Мэтью увидел невдалеке двух женщин, наполняющих мехи из шкур. Золотом переливалось солнце на поверхности, напоминая день, когда Мэтью увидел такое же солнце, сияющее над источником Бидвелла.Он сложил ладонь чашечкой, набрал воды и приложил к лицу, ощущая, как она стекает по горлу, по груди. Горячка разума остывала, зрение прояснилось.Индейская деревня, понял он, была зеркальным образом Фаунт-Рояла. Как и создание Бидвелла, деревня разместилась здесь — кто знает, когда это было, — поближе к источнику пресной воды.Мэтью услышал, что шум толпы стих. Чья-то тень легла на него и произнесла:— На унхуг паг ке не!Двое мужчин взяли Мэтью, осторожно, чтобы не потревожить раны, и помогли ему встать. Потом Мэтью повернулся к говорившему, но он уже знал, кто отдал приказ.Навпавпэ был на четыре дюйма ниже Мэтью, но высота судейского парика придавала ему солидность. Золотые полоски камзола сияли под ярким солнцем. Добавить сюда еще эти тщательные татуировки, и Навпавпэ становился зрелищем — глаз не оторвать, при этом весьма внушительной личностью. В нескольких шагах у него за спиной стояла Рэйчел, и глаза ее тоже были цвета испанского золота.— Прости мой народ, — сказал Навпавпэ речью королей. Он пожал плечами и улыбнулся: — Мы не часто принимаем гостей.Мэтью все еще не пришел в себя. Он медленно моргнул, поднес руку к лицу:— А то... что вы сделали... с Шоукомбом... с белой рыбой... входит в прием?Навпавпэ был просто шокирован:— О нет! Разумеется, нет! Ты не так понял, Победитель Демона! Ты и твоя женщина — почетные гости здесь за то, что ты сделал для моего народа! А белая рыба — грязный преступник!— Вы так с ним поступили за воровство и убийство? Может быть, закончить эту работу и проявить немного милосердия?Навпавпэ помолчал, обдумывая.— Милосердия? — спросил он, морща лоб. — Что такое это самое "милосердие"?Очевидно, это понятие французский географ, выдававший себя за короля, не смог или не захотел объяснить.— Милосердие, — начал Мэтью, — проявляется, когда... — он задумался, подыскивая слова, — когда наступает время положить конец чьему-то страданию.Навпавпэ еще сильнее наморщил лоб:— А что такое страдание?— Это то, что ты чувствовал, когда погиб твой отец, — пояснил Мэтью.— Ах, это! Ты хочешь сказать, что надо вспороть брюхо белой рыбе, а внутренности вытащить и скормить собакам?— Ну... я думаю, нож в сердце будет быстрее.— Смысл не в том, чтобы было быстрее, Победитель Демона. Смысл в каре, в том, чтобы показать всем, что бывает за такие преступления. И к тому же детям и старикам так нравится его пение по ночам. — Навпавпэ уставился на озерцо, все еще в размышлении. — Это самое милосердие; так делают во Франз-Европэ?— Да.— Тогда — что ж. Значит, это то, чему мы должны стремиться подражать. И все-таки... нам его будет не хватать. — Он повернулся к стоявшему рядом человеку: — Се ока па неха! Ну се каидо на кай ичиси!С последним шипящим звуком он сделал колющее движение, а потом, к ужасу Мэтью, резко повернул и полоснул крест-накрест невидимым лезвием. Человек с покрытой татуировкой лицом побежал прочь, вопя и что-то выкрикивая, и почти все зеваки — мужчины, женщины и дети наравне — побежали за ним, испуская те же звуки.Мэтью должно было бы стать легче, но не стало. Тогда он усилием воли переключил мысль на другой и более важный предмет.— А что такое солнце мужества? — спросил он.— То, что дает дух воды, — ответил Навпавпэ. — А также луны и звезды от великих богов.— Дух воды?— Да. — Навпавпэ показал на озерцо. — Здесь он живет.— Мэтью! — окликнула его Рэйчел, становясь рядом. — Что он говорит?— Я пока не знаю, — ответил он. — Я пытаюсь...— Аг-аг! — Навпавпэ погрозил пальцем. — Дух воды может оскорбиться, услышав грязные слова.— Приношу свои извинения. Позволь спросить, если можно: как дает вам дух воды эти солнца мужества?В ответ Навпавпэ вошел в воду. Он уходил от берега, пока не зашел по пояс. Потом остановился и, одной рукой придерживая на голове парик, наклонился, а другой стал ощупывать дно. То и дело он доставал пригоршню ила и просеивал сквозь пальцы.— Что он ищет? — тихо спросила Рэйчел. — Ракушки?— Не думаю, — ответил Мэтью. У него был соблазн рассказать ей о Шоукомбе, просто чтобы избавиться от тяжести виденного, но не было смысла делиться таким ужасом.Навпавпэ сменил место, зайдя чуть поглубже, наклонился и снова стал искать. Перед вудвордова камзола потемнел от воды.И через минуту вождь перешел на третье место. Рэйчел тихонько вложила пальцы в ладонь Мэтью.— Я никогда не видела ничего подобного. Вокруг всей деревни — стена леса.Мэтью хмыкнул, наблюдая Навпавпэ за работой. Защитная стена деревьев — еще одно связующее звено между деревней и Фаунт-Роялом. У него было чувство, что эти два поселения, разделенные милями, связаны еще каким-то образом, о котором никто не подозревает.Близость Рэйчел и тепло ее руки напомнили об их недавней близости. Как будто это воспоминание лежало совсем рядом с центром памяти. Но это все была иллюзия. Так ведь? Конечно, так. Рэйчел не полезла бы на лежанку отдаваться умирающему. Даже если он спас ей жизнь. Даже если бы она думала, что ему уже недолго осталось на этой земле.Но... чисто теоретически... если именно так стало известно, что он на пути к выздоровлению? А что, если... доктор даже поощрил ее к такому физическому и эмоциональному контакту, этакий индейский способ лечения, подобный... да, подобный кровопусканию?Если так, то доктору Шилдсу много есть чему поучиться.— Рэйчел, — сказал Мэтью, осторожно гладя пальцами ее руку. — Ты... — Он остановился, не зная, как к этому подойти, и решил избрать обходной путь. Тебе дали какую-нибудь другую одежду? Какую-нибудь... гм... местную?Она встретила его взгляд.— Да, — сказала она. — Эта молчаливая девушка принесла мне платье в обмен на то синее, что было у тебя в мешке.Мэтью попытался прочесть правду у нее в глазах. Если они с Рэйчел действительно тогда любили друг друга, то признаваться в этом она сейчас не собиралась. И прочесть по ее внешности этого тоже не удавалось. И в этом, подумал он, ключевой вопрос: она могла отдать ему свое тело из-за чувства или же в рамках метода лечения, рекомендованного доктором, который Мэтью казался сделанным из одного теста с Исходом Иерусалимом, а могло быть, что это фантазия, навеянная горячкой и дурманящим дымом, желаемое, но не действительность.В чем же правда? Правда, подумал он, в том, что Рэйчел все еще любит своего мужа. Или хотя бы память о нем. Он это понимал из того, о чем она не говорит. Если тут было на самом деле о чем говорить. Она может хранить чувства к нему как букет розовых гвоздик. Но это не красные розы, и в этом вся разница.Он мог спросить, какого цвета то платье. Мог точно описать ей его. Или мог начать его описывать, и она ему скажет, что сильнее ошибиться он не мог.Может быть, ему и не надо знать. Или даже желать знать. Наверное, лучше оставить все несказанным, и пусть граница между явью и фантазией останется непотревоженной.Он прокашлялся и снова посмотрел на пруд.— Ты говорила, что с индейцами прошла час пути. Не помнишь, в какую сторону?— Солнце какое-то время было слева. А потом светило в спину.Он кивнул. Значит, они шли час обратно в сторону Фаунт-Рояла. Навпавпэ перешел на четвертое место и крикнул:— Дух воды любит шалить! Иногда он отдает их просто так, а иногда приходится искать и искать, чтобы найти хоть одно!С детской улыбкой он вернулся к своей работе.— Потрясающе! — сказала Рэйчел, качая головой. — Просто неимоверно!— Что именно?— Что он говорит по-французски, а ты его понимаешь. Я бы не могла больше удивиться, если бы он знал латынь!— Да, он потрясающе... — Мэтью резко замолчал, будто прямо перед ним рассыпалась каменная стена. — Бог мой! — прошептал он. — Вот оно!— Что?— Не знает латыни. — Мэтью горело возбуждением. — То, что сказал преподобный Гроув в гостиной Бидвелла в присутствии миссис Неттльз. "Не знает латыни". Вот он, ключ!— Ключ? К чему?Он посмотрел на нее, и теперь он тоже сиял мальчишеской улыбкой.— К доказательству твоей невиновности! То доказательство, которое было мне нужно, Рэйчел! Оно было прямо здесь, ближе, чем... — Он искал сравнение, поскреб щетинистый подбородок... — чем собственные усы! Эта хитрая лиса не умеет...— Рука Навпавпэ взметнулась вверх, по запястье в иле. — Вот она, находка!Мэтью пошел по воде ему навстречу. Вождь открыл ладонь и показал серебристую жемчужину. Немного, но вместе с осколком тарелки — достаточно. Мэтью стала любопытна одна вещь, и он, обойдя вождя, прошел туда, где глубина была ему по пояс.И вот оно! Подозрение подтвердилось; он ощутил заметное течение у колен.— Вода движется, — сказал он.— О да, — согласился Навпавпэ. — Это дышит дух. Иногда сильнее, иногда слабее. Но всегда дышит. Тебя заинтересовал дух воды?— Да, очень.— Гм! — вождь кивнул. — Я не знал, что ваш род религиозен. Я тебя отведу в дом духов как почетного гостя.Навпавпэ отвел Мэтью и Рэйчел в другую хижину возле озерца. У этой стены были выкрашены синим, вход занавешен причудливо сплетенным занавесом из перьев индеек и голубей, кроличьего меха, лисьих шкур прямо с головами и шкур разных других зверей.— Увы, — сказал Навпавпэ, — твоей женщине нельзя туда входить. Духи удостаивают разговором только мужчин, а женщин — только через мужчин. Кроме, конечно, случаев, когда женщина рождается с метками духа и становится провидицей.Мэтью кивнул. Он понял, что то, что в одной культуре называется "метки духа", в другой будет "метками дьявола". Он сказал Рэйчел, что обычаи вождя требуют, чтобы она подождала их снаружи. Потом вслед за Навпавпэ вошел в хижину.Внутри было почти совсем темно, только язычок пламени горел в глиняном горшке, полном масла. К счастью, разъедающего глаза дыма здесь не было. Дом духов казался пустым, насколько мог видеть Мэтью.— Здесь надо говорить уважительно, — предупредил Навпавпэ. — Это построил мой отец, и с тех пор много зим и лет миновало. Я часто сюда прихожу просить совета.— И он отвечает?— Ну... нет. Но все-таки отвечает. Он слушает, что я говорю, а потом отвечает всегда одинаково: сын, решай сам. — Навпавпэ поднял глиняный горшок. — Вот дары, которые дает дух воды.Он с мечущимся огоньком пошел в глубь хижины, Мэтью — за ним.И все равно ничего здесь не было. Кроме одного предмета. На полу стояла миска побольше, полная илистой воды. Вождь сунул в нее ту же руку, что держала жемчужину, и она вышла обратно, капая илом.— Так мы чтим духа воды.Навпавпэ подошел к стене, не сосновой, как другие, а покрытой толстой коркой ила из озера.Вождь прижал пригоршню ила с жемчужиной к стене и разгладил.— Сейчас я должен буду говорить с духом, — сказал он. И потом тихим распевом произнес: — Па не са нехра каи ке пану. Кена пе пе кайру.Распевая, он водил язычком пламени вдоль стены.Сперва блеснуло красное. Потом синее.Потом красное... золотое... еще золотое... дюжина золотых... серебро... пурпур и......безмолвный взрыв красок, когда свет двигался вдоль стены: изумрудная зелень, рубиновая алость, сапфировая синева... и золото, золото, тысячу раз золото...— Ох! — выдохнул Мэтью, и волосы дыбом встали у него на загривке.В этой стене был клад.Клад пиратов. Сотни драгоценностей — небесно-голубые, темно-зеленые, бледно-янтарные, ослепительно белые — и монеты, золото и серебро в таких количествах, что король Франз-Европэ задрожал бы и пустил бы слюни. И самое потрясающее — что это Мэтью видел только самый верхний слой. Высохший ил имел не менее четырех дюймов толщины, шесть футов высоты и четырех футов ширины.Здесь. Здесь, в этой глиняной стене, в этой хижине, в этой деревне, в лесной глуши. Мэтью не поручился бы, но ему показалось, что он слышит, как хохочут в унисон Бог и Дьявол.Теперь он знал. Спрятанное в источнике Фаунт-Рояла унесло течением подземной реки. Конечно, на это потребовалось время. Время нужно на все. Вход в подземную реку, где-то в глубине бидвелловского источника, мог быть не шире тарелки Лукреции Воган. Если бы пират промерил озеро перед тем, как опустить туда мешки с драгоценностями и монетами, он бы обнаружил дно на глубине сорока футов, но не нашел бы стока, через который все унесло в подземную реку. Может быть, течение бывает сильнее в каком-то сезоне или на него действует луна, как на океанские приливы. В любом случае тот пират — человек, у которого хватало ума грабить спрятанное, но не прятать награбленное в крепкую упаковку, — выбрал хранилище с дырой в виде трубы в дне. Зачарованный Мэтью подошел к стене.— Се на кайра па па кайру, — распевал Навпавпэ, медленно водя пламенем вдоль стены, и все время вспыхивали разноцветные огоньки отраженного света.Потом Мэтью заметил, что в высохшем иле блестят еще и черепки посуды, золотые цепочки, серебряные ложки и так далее. Вон выступила инкрустированная золотом рукоять кинжала, а там — треснувший циферблат карманных часов.Понятно было, почему тарелка Лукреции Воган попала к доктору — как некое колдовское приспособление, посланное духом воды. В конце концов, она была украшена узором, в котором индейцы наверняка узнали изображение человеческого органа.— На пе гуида на пе каида, — сказал Навпавпэ и, очевидно, закончил свой обряд, потому что поднес свет к Мэтью.— Солнце... — Голос Мэтью подсел, пришлось начать снова. — Солнце мужества. Ты говорил, что одно солнце украл белая рыба?— Да, и убил человека, которому оно было дано.— А можно спросить, почему оно было ему дано?— Как награда, — ответил Навпавпэ, — награда за мужество. Этот человек спас другого, раненного диким кабаном, а потом убил кабана. Эту традицию начал мой отец. Но белая рыба заманивал моих людей на свои дурные пути, делал их слабыми своим крепким питьем, а потом заставлял работать на себя, как собак. Пришло ему время уйти.— Понимаю. — Мэтью вспомнил, как Шоукомб говорил, что его таверна выстроена с помощью индейской рабочей силы. Теперь он действительно понимал. Он видел всю картину и видел, как становятся на место сложным узором ее фрагменты.— Навпавпэ, — начал Мэтью, — мы с моей... гм... женщиной должны уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100