– Ник упорно отказывался признавать, что ему небезразлична ее судьба.
– Сколько я тебе должна?
– Считай, что это был рождественский подарок.
Они сошли с края тротуара на площадку для парковки и прошли между «бронко» и микроавтобусов.
– А у меня нет для тебя подарка.
– Есть. – Ник остановился и поднес ее руку к своему рту. Коснувшись губами костяшек ее пальцев, он спросил: – Так какой я, когда не грубый и не несносный? И не самодовольный?
В темноте Делейни было плохо видно его лицо, но ей и не нужно было заглядывать ему в глаза, чтобы знать, каким взглядом он сейчас на нее смотрит. Она буквально физически ощущала его взгляд.
– Ты… – Делейни почувствовала, что тает – прямо на автостоянке, при температуре ниже нуля, при том, что у нее замерзли ноги. Она тает и хочет быть с Ником. – Ты мужчина, о котором я все время думаю.
Она высвободила руку и привстала на цыпочки.
– Я думаю о твоем красивом лице, о твоих широких плечах, о твоих губах. – Делейни обняла Ника за шею и прижалась к нему. Он погладил ее по спине, крепче прижимая к себе. Сердце ее забилось так, что стук отдавался в ушах. Она уткнулась холодным носом в теплую кожу Ника чуть пониже уха. – А еще мне хочется тебя облизать.
Руки Ника замерли.
– Всего целиком.
Она коснулась кончиком языка его шеи.
– Иисусе, Иосиф и Мария! – простонал Ник. – Когда у тебя встреча с друзьями?
– С какими друзьями?
– Ты сказала, что сегодня встречаешься с друзьями.
– Ах это… – Делейни напрочь забыла о своей выдумке. – Это не важно. Если я не приду, они не расстроятся.
Ник немного отстранился, чтобы посмотреть ей в лицо.
– А как с собаками?
– Мне обязательно нужно хотя бы ненадолго их выпустить. А как насчет Гейл?
– Я же тебе сказал, что о ней ты можешь не беспокоиться.
– Вы с ней встречаетесь?
– Мы с ней видимся.
– Ты занимаешься с ней сексом?
Делейни было видно, как уголки его губ опустились.
– Нет.
Сердце Делейни запело. Она припала к губам Ника таким страстным поцелуем, что скоро обоим перестало хватать воздуха.
– Пойдем со мной.
– В дом Генри?
– Да.
Некоторое время Ник молчал, и Делейни не знала, о чем он думает. Наконец он сказал:
– Встретимся там, я подъеду. Я должен поговорить с Луи и заскочить в аптеку.
Делейни не нужно было спрашивать зачем. Ник быстро поцеловал ее и ушел. Делейни смотрела, как он удаляется уверенной походкой.
По дороге к дому матери она мысленно убеждала себя, что на эту ночь Ник принадлежит ей, а все остальное не имеет значения. Она ощущала легкую вибрацию шипов, вонзающихся в снег, и твердила себе, что сегодняшней ночи ей достаточно, – твердила и старалась в это поверить.
Когда Делейни открыла входную дверь, Дьюк и Долорес радостно встретили ее мокрыми языками и нетерпеливо виляющими хвостами. Она выпустила собак и постояла на дорожке, глядя, как они прыгают в снегу, доходившем им до животов, – два коричневых зверька на белом покрывале снега. На этот раз Делейни не забыла надеть перчатки, она слепила несколько снежков и бросила Дьюку, который ловил их зубами.
Делейни гуляла с собаками и думала, вдруг ей удастся убедить Ника, что ему хватит ее одной. Ей хотелось верить, что у него сейчас больше никого нет. Хотелось верить ему, когда он говорил, что не занимается сексом с Гейл, но так ли это было? Делейни бросила снежок Долорес. Он попал собаке в бок, и та завертела головой, не понимая, что произошло. Делейни знала, что ее и Ника объединяет нечто большее, чем секс, и думала, что Ник тоже это понимает. Она видела это по его глазам, когда он на нее смотрел. В его пристальном, напряженном взгляде горела страсть, и Делейни надеялась, что после сегодняшней ночи он может решить, что ему нужна только она.
«Я не способен быть верен одной женщине, а ты не сказала ничего такого, что вызвало бы у меня желание попытаться».
Он ее хочет. Она хочет его. Он ее не любит. Она любит его так, что даже больно. Чувство пришло к ней не как медленное блаженное скольжение по тоннелю любви. Как и все, что связано с Ником, оно обрушилось на нее, застало врасплох, ошеломило. И она настолько растерялась, что сейчас ей хотелось одновременно и смеяться, и плакать. И еще, может быть, залечь куда-то и не выходить оттуда, пока ей не удастся во всем разобраться.
Скатывая новый снежок, Делейни услышала шум мотора и только потом увидела свет фар. Внедорожник остановился на освещенной площадке перед гаражом. Дьюк и Долорес с неистовым лаем помчались через двор к машине. Дверца джипа открылась, и Ник вышел из машины.
– Привет, собачки. – Он наклонился почесать собак за ушами и только потом поднял голову. – Привет, Дикарка.
– Когда ты перестанешь называть меня так?
Он снова посмотрел на собак.
– Никогда.
Делейни бросила снежок и попала Нику по макушке. Неплотный ком снега рассыпался от удара и обсыпал темные волосы Ника и плечи черной парки. Ник медленно выпрямился и тряхнул головой, разбрасывая вокруг себя снежинки.
– А я думал, ты уже знаешь, что со мной играть в снежки опасно.
– Что ты мне сделаешь? Поставишь синяк?
– Нет.
Ник двинулся к Делейни, и в скрипе его ботинок по снегу послышалось нечто зловещее. Делейни зачерпнула еще снега и быстро слепила неплотный ком.
– Смотри, не вздумай выкинуть какую-нибудь шутку, не то пожалеешь.
– Ну, Дикарка, ты меня напугала.
Делейни швырнула в Ника снежком, и тот рассыпался о его широкую грудь.
– Это то, что я тебе задолжала.
Она попятилась, почти по колено утопая в пушистом снегу.
– Ты мне много чего задолжала. – Ник схватил ее за локти и приподнял так, что ее ноги перестали касаться земли. – После того как я получу с тебя все долги, ты неделю не сможешь ходить.
– Ты меня напугал, – протянула Делейни.
Ник посмотрел на нее из-под опущенных век, и Делейни подумала, что сейчас он прижмет её к себе и поцелует. Но нет. Он ее отбросил. Взвизгнув от неожиданности, Делейни пролетела несколько футов и распласталась на снегу. Это было похоже на падение на пуховую перину. Она лежала и смотрела в темное небо, усыпанное звездами. Дьюк и Долорес с лаем подбежали к ней и принялись лизать щеки. Сквозь их лай был слышен глубокий сочный смех. Делейни оттолкнула собак и села.
– Ах так!.. – Она вытряхнула снег из-за воротника и отряхнула перчатки. – Помоги мне встать.
Делейни протянула руку, дождалась, пока Ник потянет ее вверх, а потом изо всех сил рванула его на себя, увлекая вместе с собой в снег. Охнув, Ник свалился на нее и озадаченно нахмурился, не совсем понимая, как это произошло.
Делейни попыталась вздохнуть, но не смогла.
– А ты, оказывается, тяжелый.
Ник перекатился на спину, увлекая Делейни за собой, чего она и добивалась. Её ноги оказались между его ног, и она обеими руками схватила его за воротник.
– Проси пощады, тогда я тебе ничего не сделаю.
Ник посмотрел на Делейни как на сумасшедшую.
– У девушки? Да ни за что на свете!
Собаки перепрыгнули через них как через барьер. Делейни набрала пригоршню снега и бросила Нику в лицо.
– Дьюк, иди посмотри на замерзшего баскского Снеговика!
Ник голой рукой смахнул с загорелой кожи белые хлопья, слизнул снежинки с губ.
– Ну погоди, ты за это поплатишься! Я уже заранее испытываю удовольствие, предвкушая расплату!
Делейни опустила голову и слизнула снег с нижней губы Ника.
– Давай я сама.
Она почувствовала реакцию Ника – он затаил дыхание и крепче схватил ее за руки. Она страстно поцеловала его, а затем села, оседлав его бедра. Ее пальто раскрылось веером, прикрывая их обоих. Делейни сквозь одежду чувствовала, как в ее бедра упирается что-то твердое и продолговатое.
– У тебя сосулька в кармане или ты так рад меня видеть?
– Сосулька? – Ник просунул руки под пальто Делейни и положил на ее бедра. – Сосульки холодные, а двенадцать дюймов, на которых ты сидишь, горячие.
Делейни возвела глаза к небу:
– Двенадцать дюймов!
«Он, конечно, большой, но не настолько же».
– Это установленный факт.
Делейни рассмеялась и скатилась с Ника. Может быть, насчет размера он и преувеличил, но насчет «горячего» был абсолютно прав. Он определенно умеет ее разжечь.
– У меня задница мерзнет, – сказал Ник. Он сел, и на него тут же прыгнули Дьюк и Долорес. – Эй, хватит!
Ник оттолкнул собак и помог Делейни подняться. Она отряхнула его парку, он стряхнул снег с ее волос. На крыльце оба потопали ногами, стряхивая снег с ботинок, и вошли в дом. Делейни взяла у Ника парку и повесила на вешалку возле двери. Пока Ник осматривался, она воспользовалась случаем рассмотреть его самого. Он, конечно, был во фланелевой рубашке. В красной фланелевой рубашке, заправленной в джинсы.
– Ты когда-нибудь бывал здесь?
– Только однажды. – Ник перевел взгляд на Делейни. – Когда оглашали завещание Генри.
– Ах да.
Делейни огляделась, пытаясь увидеть холл так, как будто видела его впервые. Типичный викторианский стиль: белая краска и обои, темное дерево, толстые ковры ручной работы, привезенные из Персии, старинные часы. Во всей обстановке чувствовалось богатство, и в этом было нечто подавляющее. Оба, и Делейни и Ник, сознавали, что если бы Генри пожелал признать себя его отцом, то Ник бы вырос в этом огромном доме. Делейни спрашивала себя, не думает ли Ник, что ему повезло.
У двери они сняли промокшие ботинки, и Делейни предложила Нику разжечь камин в гостиной, а сама пошла в кухню готовить кофе по-ирландски. Через десять минут, когда она вернулась, Ник стоял перед традиционным камином и смотрел на висевший над ним портрет матери Генри. Между Алвой Морган Шоу и ее единственным внуком трудно было уловить хоть какое-то сходство. Да и среди вещей, принадлежавших предкам Ника, присутствие Ника казалось неуместным. Его собственный дом с открытыми балками, речным камнем и мягкими фланелевыми простынями подходил ему куда больше.
– Что скажешь? – Делейни поставила на буфет стеклянный поднос.
– О чем?
Она кивнула на портрет матери Генри. Эта женщина переехала в столицу штата задолго до того, как Делейни впервые попала в Трули. Но Генри по нескольку раз в год возил их с Гвен навестить мать – вплоть до ее смерти в 1980 году, – так что Делейни была с ней знакома. И судя по тому, что ей запомнилось, портрет сильно льстил той, с кого был написан. У высокой и худой Алвы лицо было костлявое, и всем своим обликом она напоминала аиста. Делейни помнила, что от женщины всегда пахло застарелым табачным дымом и лаком для волос.
– О твоей бабке.
Ник склонил голову набок.
– Думаю, мне повезло, что я пошел в мать. А тебе повезло, что ты не родная дочь Генри, а приемная.
Делейни засмеялась.
– Не сдерживайся, расскажи, что ты думаешь на самом деле.
Ник повернулся к Делейни и спросил себя, что бы она сделала, скажи он ей правду. Он окинул взглядом ее белокурые волосы и большие карие глаза, изгибы бровей, розовые губы. В последнее время он много о чем думал – в частности, о вещах, которым никогда не суждено случиться и о которых лучше бы вообще не думать. Например, о том, каково это – просыпаться рядом с Делейни каждое утро, каждый день, год за годом, до конца жизни, и видеть, как ее волосы постепенно седеют.
– Я думаю, – проговорил он, – что старик сейчас должен быть очень доволен собой.
Делейни передала Нику кружку, потом взяла свою и подула на кофе.
– Почему тебе так кажется? Ведь Генри не хотел, чтобы мы с тобой были вместе.
Ник отпил кофе и почувствовал, как добавленное в напиток виски прожигает его аж до самого желудка. Ему нравилось это ощущение – оно напоминало о Делейни.
Он ненадолго задумался, стоит ли сказать Делейни правду, а потом решил: «А почему бы и нет?»
– Ошибаешься. Генри очень даже хотел, чтобы мы сошлись. Вот почему он сделал так, чтобы ты застряла в Трули. А вовсе не для того, чтобы составлять компанию матери. – Делейни нахмурилась, и Ник понял, что она ему не верит. – Можешь мне поверить.
– Пусть так, но зачем?
– Ты действительно хочешь это знать?
– Да.
– Ну хорошо. За несколько месяцев до своей смерти Генри предложил мне все. Он сказал, что ему придется оставить что-нибудь по мелочи Гвен, но все остальное он завешает мне, если я подарю ему внука. Тебя он был готов полностью вычеркнуть из завещания. – Ник выдержал паузу и добавил: – В ответ я послал его к черту.
– Но почему он хотел так поступить?
– Наверное, он рассудил, что сын-ублюдок все же лучше, чем никакого, а если у меня не будет детей, то вся эта бесценная кровь Шоу умрет вместе со мной.
Делейни покачала головой:
– Ну хорошо, пусть даже так, но какое отношение это имеет ко мне?
– Очень большое. – Ник взял Делейни за свободную руку и привлек к себе. – Это безумие, но из-за того, что произошло тогда на Энджел-Бич, Генри заключил, что я в тебя влюблен.
Ник погладил костяшки ее пальцев подушечкой своего большого пальца. Делейни всмотрелась в его лицо и отвела взгляд.
– Ты прав, это безумие.
Ник отпустил ее руку.
– Если ты не веришь мне, спроси Макса. Он все про это знает. Он составлял проект завещания.
– И все равно я не вижу во всем этом смысла. Генри привык делать все по-своему и не стал бы рисковать. Я имею в виду, вдруг бы я вышла замуж до того, как он умер? Он мог прожить еще много лет, а за это время я, к примеру, могла бы стать монашкой.
– Генри убил себя.
– Этого не может быть! – Делейни широко раскрыла глаза. – Он слишком себя любил, чтобы сделать такое. Ему нравилось чувствовать себя большой рыбой в маленьком пруду.
– Он умирал от рака предстательной железы, и ему оставалось жить всего несколько месяцев.
Делейни заморгала и невольно открыла рот.
– Мне никто об этом не говорил. – Она нахмурилась так, что брови сошлись на переносице, и нервно потерла шею. – Моя мать знает?
– Она знает про рак и про самоубийство.
– Почему же она мне не сказала?
– Не знаю, об этом тебе нужно спросить у нее самой.
– Все это кажется таким причудливым, за этим просматривается такое стремление управлять… И знаешь, чем дольше я об этом думаю, тем больше склоняюсь к мысли, что это очень похоже на Генри – он бы так и поступил.
– Для него цель всегда оправдывала средства и все имело свою цену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40