— Завораживает, — ответил Линч. — Завораживает египетская культура.Брошь... свет...— Завораживает, — снова повторил Линч, и сейчас он сам говорил будто издали. — Как они... создали империю... на шевелящемся песке. Всюду вокруг... песок и песок... течет... медленно, медленно...— Что? — прошептал Мэтью. Брошь... свет... брошь... свет...— Течет... течет песок, — приговаривал Линч. ...свет... — Слушай, Мэтью. Слушай.Мэтью слушал. Казалось, что в комнате потемнело, и только сверкала брошь в руке Линча. Не слышно было ничего, кроме тихого, гулкого голоса Линча, и Мэтью ощутил, что ждет каждого следующего слова.— Слушай, Мэтью... течет песок... течет... красивый-красивый...Голос шептал прямо у него в ухе. Нет: Линч был ближе. Ближе......брошь... свет... брошь... свет... Ближе.— Слушай, — донесся шепчущий приказ, и Мэтью не узнал голоса. — Слушай... тишину......свет... течет-течет песок... брошь... свет красивый-красивый...— Слушай, Мэтью. Слушай тишину. Все. Тихо. Все. Тихо. Все. Красиво. Красиво. Тишина, тишина... Город... стих... Будто... весь мир... затаил дыхание...— А-ах! — выдохнул Мэтью. Это был панический крик тонущего пловца, ловящего ртом воздух. Рот открылся шире... шире... он услышал собственный вздох... страшный шум...— Тихо, тихо... — приговаривал Линч тихим, певучим шепотом. — Все. Тихо. Все. Тихо.— Нет! — Мэтью шагнул назад, налетел на дверной косяк. Он отдернул взгляд от блестящей броши, хотя Линч продолжал вертеть ее то на свету, то в тени. — Нет! Не... не выйдет...— Что, Мэтью? — улыбнулся Линч, пронизывая глазами Мэтью до самого мозга. — Что не выйдет?Он встал со стула... медленно... плавно... как течет-течет песок...Ужас охватил Мэтью, такой ужас, какого он в жизни не знал. Ноги отяжелели, словно в железных сапогах. Линч шел к нему, протягивая руку, чтобы схватить за плечо или за локоть, и время замедлилось, стало пародией на себя. Мэтью не мог отвести взгляда от глаз Линча; они сделались центром мира, и все остальное было тихо... тихо...Он знал, что пальцы Линча вот-вот возьмут его за рукав.Собрав всю силу воли, Мэтью в отчаянном усилии крикнул прямо Линчу в лицо:— Нет!Линч моргнул. Рука его дрогнула на какую-то долю секунды.И этого хватило.Мэтью повернулся и опрометью бросился прочь. Бросился, несмотря на налитые кровью распухшие глаза. Бросился, хотя ноги налились свинцом, а горло пересохло, как текучий песок. Бросился, и тишина гремела у него в ушах, легкие жадно втягивали воздух, украденный у него несколько секунд назад.Мэтью бежал по улице Трудолюбия, и теплое солнце растапливало лед, сковавший его мышцы и кости. Он не смел оглянуться. Не смел оглянуться. Не смел.Но на бегу, оставляя побольше драгоценного расстояния между собой и мягким капканом, куда едва не попался, он осознал ненормальность и непонятную мощь той силы, которой владел Линч. Это было неестественно... чудовищно... это было — течет-течет песок чародейства, тихо-тихо самого Сатаны.И эта сила была у него в голове. Мэтью не мог избавиться от нее, и это было всего страшнее, поскольку о заражении собственного ума — его самого надежного ресурса — невозможно было даже думать.Он бежал, бежал, лицо его покрылось потом, легкие качали воздух. Глава 9 Мэтью сел, дрожа от озноба на ярком солнце, на траву возле источника.Минуло полчаса после бегства из дома Линча, и все еще не прошли последствия этой встречи. Он ощущал не только усталость и вялость, но и страх, пронизывающий до самых глубин его существа. Мэтью думал — а думать стало куда труднее, чем когда-либо в жизни, — что Линч сделал с его разумом то, что он, Мэтью, сделал с его жилищем: вошел без разрешения, порыскал и оставил мазок грязи, выдающий его присутствие.Без сомнения, в этой дуэли победил Линч.Но — без сомнения — Мэтью теперь знал, что у Линча есть теневая рука, которая может войти в мозг человека и создать там любую фантазию. Себя Мэтью считал неглупым и бдительным; и уж если он так поддался гипнотическим способностям крысолова, то насколько проще было тому подчинить себе простых и куда менее ментально гибких горожан, таких, как Бакнер, Гаррик и другие. И Мэтью подозревал, что те, в чьи умы Линч внедрял сцены разврата, были тщательно выбраны на основе их восприимчивости к таким манипуляциям. У Линча, не приходилось сомневаться, был огромный опыт в этом редком ремесле, и он наверняка умел по каким-то признакам определять, кто лучше подходит для подобной манипуляции. Мэтью подумал, что в случае с ним Линч зондировал его линию ментальной обороны и не сумел прорвать барьер. Он бы, наверное, никогда не стал пытаться, если бы не был в отчаянном положении.Мэтью подставил лицо солнцу, пытаясь выжечь последние следы текучего песка из кладовых памяти.Линч, подумал Мэтью, недооценил Вайолет Адамс. Девочка оказалась проницательнее, чем позволял предположить ее робкий вид. Мэтью теперь полагал, что дом, в котором она видела Сатану и белокурого дьяволенка, был не дом Гамильтонов, а дом ее собственного ума. И там, в темной задней комнате, осталась память о завораживающем ее Линче. Конечно, он не пел эту песню на самом деле, когда делал свою работу, но, вероятно, воспоминание об этом событии было у нее изъято, а потому песня — которую Вайолет слышала, когда Линч приходил ловить крыс к ней домой, — стала запасным ключом.Оставался вопрос: где и когда вводил Линч в транс Вайолет Адамс? Мэтью подумал, что, если бы Бакнер и Гаррик могли вспомнить, они бы рассказали, что Линч и к ним приходил ловить крыс — или рассыпать отравленную приманку в качестве "предосторожности". Мэтью мог себе представить, как Линч зовет хозяина выйти в сарай — убедиться в зараженности его крысами, — а потом, когда не видят жена и другие члены семьи, включает на полную мощность свое странное оружие, одновременно стирающее реальность и создающее правдоподобную подделку. Что особенно заинтересовало Мэтью, так это то, что действие этой силы могло быть на какое-то время отложено — то есть Линч давал какой-то мысленный приказ, чтобы фантазия вспомнилась не сразу, а через несколько суток. А память о завороженности стиралась из мозга полностью... кроме как в случае Вайолет Адамс, разум которой стал петь ей голосом Линча.Такой адской шутки он не только раньше не видел — даже не слыхал о подобном! Вот это и впрямь чародейство, да только настоящее. Оно существовало, и оно было причиной, что Рэйчел собираются сжечь на костре в понедельник утром.И что он может сделать?Кажется, ничего. Да, конечно, можно пойти к Бидвеллу и изложить свое дело, но результат был известен Мэтью заранее. Бидвелл прикажет его заковать и посадит в комнату с мягкой обивкой, где он не будет опасен ни себе, ни окружающим. Мэтью побоялся бы упомянуть о такой теории даже магистрату, если бы тот был в состоянии слушать и отвечать. Он бы решил, что Мэтью страшно заколдован, и этот стресс мог бы уложить его в могилу.Кажется, крысолов достиг куда большего, чем просто выиграл дуэль. Линч показал, что война окончена, и объявил себя абсолютным и умелым победителем.Мэтью подтянул колени к подбородку и уставился на синюю воду. Он должен был задать вопрос, который казался ему самым важным в этой жизни, зато и самым сложным. Почему? По какой причине Линч задал себе столько работы, чтобы выставить Рэйчел ведьмой? И почему человек столь гнусной природы вообще оказался в Фаунт-Рояле? Он ли убил преподобного Гроува и Дэниела Ховарта? Если Рэйчел была лишь пешкой в этой странной игре — если, ради предположения, истинной целью был Бидвелл, — то зачем пускаться в такие крайности ради уничтожения Фаунт-Рояла? Возможно ли, что Линч прислан из Чарльз-Тауна ради этого темного дела?Мэтью все же решил, что ревностные сторожевые псы Чарльз-Тауна могут поощрить сожжение нескольких пустых домов, но вряд ли опустятся до того, чтобы субсидировать убийство. Но опять же, кто знает, что правит сердцем человека? Не первый раз потратили бы золотые монеты на пролитие алой крови.Мэтью слегка прищурился, глядя, как рябит поверхность воды под бризом.Золотые монеты. Да. Золотые монеты. Золото и серебро. Испанской чеканки.Постепенно в уме возникала теория, стоящая, чтобы над ней помозговать.Допустим — несмотря на то что ночью он ничего не нашел, — на дне источника действительно лежит клад пиратских монет. Допустим, что каким-то образом Линч — кто бы он ни был на самом деле — узнал об этом за несколько месяцев или даже лет до того, как появился на этой сцене. Прибыв сюда, Линч увидел, что вокруг хранилища сокровищ воздвигается город. Что тогда он мог бы сделать, чтобы все монеты достались ему и только ему?Ответ: создать ведьму, чтобы увял и умер Фаунт-Роял.Наверное, Линч не раз поздно ночью приходил к источнику нырять и обнаружил... О! — понимание пришло как удар... обнаружил не только золото и серебро... но и сапфировую брошь.Что, если в кладе не только монеты, но и украшения? Или отдельные камни? Если Линч действительно нашел брошь в глубинах, тогда крысолов понимает, насколько ему необходимо уничтожить город до того, как всерьез пытаться поднять клад.Да, подумал Мэтью. Да. Это серьезная причина убить двух человек и создать ведьму. Но постой... разве не в интересах Линча, чтобы Рэйчел не была казнена? Когда не станет "ведьмы", Фаунт-Роял может начать выздоравливать. Так что же он сделает, чтобы город продолжал умирать? Создаст вторую ведьму? Это казалось Мэтью работой, требующей огромного риска и многих месяцев подготовки. Нет, Рэйчел была идеальной "ведьмой", и разумнее было бы как-то воспользоваться ее смертью.Быть может... с помощью еще одного убийства? И кого тогда могут найти с перерезанным горлом, жертвой мести "Сатаны" в полутемной комнате или коридоре?Мэтью подозревал, что на этот раз Линч попытается ударить в сонную артерию Фаунт-Рояла. Окажется ли это доктор Шилдс, лежащий в луже крови? Учитель Джонстон? Эдуард Уинстон? Нет. Эти трое, как бы ни были необходимы, могут быть заменены в будущем Фаунт-Рояле.Следующей жертвой станет сам Бидвелл.Мэтью встал, покрывшись гусиной кожей. Неподалеку женщина опускала в воду два ведра, разговаривая с мужчиной, наполнявшим бочонок. Лица их, изборожденные нелегкой трудовой жизнью, не были омрачены заботой. На них читалось, что все хорошо в Фаунт-Рояле... или вскоре будет хорошо, когда казнят ведьму.Мало же они знают, подумал Мэтью. Никто ничего не знает, кроме Линча. И особенно мало знает Бидвелл, потому что, как только погибнет в огненных судорогах Рэйчел, завертятся колеса плана перерезать глотку Бидвеллу, как другим жертвам.И что тут можно сделать?Мэтью нужны были улики. Одной сапфировой броши мало, тем более можно не сомневаться: Линч теперь спрячет ее так, что даже крыса не отыщет. Показать монеты, найденные Гудом, было бы полезно, но это значило бы предать его доверие. Очевидно, что Линч и был вором, который проник в ту ночь в дом Бидвелла и украл монету из комнаты Мэтью — вероятно, желая проверить, не из клада ли она взята. Но оставался еще один вопрос: как могло испанское золото попасть в руки индейца?Мэтью уже больше ощущал себя самим собой. Он не вернулся бы в дом Линча один даже за бочку золотых монет. Но если он найдет какую-то улику, указывающую на Линча... какое-то твердое доказательство, чтобы предъявить Бидвеллу...— Вот вы где! А я как раз шла к вам!Голос этот, высокий, пронзительный как осиное жало, обдал Мэтью новой волной ужаса.Он повернулся к Лукреции Воган. Она лучезарно улыбалась, волосы убраны под накрахмаленный белый чепчик, платье — сиреневое. В руках она держала корзиночку.— Надеялась встретить вас сегодня в хорошем настроении!— Гм... да... в хорошем настроении. — Он уже немного пятился от нее.— Мистер Корбетт, разрешите мне преподнести вам подарок! Я знаю... ну, понимаю, что вчерашний ужин оставил у вас дурное впечатление, и я хотела...— Нет-нет, все хорошо, — сказал Мэтью. — В подарке нет необходимости.— Нет есть! Я видела, как вам понравилась еда — несмотря на демонстративно дурное поведение моей дочери, — а потому испекла вам пирог. Надеюсь, вы любите сладкий картофель?Она вынула из корзинки пирог с золотистой корочкой. Он лежал на глиняной тарелке, украшенной красными сердечками.— Он... он чудесно выглядит, — сказал Мэтью. — Но я не могу его принять.— Чепуха! Почему не можете? А тарелку вернете, когда в следующий раз придете ужинать. Ну, скажем... во вторник, в шесть часов вечера?Он посмотрел ей в глаза и увидел довольно грустную комбинацию жадности и страха. Как можно мягче он ответил:— Миссис Воган, я не могу принять ваш пирог. И ваше приглашение на ужин тоже не могу принять.Она уставилась на него, полуоткрыв рот и все еще протягивая тарелку.— Не в моих силах помочь вашей дочери, — продолжал Мэтью. — У нее есть свое мнение, как и у вас, и в этом-то и состоит коллизия. Сочувствую вашим проблемам, но я не могу их для вас решить.У женщины слегка отвисла челюсть.— Еще раз спасибо за ужин. Он действительно был прекрасен, как и ваше общество. Теперь, с вашего позволения...— Ты... неблагодарный... наглый... свин! — вдруг прошипела она, покраснев, и глаза ее сделались полубезумными. — Да ты можешь себе представить, сколько я старалась, чтобы тебе угодить?— Гм... то есть... Мне очень жаль, но...— Жаль ему! — передразнила она злобно. — Жаль! Да ты знаешь, сколько я денег ухлопала на платье Шериз? Ты знаешь, сколько я гнула спину над этой плитой и отскребала этот дом ради твоего удовольствия? И это тебе тоже жаль?Мэтью заметил, что горожане, пришедшие за водой, смотрят сейчас на них. Если Лукреция это тоже заметила, то ей было все равно, потому что обстрел продолжался:— О нет, ты пришел к нам и набил брюхо, да? Сидел, как лорд на пиру! Даже с собой хлеб унес! А теперь ему жаль, видите ли! — Слезы гнева — гнева не по адресу, подумал Мэтью — увлажнили ее глаза. — Я считала вас джентльменом! И действительно джентльмен, только жалкий! — Миссис Воган, — твердо сказал Мэтью. — Я не могу спасти вашу дочь от того, что вы считаете...— Да кто тебя просит кого-нибудь спасать, самодовольный болван? Как ты смеешь разговаривать со мной как с коровницей какой-нибудь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100