Предстояло собрать все мысли, разбросанные на нескольких исписанных его мелким почерком листах, и спаять их в единое целое. Это был самый ответственный момент в работе: чтобы сделать по-настоящему хорошую статью, – а он никогда не позволял себе писать проходные статейки, – необходимо сосредоточиться, нужен соответствующий настрой. Но его не было. Промучившись с полчаса, Фрэнк вернулся в спальню и присел на край постели. Шарлотта спала, разбросав тонкие смуглые руки, словно пыталась обнять всю постель разом. Фрэнк напряженно вглядывался в ее стриженый мальчишеский затылок. Какое-то время спустя она пошевелилась, а потом плавно перевернулась на спину и так же раскидала руки, словно изображая распятие. Ее поза вдруг навела Фрэнка на свежую мысль о «Голгофе» – картине молодого лионского художника, в числе других попавшего в круг его зрения. Он вернулся к работе.Он не слышал, как Шарлотта встала. Руки, внезапно обвившие его шею, почти напугали его.– Как ты неслышно подошла… – пробормотал он, не отрывая взгляда от текста на экране.Шарлотта потерлась щекой о его щеку. Потом взъерошила Фрэнку волосы и стала накручивать их на палец. Он, казалось, не обращал на это никакого внимания.– Фрэнки… – прошептала Шарлотта прямо ему в ухо.Он что-то промычал в ответ, а его пальцы продолжали свой бег по клавишам. Тогда она снова стала гладить его волосы и наматывать их на палец. А потом слегка потянула черную прядь… Фрэнк вскрикнул.– Шарлотта, – сказал он строгим голосом, поводя головой, чтобы освободиться от ее руки, – прекрати.– Слушаюсь, папочка, – голосом обиженного ребенка откликнулась она и вышла.Но очень скоро вернулась. На этот раз Фрэнк спиной ощущал, как она почти беззвучно передвигается по комнате. Он легко мог представить себе надутые губки, сведенные брови…Подойдя к окну, Шарлотта посмотрела на окна соседнего дома, на стайку воробьев, перелетавших с крыши на дерево под окном и обратно. Она тихонько засмеялась, подумав, что этих птиц можно было бы привлечь за нарушение правил уличного движения, – попробовал бы кто-нибудь из пешеходов так скакать с одной стороны улицы на другую! Потом она оглянулась на Фрэнка. Если бы он спросил, чему она смеется, то, конечно же, она бы не ответила – ведь это так глупо! – но… он и не спросит.Отодвинув стопку книг, сложенных на подоконнике, Шарлотта разместилась рядом и подтянула колени к подбородку. Фрэнк краем глаза заметил ее движение, и то, как она села, напомнило ему что-то, но он не смог поймать мимолетный образ. Шарлотта поерзала, пытаясь найти удобное положение для своего худенького гибкого тельца. А Фрэнк уже сбился с мысли и тщетно пытался нащупать ту нить, что только что вела его к выходу из лабиринта. Шарлотта, без сомнения, делала все, чтобы обратить на себя его внимание. Она вытянула ногу, подняла ее довольно высоко и, растопырив пальцы, взглянула на них снизу вверх прищуренным глазом. Она так выглядела при этом, что Фрэнк с трудом сдержал улыбку, делая вид, что поглощен работой. Правда, он уже не печатал, но по-прежнему не отводил взгляда от компьютера. Затем Шарлотта чуть приспустила свой атласный халатик, обнажив плечо, и стала, словно в раздумье, водить по плечу ноготком… А потом вдруг развернулась лицом к окну и прямо на широком подоконнике встала на четвереньки, выставив Фрэнку свою маленькую попку. Тут уж он не сдержал улыбки: ни о какой работе дальше не могло быть и речи – она добилась своего! Но именно поэтому он решил хотя бы внешне не поддаваться.Поглядев на что-то за окном, она соскочила с подоконника и подошла к Фрэнку. Наклонилась через его плечо и прочла пару фраз, шевеля губами и щуря глаза. А потом вдруг одним быстрым движением уселась к нему на колени, заслонив собой монитор. Взгляд ее, устремленный прямо в глаза Фрэнку, вопрошал: «Ну, что ты теперь сделаешь?» Фрэнк сделал суровое лицо и отвел глаза в сторону. Он терпеливо ждал. Она немного посидела, не шевелясь, и медленно сползла с его колен. Оставшись один, Фрэнк пожалел о том, что вел себя так, – теперь неизбежны слезы и объяснения. Но должна же она когда-нибудь понять, что ему необходимо работать! Он не может потворствовать всем ее капризам. Каждый раз, как он садится за работу, она непременно хочет съездить куда-нибудь поужинать, показать ему свой новый наряд, посмотреть в его компании комедию… Или именно в этот момент ей хочется заняться любовью, и если он осмелится отказать, то потом она обязательно ответит тем же и будет долго его мучить.Он еще с четверть часа делал вид, что работает, а потом выключил компьютер. Рабочее настроение испарилось, выстроившиеся было в стройную схему основные положения статьи снова разбрелись, а некоторые мысли уже казались ему банальными. Нужно дать себе отдых, иначе все, что он сделает сейчас, потом придется вычеркнуть.Шарлотта, все в том же, алом, с черной окантовкой, халатике сидела в кресле, поставив правую ступню на матового стекла цветок с четырьмя голубоватыми лепестками. Высунув от усердия кончик языка, она тонкой кисточкой наносила лак на маленькие ногти и то и дело крутила длинной ногой, отодвигая в сторону мешавшее смотреть колено. Фрэнк сел в черное кожаное кресло по другую сторону стола и взял в руки журнал мод. Без всякого интереса пролистав его, он поднял глаза и стал наблюдать за Шарлоттой. Только сейчас он заметил, как она подросла за прошедшие два года. * * * Вскоре после разрыва с Норой Фрэнк окончательно решил перебраться во Францию. До этого он приезжал сюда довольно часто, визиты становились все более продолжительными, и Нора уже давно была уверена, что у него во Франции есть постоянная любовница. Каждый его отъезд из дома – сначала из того дома, где хозяйкой была Эмили, а потом из их квартиры в Нью-Йорке, – сопровождался изматывающими скандалами, и поэтому с каждым разом он возвращался все позже. Два-три дня превратились сначала в две-три недели, потом – в два-три месяца… Но все же он возвращался.Фрэнк вообще был весьма нерешителен в разрывах. Каждый свой более или менее серьезный роман он тянул до последнего, пока женщина сама не понимала, что это конец и ничего уже не вернуть. Он никогда не пускался в объяснения, предпочитая отмалчиваться, а что еще может так разозлить женщину, как упрямое молчание и холодность в ответ на ласки? Если же опостылевшая возлюбленная отказывалась делать очевидные выводы, Фрэнк просто удалялся. Избегал встреч, не отвечал на звонки и, наконец пойманный и припертый к стенке, на произнесенный с гневом или сопровождаемый рыданиями вопрос «Так значит все?!» – отвечал, отведя взгляд: «Да».Тем труднее ему было решиться на разрыв с Норой, хотя совместная жизнь давным-давно превратилась в ад для обоих. Но столько лет… И Никки, и Эмили… Сам бы Фрэнк никогда не решился уйти окончательно. И когда это сделала она, он испытал облегчение. Отослав Никки к бабушке, Нора переехала к какому-то бейсболисту. Это был ее первый роман за годы их супружеской жизни, о чем она зачем-то сообщила Фрэнку в прощальном письме. Пространное письмо, видимо, было призвано вызвать у него ревность и чувство раскаяния. Может быть, она даже рассчитывала, что Фрэнк попытается ее вернуть, но он не испытывал никакого желания снова видеть ее лицо изо дня в день. Тем более, раз с этим спортсменом она «впервые за девять лет почувствовала себя женщиной»! Чего ради он будет мешать ее счастью? То, что она лукавила, он понимал. Когда спустя два месяца Нора ушла от бейсболиста к владельцу картинной галереи в Бостоне, Фрэнк не был удивлен. И дальше ее жизнь без него протекала так, как он и предполагал: один герой сменял другого, и Фрэнк почти всякий раз слышал от Эмили новое имя или просто брошенное вскользь: «Кажется, у нее снова сменился партнер…» Впрочем, ему это было безразлично. Он сам почти всю свою жизнь перелетал от одной женщины к другой и, когда настроен был говорить правду самому себе, не мог ответить на вопрос: было ли это поиском идеала или обычной распущенностью.Прежде чем обосноваться в Париже, он объездил всю Францию, время от времени возвращаясь в пустую нью-йоркскую квартиру. Работа связывала его с Америкой. Но эти частые переезды, квартира, где больше не звучал смех дочери, тогдашняя отчужденность Эмили, чувство одиночества при обилии знакомых… Однажды, зачем-то перебирая альбомы с фотографиями, которые Нора то ли забыла, то ли не захотела забрать с собой, он поймал себя на том, что с тоской вспоминает семейную жизнь, жалеет о разрыве… Тогда, рассердившись на себя за это проявление слабости, он и решил уехать или, по крайней мере, сменить квартиру. Как раз в это время сотрудничество с парижскими издательствами стало постоянным, к тому же он получил заказ на книгу об американском искусстве, и это было как нельзя более кстати – вопрос решился сам собой. Фрэнк окончательно перебрался в Париж и теперь бывал в Штатах наездами – по делам или в гостях у Эмили, когда отношения с нею снова наладились.В Париже у него было несколько романов, правда, с годами любовные истории становились все более скоротечными и менее запоминающимися. Он уже забывал имена своих возлюбленных и обстоятельства своего с ними знакомства, забывал лица и умилявшие его привычки, а в памяти оставались одна-две ровно ничего не значившие детали. Однажды Фрэнк не узнал на одном из приемов представленную ему поразительной красоты брюнетку. И только когда она с явным недоумением отреагировала на какую-то произнесенную им несколько двусмысленную любезность, он вдруг вспомнил вечер в Ницце, блондинку с изумительным лицом… Боже, стоило поменять цвет волос – и вот уже перед тобой другая женщина! Но как же можно было забыть такую красоту? «Старею», – решил тогда он.В Париже, до знакомства с Шарлоттой, у него была лишь одна довольно долгая, по его тогдашним меркам, и памятная история, но она настолько вымотала Фрэнка, что вспоминать о ней он не любил так же, как о своем браке. То была жена одного дипломата, и она чуть было не бросила своего замечательного мужа ради американца, имени которого никогда прежде не слышала, статей и книг которого не читала. Она была умна, красива и легка в общении, но в то же время амбициозна до умопомрачения. Ее приверженность туалетам от «Torrente», призванным демонстрировать роскошь, сразу же ясно показала, что этот роман вряд ли ему по силам. Она была из тех, что искали встреч, звонили глубокой ночью – он не брал трубку – и затем гневно задавали вопросы. На последнюю встречу с ним – а обоим было ясно, что встреча последняя – она пришла в черном наряде, к которому не слишком подходил ее гнев: здесь больше бы пристали слезы. И Фрэнк был так жесток, что сказал ей об этом. Конечно, это не слишком соответствовало правилам поведения джентльмена, но он просто не смог удержаться…Может, потому он так и бросился тогда к Шарлотте, что ее мало интересовала разница между стилями домов «Lapidus» и «Carven»… Живя в Париже, она все же жила в другом городе, чем те женщины, с которыми он встречался. У нее были дурные манеры, она покусывала заусеницы и ругалась скверными словами, мешая французские и английские скабрезности, но в ней не было снобизма и высокомерия, она была естественна, и Фрэнку показалось, что она – сама жизнь, сама юность… Он чувствовал себя Пигмалионом, а Шарлотта идеально подходила на роль Галатеи, с той разницей, что единственным его желанием было ничего не менять в этом существе.Они встретились в дешевом парижском баре, она пила пиво и хотела заказать себе чего-нибудь покрепче. Он угостил ее перно. Она быстро опьянела, и он предложил проводить ее домой или просто посадить в такси. Она отказалась, заявив, что не хочет домой и не хочет расставаться с ним. Тогда он отвел ее к себе, снял с нее рваные ниже колен джинсы и уложил в постель, а сам устроился в другой комнате на диване.А утром Фрэнка разбудил ее голос. Она звала его из спальни. Прикрываясь простыней, Шарлотта похлопала ладонью по постели, приглашая его сесть. Он сел, потом прилег, облокотясь на руку и слушая ее болтовню. Она рассказывала о родителях, о сестре и брате, о школе, которую недавно бросила. Потом последовал душещипательный рассказ о несчастной любви к некоему Кристоферу – как понял Фрэнк, журналисту какой-то бульварной газетенки. «С ним я тоже познакомилась в баре, но в другом». Ей, как, впрочем, многим в ее возрасте, нравились взрослые мужчины – «без прыщей и такие большие, сильные, с мышцами…» Этот Кристофер попользовался малышкой, а потом, ничуть не задумываясь, уступил ее своему приятелю. «Он пошел еще пива купить, а эта скотина давай меня лапать и лезть со своими вонючими поцелуями! Я от него по всей квартире бегала, а Кристо пришел и сказал только, что нечего ломаться и строить из себя недотрогу». Фрэнк испугался, что сейчас последует рассказ о насилии, но она переключилась на сетования по поводу мужского цинизма и жестокости. Как он понял, насиловать ее не стали, а просто выставили за дверь и велели больше не являться, чем она была крайне уязвлена. Шарлотте казалось, что она все еще по уши влюблена в этого Кристофера, и Фрэнк, сам превратившийся за время общения с ней в наивного подростка, этому поверил. После чего был безмерно удивлен, когда Шарлотта вдруг без лишних слов выскользнула из-под простыни и в мгновение ока оседлала его. Он не нашел в себе сил сопротивляться, но ощущение, что он совершает по меньшей мере неблаговидный поступок, не покидало, пока он послушно выполнял все ее приказания, находя особое наслаждение в безоговорочном подчинении столь юному существу. Ей едва исполнилось пятнадцать, он был старше на двадцать один год.Сначала Шарлотта навещала его, когда ей этого хотелось, приходя поздно вечером и удаляясь после полудня. А однажды она пришла с огромным потрепанным чемоданом и объявила, что окончательно разругалась с «динозаврами», как она называла родителей, и что идти ей некуда. Кроме того, Фрэнк – любовь всей ее жизни, и она хочет быть с ним. Насчет последнего Фрэнк не был так уж уверен, но он успел привязаться к этой девочке, ждал ее появления и при воспоминании о ней испытывал сильное желание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33