«Дом оставляю на вас», — сказал Франко, и я неохотно принял это поручение. Почему они не берут меня с собой? Или они думают, что я не такой же мужчина, как они? Возможно, они превосходят меня в ловкости, но во всяком случае не в отваге и пылкости.
В этот день я почувствовал себя оскорбленным и, обезумев от вина, чуть было не крикнул: «Кто заботится о двух женщинах, живет с обеими!»
Когда они уехали, я вошел в спальню, чтобы утешить Алисию. Закрыв лицо руками, она лежала ничком на гамаке и громко всхлипывала. Я наклонился, чтобы приласкать ее, но она резким движением одернула платье и оттолкнула меня:
— Оставь! Не хватало только видеть тебя пьяным!
Тогда у нее на глазах я обнял хозяйку.
— Ты любишь меня, правда? Я ведь выпил всего две рюмки, не так ли?
— А выпьешь с хиной, и лихорадка пройдет.
— Да, любовь моя! Для тебя все что угодно! Все что угодно!
Несомненно, тогда-то Грисельда, выйдя с бутылкой на кухню, и всыпала в вино венгавенгу. Но я крепко заснул у ног Алисии.
В этот вечер я больше не пил.
Я проснулся с тяжелым чувством, хмурый и раздраженный. Из Ато Гранде на взмыленном, закусившем удила жеребце прискакал Мигель. Он разговаривал с Себастьяной в канее:
— Я приехал за своим петухом и хочу попросить у Антонио гитару.
— Здесь теперь распоряжается приезжий. Насчет петуха спроси у него. Гитары не дам — я ей не хозяйка.
Мигель спешился и робко подошел ко мне:
— Этот петух — мой, я хочу привязать его на веревку, скоро петушиные бои. Если разрешите взять его, я подожду сумерек, чтобы поймать его на насесте.
Поведение Мигеля показалось мне подозрительным.
— Баррера ничего не просил передать?
— Вам — ничего.
— А кому же?
— Никому.
— Кто тебе продал это седло? — сказал я, узнав седло, украденное у меня Пипой.
— Сеньор Баррера купил его у человека, который приехал из Вильявисенсио недели две назад и сказал, что продает седло, потому что лошадь у него издохла от змеиного укуса.
— А как зовут этого человека?
— Я не видел его. Слышал только, как он рассказывал.
— А ты всегда пользуешься седлами Барреры? — вскричал я, схватив его за шиворот. — Если не признаешься, где он, куда спрятался, я изобью тебя до полусмерти! А если честно ответишь на мой вопрос, я дам тебе петуха, гитару и два фунта.
— Пустите меня, я все открою вам по секрету.
Я отвел Мигеля к изгороди.
— Баррера остался ждать по ту сторону леса. Он не увидел условного сигнала — плаща, повешенного на заборе, красной подкладкой наружу. Поэтому он и послал меня, чтобы я, если путь безопасен, расседлал коня и ждал его. Он приедет вечером, а я, чтобы дать ему знак, должен сыграть на гитаре; но я еще не успел переговорить с хозяйкой.
— Ни слова ей!
И я заставил его расседлать лошадь.
Уже стемнело, и только на горизонте солнце оставило за собой кровавый след. Старая Тьяна вышла из кухни с зажженной керосиновой лампой. Другие женщины заунывно шептали молитвы. Я оставил Мигеля дожидаться Грисельды, а сам пошел за гитарой в каморку Антонио. Там было темно. Я снял с жерди гитару и прихватил с собой двустволку.
Когда женщины окончили молитву, я, уже с пустыми руками, подошел к Грисельде:
— Какой-то мужчина спрашивает вас во дворе.
— Это, наверно, Мигелито! Насчет гитары?
— Да, пусть берет. Отнесите ему гитару. Она здесь, в углу, — сказал я.
Когда Грисельда ушла, я тщетно старался прочесть в глазах Алисии следы сообщничества, но она, сославшись на усталость, отправилась отдыхать.
— Пошли бы поглядеть на восход луны, — предложила мне Себастьяна.
— Что-то не хочется, — ответил я. — Когда будет нужно, я позову тебя.
И я незаметно сунул под плащ бутылку вина. Спокойно, ничем не выдавая своих намерений, я сказал Грисельде, как только она возвратилась:
— Себастьяна может лечь здесь, в зале. Я устрою свой гамак на террасе канея. Хочется подышать свежим воздухом.
— Хорошо придумано. В такую жару не уснешь, — заметила мулатка.
— Если хотите, — предложила хозяйка, — отворите дверь настежь.
При этих словах я почувствовал коварное удовлетворение.
Я пожелал Грисельде спокойной ночи и подчеркнуто добавил:
— Мигель предлагает спеть корридо. Я скоро лягу.
Через несколько минут в ранчо погасили свет.
Я прежде всего проверил, дома ли собаки: вполголоса окликнул их и тщательно осмотрел все закоулки. Пусто! На мое счастье, псов взяли с собой Франко и дон Рафаэль.
Я вошел в каней, направляясь на огонек папиросы Мигеля.
— Мигель, хочешь глоток?
Он возвратил мне бутылку, сплюнув:
— Какой горький ром!
— Скажи, с кем у Барреры свидание?
— Не знаю, с которой из двух.
— С обеими?
— Похоже, что так.
Сердце бешено застучало у меня в груди, в горле пересохло, и я еле выговорил:
— Баррера — порядочный человек?
— Мошенник. Обещает завербованным пеонам любой товар, заставляет расписываться в книге, а потом в счет этого дает разную мелочь и говорит: «Остальное получите у меня на Вичаде». Я уж теперь ни на что не надеюсь.
— А сколько денег ты от него получил?
— Пять песо, а расписку он взял за десять. Посулил мне новый костюм и ничего не дал. И так со всеми. Он уже послал людей в Сан-Педро-де-Аримена, чтобы они приготовили на Муко лодки. Ато Гранде совсем опустел. Даже Хесуса нет, — его старый Субьета послал с запиской к начальству.
— Ну ладно, бери гитару и пой.
— Еще рано.
Мы прождали почти час. Мысль о неверности Алисии приводила меня в ярость, и я, чтобы не разрыдаться, кусал себе руки.
— Вы хотите убить его?
— Нет, нет! Я только хочу узнать, к кому он ездит.
— А если он путается с вашей женой?
— Все равно.
— Но ведь вам это, наверно, неприятно?
— По-твоему, я должен убить его?
— Дело ваше. От меня бы ему не поздоровилось. Спрячьтесь за изгородь, я сейчас стану петь.
Я выполнил совет Мигеля. Минуту спустя он сказал мне:
— Не пейте больше и цельтесь вернее.
Вскоре на листве банановых деревьев появился неверный отблеск лунного света, постепенно разлившийся по всему небу.
Раздались меланхолические аккорды гитары:
Коршун бедную голубку
Подстерег и закогтил;
Только кровь ее осталась
Там, где он ее схватил.
Напрягая зрение, я целился то в сторону реки, то в сторону корралей, а то еще куда-то. Резкий крик павлина, сидевшего на коньке крыши, пронизал ночную тьму.
Где-то на степной тропе завыли собаки.
Только кровь ее осталась
Там, где он ее схватил.
Женщины в комнате зажгли свет. Старая Тьяна показалась на пороге, как привиденье.
— Хватит, Мигель, нинья Грисельда не может уснуть.
Певец умолк и подошел ко мне.
— Я забыл сказать вам, что я обещал подать ему лодку. Когда мы поедем обратно, стреляйте в сидящего впереди. Если не промахнетесь, я брошу его кайманам, и кончены счеты.
Я видел, как он отчалил и поплыл по сумрачной реке, пересеченной неподвижными тенями деревьев. Но вот он вступил в черную полосу заводи, и видно было лишь поблескиванье весла, сверкавшего, как широкий ятаган.
Я ждал до рассвета. Никто не вернулся.
Бог знает, что происходило в это время.
Под утро я оседлал лошадь Мигеля и повесил двустволку на плетень. Грисельда, поливавшая из кувшина цветы, с беспокойством наблюдала за мной.
— Что ты делаешь?
— Поджидаю Барреру, который здесь ночевал.
— Что ты говоришь! Что ты говоришь!
— Слушайте, Грисельда. Сколько мы вам должны?
— Я не понимаю тебя!
— Отлично понимаете. Ваш дом — не для порядочных людей. А вам не пристало валяться на траве в степи, когда дома есть кровать!
— Придержи язык! Ты пьян!
— Только не от вина, которое вам привез Баррера.
— А разве он привез его мне?
— Вы хотите сказать — Алисии?
— Ты не можешь заставить ее ни любить тебя, ни следовать за тобой. Любовь — как ветер: куда захочет, туда и дует.
При этих словах я торопливо сделал несколько глотков из бутылки и схватился за ружье. Грисельда убежала. Я распахнул дверь.
Полуодетая Алисия сидела на кровати.
— Ты понимаешь, что здесь из-за тебя происходит? Одевайся! Едем отсюда! Скорей! Скорей!
— Артуро, перестань, ради бога!
— Я убью Барреру у тебя на глазах!
— Неужели ты способен на такое преступление?
— Не смей плакать! Ты уже и мертвого его жалеешь?
— Боже мой... Помогите!
— Я убью его! Я убью его! А потом тебя, себя и всех остальных! Я в своем уме! Не смей говорить, что я пьян! С ума сошел? Нет! Неправда! Я в своем уме! Остуди жар, который палит мне мозг! Где ты? Пощупай мне голову! Где ты?
Себастьяна и Грисельда старались удержать меня.
— Успокойся, успокойся, ради всего святого! Это я. Ты не узнаешь меня?
Они повалили меня на гамак и хотели связать его края, но я ударами ног разорвал сетку и, схватив Грисельду за волосы, вытащил во двор.
— Сводница, сводница!
И ударил ее кулаком: по лицу Грисельды потекла кровь.
Потом, впав в бредовое состояние, я принялся хохотать. Меня забавляло жужжанье дома, который быстро вертелся, обдавая меня свежим ветром. «Так, так! Пусть он не останавливается, я сошел с ума!» Мне казалось, что я — орел; я размахивал руками и чувствовал, как лечу по воздуху над пальмами и степями. Я хотел опуститься, чтобы схватить Алисию и в своих когтях унести ее в облака, подальше от Барреры и всего дурного. И я поднимался высоко-высоко, в самое небо, солнце жгло мне голову, и я дышал его пламенным светом.
Когда конвульсии прекратились, я попытался встать, но почувствовал, что земля ускользает у меня из-под ног. Держась за стены, я прошел в комнату, которая была пуста. Они сбежали! Мне хотелось пить, и я отхлебнул еще глоток виски. Потом я поднял с пола ружье и приложил холодный ствол к моему разгоряченному лбу. Потрясенный тем, что Алисия покидает меня, я заплакал и, выйдя на крыльцо, воскликнул:
— Ладно, можешь уходить от меня! Я теперь богатый человек. Мне не надо ни тебя, ни твоего ребенка, никого! Пусть этот выродок появится на свет мертвым! Он не мой сын! Уходи с кем угодно! Таких, как ты, кругом полно!
Я разрядил в воздух оба ствола ружья.
— Где Франко, почему он не защищает свою жену? Подходи! Я отомщу за смерть капитана. Убью каждого, кто сунется сюда! Только не Барреру, Барреру — нет, пусть Алисия уходит с ним! Я меняю ее на виски, всего за одну бутылку виски!
И, подобрав недопитую бутылку, я вскочил на коня, вскинул ружье за спину и умчался прочь, оглашая спокойную, равнодушную степь хриплым дьявольским кличем:
— Баррера! Баррера! Вина, вина!
Полчаса спустя пеоны из Ато Гранде заметили мое приближение. Они кричали мне и делали знаки с другой стороны реки. Нахлестывая жеребца, я переправился через указанный мне брод и въехал под крик и шум во двор, расталкивая собравшихся там пеонов.
— Эй! Кто здесь хозяин? Где прячется Баррера? Пусть выходит!
Привязав двустволку к седлу, я соскочил с коня безоружным. Люди недоумевающе смотрели на меня. Некоторые, улыбаясь, переглядывались.
— Эй ты, приятель! Тебе чего надо?
С этими словами обратилась ко мне, подбоченясь, женщина в пестром платье. У нее было грубо намазанной лицо, крашеные волосы, хищный профиль и до странности худые руки.
— Я хочу играть в кости! Играть — и больше ничего! Вот они, фунты, у меня в кармане!
Я бросил несколько монет в воздух, и они покатились по земле.
Из дома послышался скрипучий голос старого Субьеты:
— Кларита, проведи сюда кабальеро.
Скотовод с огромным животом, рыжий и веснушчатый, валялся в гамаке. На нем не было ничего, кроме исподнего белья. Щурясь на нас своими рысьими глазками, он протянул мне пухлую, скользкую руку и со смешком буркнул себе в усы:
— Извините, кабальеро, что я не могу встать.
— Я — партнер Франко, купивший у вас тысячу быков, и, если угодно, могу заплатить за них наличными.
— Все это так, все это так! Но вы должны сами поймать их, потому что мои люди не умеют ездить верхом и ни на что не годны.
— Я достану вакеро с хорошими лошадьми и не дам никому переманить их на Вичаду.
— Вы мне нравитесь. Хорошо сказано!
Я вышел расседлать жеребца и увидел, что Кларита шушукается с моим врагом, подавая ему умыться из кувшина. Заметив меня, они скрылись за домом.
— Какой вор подобрал мое золото?
— Попробуй отними, — ответил один из людей Барреры, в котором я узнал человека с винчестером, пытавшегося ограбить дона Рафаэля. — Теперь можно расквитаться за прежнее. Только тронь меня, собака!
Он угрожающе выступил вперед, оглядываясь в ту сторону, где скрылся его хозяин, точно ожидая приказа. Не дав ему опомниться, я свалил его с ног ударом кулака.
Подбежал Баррера.
— Что случилось, сеньор Кова? Идите сюда! Не обращайте внимания на пеонов! Такой кабальеро, как вы...
Побитый пеон сел на пороге, не спуская с меня глаз и утирая кровь, которая сильно текла у него из носа.
Баррера грубо набросился на него:
— Невежа, нахал! Сеньор Кова хорошо сделал, что проучил тебя!
Но, пока Баррера приглашал меня пройти на террасу, обещая, что золото будет мне полностью возвращено, пеон расседлал мою лошадь, спрятал двустволку, — и я совсем забыл о ней. Челядь в кухне обсуждала происшедшее.
Когда мы входили к старику, Кларита, вероятно, рассказывала ему о том, что произошло. Увидев меня, они замолчали.
— Вы сегодня же возвращаетесь обратно?
— Нет, милейший Субьета. С какой стати! Я приехал пить и играть, плясать и петь!
— Мы не заслужили такой чести, — вставил Баррера. — Сеньор Кова — гордость нашей страны.
— Почему гордость? — спросил старик. — Умеет он ездить верхом? Умеет бросать аркан? Умеет валить быков?
— Да, да! — вскричал я. — Все что вам угодно!
— Вот это мне нравится, вот это мне нравится! — И Субьета потянулся к лежавшей под гамаком шкуре ягуара. — Кларита, подай нам бренди, — произнес он, указывая на графин.
Баррера, чтобы не пить, вышел на террасу и вскоре вернулся, протягивая мне пригоршню золота:
— Это — ваши деньги.
— Нет, не мои! Теперь они принадлежат Кларите.
Женщина взяла деньги и поблагодарила меня:
— Берите с него пример! Приятно встретить настоящего кабальеро!
Субьета задумался. Потом он велел придвинуть стол и, когда мы выпили несколько стаканчиков, указал на мешочек, свешивавшийся с прибитого к противоположной стене рога:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34