– Мне… мне не по себе.
– И ты туда же! – Он провел ладонью по своим слишком длинным волосам. – Почему с вами, женщинами, вечно что-то происходит?
– Если бы я немного отдохнула…
– Нет времени, я хочу закончить с колесом до того, как пойдут пастухи… С тобой все в порядке? – В начальственном тоне Ника появились тревожные нотки. – О Господи…
Тэффи еще успела заглянуть в его растерянные синие глаза и заметить, как изменилось хмурое лицо звукооператора, а потом ей стало совсем нехорошо. Она не знала, то ли весь этот гвалт, гомон, свист, треск доносится с ярмарки, то ли у нее шумит в ушах.
Тэффи все еще пыталась это понять, когда надежные сильные руки обняли ее за талию и не дали упасть.
– Спокойно, мышка, я тебя поймал.
В первый момент она подумала, что его низкий голос почудился ей, как бывает, когда снится музыка, но потом она услышала новую реплику и ощутила его дыхание на волосах.
– Ты что, не видишь – ее сейчас стошнит!
Тэффи с негодованием повысила голос:
– Вовсе нет!
На самом деле ее протест скорее напоминал едва слышный писк истощенной птицы, но он все-таки привлек внимание Поля Сейлера.
– Ты уверена?
– Меня не стошнит, – убежденно сказала она. – Я ничего не ела.
– И давно? – Поль погладил ее по щеке.
– Не имеет значения. – Она опустила тяжелые веки, чтобы его не видеть. – Главное – что желудок у меня совсем пустой, и поэтому меня не может стошнить.
Он ее больше не слушает, вдруг осознала Тэффи. Вместо этого он принялся кричать что-то Нику поверх ее головы, наверное по-английски, но разобрать было трудно.
Ник был недоволен, это было ясно по его тону, но вскоре он прекратил спорить. Во всяком случае, когда она открыла глаза, Ника поблизости уже не было.
– Ну а теперь, мышка, – Поль пробирался сквозь толпу, все еще поддерживая ее за талию, – я бы хотел повести тебя в мой любимый ресторан и угостить Judd matt Gaardebounen (копченой уткой с бобами)…
– Она застрянет у меня в глотке, – пробормотала Тэффи, стараясь унять дрожь в коленках.
– …но тебя надо накормить поскорее. – Вероятно, он даже не расслышал ее. – Поэтому ограничимся Thuringer.
– Не хочу… – Она очнулась под полосатым навесом и вдохнула те самые запахи, которые причиняли ей танталовы муки, пока она сидела на карусели. – А что такое Thuringer?
– Увидишь.
И Тэффи увидела. Подали румяные сосиски, запеченные в тесте до появления хрустящей корочки, и ее порция каким-то образом исчезла, когда Поль не прикончил и половины своей. Тэффи удивленно уставилась на пустую бумажную тарелку, вспоминая свои слова, сказанные минуту назад. Что она там такое говорила? Ах да. Что еда застрянет у нее в глотке…
Поль заказал ей еще одну порцию. Она хотела было отказаться, но перед ней поставили тарелку, и сама не зная, как это произошло, Тэффи откусила большущий кусок. На этот раз она смогла распробовать его по-настоящему, и никогда раньше приправы не были такими вкусными, мясо – настолько хорошо прожаренным, а хлеб не таял на языке так быстро.
– Так-то лучше, правда? – Он скомкал свою салфетку и бросил ее в урну.
Тэффи кивнула. Проглотив последний кусок, она обрела обычную остроту восприятия. Яркие цвета ярмарочных балаганчиков больше не резали глаз, а шум превратился в приятный гулкий фон.
– Гораздо лучше, спасибо. – У нее прибавилось сил, чтобы перекрикивать этот гул, и это было кстати: ведь ей так много нужно было сказать. – Знаешь…
– Да? – Он ждал, что она скажет. Он, мужчина, перевернувший всю ее жизнь.
– …спасибо. Не знала, что от еды так много зависит.
– Тебе наверняка не приходилось задумываться об этом раньше.
– Да… в общем, не приходилось.
Но и сейчас, когда Тэффи снова была с Полем, ее мысли были не о еде. Футболки, рабочие комбинезоны или свободные рубашки, какие носит Ник, не для него, думала Тэффи. Даже в этот жаркий воскресный полдень он остается официальным и сверхъестественно спокойным в темном костюме, белой рубашке и галстуке. Тэффи любовалась безупречно причесанными волосами на его надменно вскинутой голове, и в ее памяти всплыл образ Люцифера, Князя Тьмы среди праздничной толпы…
Боясь утратить вновь приобретенную силу, она тоже выбросила салфетку и замялась, не зная, с чего начать. Может, стоит начать с самого главного?
– Поль, прости меня.
Изогнутые брови удивленно приподнялись.
– Простить… за что?
В ярком солнечном свете она разглядела в его глазах два оттенка: теплый коричневый и проглядывающий сквозь него темно-серый; янтарь и сталь, свет и тьма, нежность и жестокость… Во что ей верить?
Тэффи отвела глаза, вычерчивая носком босоножки замысловатый узор на асфальте.
– За то, что я притворялась, и за то, в чем тебя обвиняла…
– Обвиняла меня? В чем? – настаивал Поль.
Она вздохнула, понимая, что он не собирается помогать ей.
– Ну, ты знаешь… Что ты слишком благоразумен и осторожен, – быстро закончила она. – Еще много разного, но это – хуже всего.
– Я хочу, чтобы ты просила прощения только за это.
Тэффи смущенно посмотрела ему в лицо и встретила мягкий янтарный взгляд, от которого ей стало так легко, что она осмелилась продолжить:
– Ну а сцена, которую я закатила?
– Ты не давала обета молчания, мышка. Если расстроена, почему бы не закатить сцену?
– Потому что это по-детски, – призналась она впервые в жизни. – И вдобавок свалить всю вину на тебя.
– Я и вправду приложил к этому руку.
– В общем – нет. И ударилась я сама. – Она потрогала локоть.
– Бедная мышка.
Он опять подшучивает над ней, значит, все в порядке. Почему раньше она не понимала, что подсмеиваются обычно над людьми, которые нравятся? Он подсмеивается над ней, значит, она ему нравится, и больше ей ничего не нужно, разве что быть рядом с ним и пробираться сквозь притихшую и теперь более управляемую толпу.
– У меня вопрос, – начала Тэффи, когда они проходили мимо бело-золотой карусели. – Откуда ты там взялся?
Поль пожал плечами.
– Все приходят на Гласис в воскресенье, когда идет Scheuberfouer.
– Даже те, у кого нет детей?
– У кого-то дети, а у меня Ник.
– Так вот почему ты здесь? Поглядеть, как дела у Ника?
– Можно сказать и так. – Он подтолкнул ее вперед. – Его мать поручила мне приглядывать за ним.
– Тогда почему ты его отослал и пошел со мной в кафе?
– Потому что ты больше во мне нуждалась. – Он слегка прижал ее к себе. – Это же надо – морить себя голодом!
– Я не хотела есть, – возразила она. – Ну, или я думала, что не хочу, – добавила она, засмущавшись.
Поль смотрел прямо перед собой, выбирая, куда идти.
– Я съел сегодня не так уж много, но хотя бы попробовал.
– Я тоже… – Она запнулась на полуслове, пытаясь вникнуть в точный смысл того, что он только что произнес. – Ты тоже не был голоден?
– Осторожно! – Он обошел маленькую девочку с огромным конусом мороженого. – Хочешь на чертово колесо?
– Нет, спасибо. – Она расставила ноги, категорически отказываясь идти дальше. Ребенка в коляске пришлось повезти в объезд. – Почему ты не хотел есть?
Он неохотно повернулся к ней – темный силуэт на фоне ослепительно синего неба, яркого солнца, веселящейся толпы. На мгновение Тэффи испугалась, не зная, какой стороной он сейчас повернется к ней – темной или светлой, из стали или из янтаря.
Он улыбнулся:
– Так я должен говорить об этом здесь? На виду у всех? Дополнительный бесплатный аттракцион?
Тут же, как бы отвечая на его реплику, около них остановилась парочка подростков, держащихся за руки, и с откровенным любопытством уставилась на Поля и Тэффи. К этим двум зрителям сразу же прибавились темноволосый человечек с фотоаппаратом, белоголовый мальчишка и девушка.
– Ты только скажи мне, – Тэффи старалась перекрикивать шум ярмарки как можно тише, – почему ты не хотел есть? По той же причине, что и я, или нет?
– Я в любую минуту могу пойти своей дорогой и бросить тебя здесь. – Он посмотрел поверх голов – а зрителей все прибавлялось – в сторону, куда они направлялись.
Тэффи немедленно замолчала. Заметил ли он, как хорошо подействовала его угроза? Конечно, он не мог знать, что именно так родители пресекали ее выходки, когда ей было шесть лет.
– Я не очень испугалась, что ты пойдешь своей дорогой и бросишь меня одну, – закричала она. – Просто я решила, что сейчас не время и не место.
– Для чего, мышка?
Она не ответила, даже не смогла отделаться нейтральным «чтобы выяснять отношения». Да были ли у них отношения? Мало ли по какой причине у людей пропадает аппетит?..
– Для разговоров, – сказала она наконец, чувствуя, как неопределенно и неубедительно это прозвучало.
– Разумно. – Поль снова двинулся вперед – такими большими шагами, что Тэффи пришлось почти бежать за ним, чтобы не отстать.
– Пытаюсь стать разумной, знаешь ли, – крикнула она, огибая группу людей на тротуаре.
– Правильно делаешь. – Просто несправедливо, что его сильный голос так легко перекрывает окружающий шум!
– Правда, правда, не смейся, – настаивала она, семеня рядом с ним. – С сегодняшнего дня я буду вести себя как взрослая, разумно… Что это?
– Я все ждал, когда ты спросишь. Это Шествие пастухов.
– Здорово! – Тэффи, приплясывая, устремилась сквозь толпу.
Было невозможно слышать музыку и не танцевать. Барабаны и серебряные трубы играли такой заразительный мотив, что ноги сами пустились в пляс…
Тэффи с трудом взяла себя в руки, прежде чем Поль догнал ее. Незачем ему видеть, что ее поведение не отличается от поведения маленькой девчушки, прыгающей рядом.
– А у овец всегда на спинах люксембургский флаг?
– Их всегда украшают люксембургские цвета, – уточнил он, показывая на ягненка, шею которого обвивала красно-бело-синяя ленточка.
– Мне нравятся эти синие блузы и красно-белые шейные косынки. – Тэффи проводила глазами веселого пастуха в соломенной шляпе. – Вижу, музыканты тоже в них.
– В наши дни это национальный костюм, – объяснил он, – но мне кажется, что он произошел от обычной одежды, в которой удобно работать на ферме. Люксембуржцы все в душе фермеры.
– А куда направляется процессия? – спросила Тэффи, когда последний участник ее скрылся за поворотом.
Поль пожал плечами.
– Хочешь пойти за ними и посмотреть?
– Да, пожалуйста!
– Ты и сама могла бы быть жительницей Люксембурга, – засмеялся он, протягивая ей руку. – Ты тоже без ума от шествий.
Рука об руку они последовали за овцами, пастухами, музыкантами по узким улочкам, под арками, через мосты, все больше углубляясь в старый город.
– Как здесь холодно, – заметила она, замедлив шаг на вымощенной булыжником узкой улице, где музыка отдавалась от стен высоких старинных домов.
– Здесь, внизу, всегда так. – (Музыка затихала, удаляясь.) – С одной стороны протекает Альзет, а с другой – Петрюс.
– Люксембург – город тысячи мостов, – процитировала Тэффи, – каменная история Европы, место встречи народов… В чем дело?
Поль остановился и взглянул на нее.
– Я хочу пить, мышка. А ты?
– Очень хочу. Мы вернемся в то кафе? – Но ей почему-то казалось, что дело тут не в жажде.
– Может, и вернемся, – он сдвинул брови и пристально посмотрел Тэффи в глаза, – но не туда.
Она хотела спросить, куда же, но поняла, что сейчас любые слова окажутся лишними: он уже принял решение. Над их головами завозились голуби. Из глубины дома послышались голоса, где-то далеко журчала река и играл оркестр.
– Moyen, месье Сейлер, мадемуазель. Тэффи вздрогнула. Местное приветствие, означавшее «доброе утро», употреблялось в любое время дня, но она не ожидала услышать его здесь. Пожилая женщина в нарядном платье кивнула им обоим и прошла мимо.
– Моуеn, мадам Тиль, – успел ответить Поль.
Откуда он может ее знать? Тэффи было очень любопытно, но она промолчала, решив, что все выяснится само собой. Однако вопрос, видимо, промелькнул в ее глазах, потому что Поль счел нужным объяснить:
– В Люксембурге все друг друга знают.
– Похоже на то, – улыбнулась она. – Куда мы идем?
– Я еще не решил. – Он посмотрел на маленькую ладонь, доверчиво прильнувшую к его руке, и накрыл ее своей. – Теперь решил.
Женщина успела уйти далеко вперед. Поль повел Тэффи в ту же сторону, они завернули за угол, потом обогнули другой, все время держась от нее на одинаковом расстоянии, как будто это была своего рода воскресная игра, до тех пор, пока женщина не скрылась за одной из дверей. Они подошли к следующей.
– Вот почему я знаком с мадам Тиль – мы соседи.
Тэффи удивленно огляделась вокруг.
– Ты живешь здесь?
Трехэтажный дом был облицован блеклым разноцветным камнем, рамы обложены белыми кирпичами. Ширина фасада была в одно окно, а стекло в двери защищали причудливые завитки чугунной решетки.
– Дом… он не так уж велик… – Тэффи замялась, совершенно смутившись. – Ты говорил, что переехал из той квартиры над моей, подыскав кое-что попросторнее…
– Нет. – Он отпер дверь. – Я сказал: то, что мне больше нравится.
– Я была уверена, что это… ну, ты понимаешь… где-нибудь на верхнем этаже небоскреба, вид на город и все такое…
– Отсюда тоже хороший вид, вот посмотришь.
Не наблюдает ли он за ней? Нет, вряд ли он мог – в маленькой темной прихожей, окруженный вещами, которые она с трудом различала в полумраке. Однако у Тэффи появилось чувство, что она проходит некое испытание, каждый ее поступок, каждое слово оцениваются по неведомым меркам и она чуть было не провалилась. Я не хочу, чтобы он разочаровался во мне, пронзила ее внезапная мысль.
– Стой на месте, – велел он, – я включу свет.
Небольшие фонтанчики света забили вокруг, и Тэффи перевела дыхание.
– Ну как, не слишком тесно?
– Нет. – Ее жест был одновременно уверенным и несмелым. – Просто дай мне оглядеться.
Деревянные ступени открытой винтовой лестницы, тянувшейся до третьего этажа, отливали медово-коричневым цветом. Перила были железные, в форме листьев, цветов и фруктов. То серебристая лилия, то золотистый персик, словно позаимствованные из райского сада. Внизу, в прихожей, райские сады расцвели по стенам, повсюду ветки, побеги, бутоны, а сквозь них пробивались маленькие яркие светильники, изображавшие вырезанных из дерева животных или птиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18