час в компании трех чужих подростков, которые, Никки это понимала, не придутся ей по вкусу. Но она знала и то, что отказа не будет. Впрочем, лучше всего было бы получить разрешение не обедать. Празднества продолжались, да и к тому же сегодня они еще не были на пляже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33