Делейни улыбалась, кивала, пожимала руки – и ненавидела каждую минуту, которую ей приходилось проводить под столь пристальным вниманием. Ей хотелось побыть одной, чтобы подумать о Генри, вернуться в их лучшие времена. Хотелось вспомнить Генри таким, каким он был до того, как они так ужасно разочаровали друг друга. Но Делейни понимала, что такая возможность представится ей еще не скоро. Она безмерно устала эмоционально, и к тому времени, когда они с матерью наконец сели в лимузин, который должен был отвезти их домой, ей хотелось только одного: уснуть.
Внимание Делейни снова привлек гул мотоцикла. Она оглянулась на Ника. Он дважды крутанул ручку акселератора, поднял подставку и нажал на газ. Глядя, как он проносится мимо, Делейни нахмурилась: блондинка прижалась к его спине так плотно, словно присосалась. Он снял женщину на похоронах Генри! Снял так, будто не на похоронах побывал, а шлялся по барам. Делейни ее лицо не было знакомо, но она не удивилась, что какая-то женщина уходит с похорон с Ником. Для него нет ничего святого. Он не привык ограничивать себя какими-то рамками.
Делейни села в лимузин и откинулась на бархатную спинку сиденья. Генри умер, но ничего не изменилось.
– Хорошая была служба, правда? – сказала Гвен, прервав раздумья дочери.
Лимузин отъехал от кладбища и повернул в сторону 55-го хайвея. Делейни смотрела на голубые проблески озера Лейк-Мэри, едва различимого за густым сосновым лесом.
– Да. – Она повернулась к матери. – Хорошая.
– Генри тебя любил. Он просто не умел идти на компромисс.
Они обсуждали эту тему много раз, и сейчас у Делейни не было желания говорить об этом снова. Разговор всегда начинался и заканчивался одинаково, но они ни разу не пришли ни к какому решению.
– Как ты думаешь, сколько человек придет?
Делейни имела в виду поминки.
– Думаю, почти все.
Гвен протянула руку и заправила прядь волос Делейни за ухо.
Та почти ожидала, что мать послюнявит пальцы и поправит кудряшки у нее на лбу. В детстве Делейни терпеть этого не могла, да и сейчас тоже. Гвен постоянно что-то поправляла, как будто дочь – такая, как есть – была недостаточно хороша. Гвен постоянно суетилась, словно старалась переделать дочь на свой лад.
Нет, ничего не изменилось.
– Лейни, я так рада, что ты снова дома.
Делейни стало душно, и она нажала кнопку электрического стеклоподъемника. Вдохнула свежий горный воздух и медленно выдохнула. «Всего два дня, – сказала она себе, – через два дня можно будет вернуться домой».
На прошлой неделе Делейни получила извещение о том, что она упомянута в завещании Генри. Странно, что он включил ее в число наследников – если вспомнить, как они расстались. Делейни подумала, включил ли он в завещание и Ника или проигнорировал своего сына даже после смерти.
Делейни сомневалась, что Генри завещал ей деньги или собственность, скорее всего он оставил какой-нибудь издевательский подарок – например, проржавевшую рыбацкую лодку или чучело. Что бы это ни было, в любом случае она собиралась уехать сразу же после оглашения завещания. Оставалось только набраться храбрости сказать об этом матери. Делейни решила, что, пожалуй, позвонит Гвен из телефона-автомата уже из окрестностей Солт-Лейк-Сити. А пока она собиралась встретиться с несколькими старыми подругами, посетить местные бары – словом, перекантоваться до тех пор, когда можно будет вернуться в большой город, где она сможет дышать. Делейни знала, что если она задержится здесь больше чем на несколько дней, то потеряет голову, а может быть, и хуже того – самое себя.
– Ну и ну, смотрите-ка, кто вернулся!
Делейни поставила на стойку буфета тарелку с грибными деликатесами и встретила взгляд своей соперницы с детских лет, Хелен Шнупп. Пока Делейни росла, Хелен вечно была дня нее как заноза в пальце, камешек в туфле. Куда бы Делейни ни повернулась, она была тут как тут – и обычно на шаг впереди. Она была красивее, быстрее на беговой дорожке, лучше играла в баскетбол. Во втором классе Хелен оттеснила ее на второе место в окружных соревнованиях по правильному произношению слов. В восьмом классе Хелен побила ее в борьбе за место капитана команды болельщиц. В одиннадцатом Хелен застукали с бойфрендом Делейни, Томми Маркемом, когда они трахались на заднем сиденье семейного пикапа Маркемов. Такие вещи девушки не забывают, и сейчас Делейни испытала мстительное удовлетворение, посмотрев на волосы Хелен и увидев посеченные концы и пережженные мелированные пряди.
– Хелен Шнупп!
Как ни ненавистна была Делейни эта мысль, но она не могла не признать, что ее старая врагиня по-прежнему красива.
– Теперь Маркем. – Хелен взяла круассан и положила на него ломтики бекона. – Мы с Томми вот уже семь лет как счастливо женаты.
Делейни принужденно улыбнулась.
– Ну разве не здорово?
Делейни сказала себе, что ей нет дела до этой парочки, однако она не раз тешила себя фантазией, что Хелен и Томми закончат, как Бонни и Клайд. Сам факт, что она до сих пор носит в себе такую злобу, беспокоил Делейни не столь сильно, как, наверное, должен бы был. И Делейни подумалось, что, возможно, ей все-таки пора показаться психотерапевту.
– А ты замужем?
– Нет.
Хелен посмотрела на нее с жалостью.
– Твоя мать сказала, что ты живешь в Скоттсдейле.
Делейни очень хотелось расплющить круассан о физиономию Хелен, однако она сдержалась.
– Я живу в Финиксе.
– А-а. – Хелен потянулась за грибами. – Наверное, я неправильно расслышала.
Делейни сомневалась, что у Хелен проблемы со слухом. Другое дело – с волосами, и если бы Делейни не решила уехать через несколько дней и если бы к тому же была подобрее, то, возможно, предложила бы Хелен немного привести волосы в порядок. Пожалуй, она бы замазала тонкие жесткие кудряшки протеиновой маской и обернула целлофаном… Но нет. Она не настолько добра.
Делейни обвела взглядом гостиную, полную людей, и отыскала мать. Гвен стояла в окружении друзей, ее светлые волосы были в идеальном порядке, макияж безукоризненный, и выглядела она как королева при собственном дворе. Для Трули, штат Айдахо, Гвен всегда была местной Грейс Келли. Она даже чем-то на нее походила. В сорок четыре Гвен легко можно было дать тридцать девять, и, по ее словам, она выглядела слишком молодой, чтобы иметь дочь двадцати девяти лет.
В любом другом месте разница в возрасте между матерью и дочерью всего в пятнадцать лет могла бы вызвать неодобрительное кивание немалого числа голов, но в провинциальном Айдахо было не редкостью, что молодые люди женятся на следующий день после школьного выпускного бала – иногда потому, что невеста вот-вот родит. Беременность среди подростков не вызывала ни у кого негодования; разумеется, кроме тех случаев, когда девочка не выходила замуж. Такого рода скандал мог тлеть, подогревая сплетни, годами.
В Трули все были уверены, что молодая жена мэра овдовела вскоре после того, как вышла замуж за отца Делейни, однако все было не совсем так. В пятнадцать лет Гвен связалась с женатым мужчиной. Узнав, что она беременна, он ее бросил, и она уехала из города.
– Как вижу, ты вернулась… А я думала, ты умерла.
Делейни обернулась на голос старой миссис Ван Дамм.
Она стояла, сгорбившись и опираясь на алюминиевые ходунки, ее белые волосы, словно приклеенные к голове, были завиты мелкими буклями в точности также, как помнилось Делейни. Она не вспомнила имени женщины, да и сомневалась, что его вообще кто-нибудь произносил. Все всегда называли ее «старая миссис Ван Дамм». Теперь она стала совсем древней, от старости и остеопороза сгорбилась – настоящее ископаемое.
– Вам принести что-нибудь из еды? – предложила Делейни.
Глядя на старуху, она встала ровнее и попыталась вспомнить, когда в последний раз пила молоко или хотя бы ела печенье, обогащенное кальцием.
Миссис Ван Дамм не без труда подцепила яйцо, а затем протянула свою тарелку Делейни.
– Мне вон того и того, – сказала она, показывая на разные блюда.
– Может быть, салат?
– Меня от него пучит, – сказала миссис Ван Дамм шепотом и показала на миску с амброзией: – Вот это выглядит аппетитно. И еще положи-ка мне пару куриных крылышек. Они острые, но у меня с собой антацид.
Несмотря на свою миниатюрность и хрупкость, миссис Ван Дамм ела как лесоруб.
– Вы не родственница Жан-Клода? – спросила Делейни, пытаясь внести немного оживления в скорбное мероприятие.
– Кого?
– Жан-Клода Ван Дамма, кикбоксера.
– Нет, не знаю я никакого Жан-Клода, хотя, может, в Эммете такой есть. Ван Даммы из Эммета – они такие проказники, вечно попадают во всякие истории. В прошлом году Тедди, среднего внука моего покойного брата, арестовали за то, что он украл медведя Смоки, который стоял перед зданием лесничества. Не представляю, для чего ему это понадобилось, зачем он решил стащить статую?
– Может, потому что его зовут Тедди?
– А?
Делейни нахмурилась:
– Ладно, не важно.
Делейни уже жалела, что попыталась шутить. Она успела забыть, что ее чувство юмора не разделяли в небогатых южных городках, где мужчины использовали вместо пепельниц карманы своих рубашек. Усадив миссис Ван Дамм за столик возле буфета, она направилась к бару.
Делейни не раз думала, что весь этот ритуал с поминками, когда сразу после похорон люди собираются вместе, чтобы объедаться как свиньи и пить, – довольно странная штука. Она предполагала, что он придуман для поддержки и утешения родственников покойного. Однако сама Делейни совершенно не чувствовала себя утешенной. Она чувствовала себя выставленной напоказ; впрочем, у нее всегда было такое ощущение, когда она жила в Трули. Она росла здесь как дочь мэра и его очень красивой жены. При этом она всегда в чем-то до них не дотягивала – никогда не была такой общительной и энергичной, как Генри, и красивой, как Гвен.
Делейни прошла в гостиную, где старые друзья Генри из заведения «Мус лодж» организовали бар. В гостиной пахло виски «Джонни Уокер». На Делейни никто не обратил внимания, она налила себе вина и окинула взглядом туфли на низких каблуках – туфли Гвен, которые Делейни надела по настоянию матери.
Она знала за собой склонность к навязчивым идеям, но, строго говоря, у нее была только одна страсть – она была буквально помешана на туфлях. Делейни легко могла понять Имельду Маркос, которая имела три тысячи пар обуви. Делейни обожала туфли – любые, кроме классических лодочек на широких низких каблуках. Она предпочитала шпильки, сексуальные сапоги или греческие сандалии. Впрочем, ее одежду тоже нельзя было назвать консервативной. Последние несколько лет Делейни работала в «Валентайне», шикарном парикмахерском салоне, где клиенты выкладывали за стрижку сотню долларов, рассчитывая при этом, что стилисты будут одеты как законодатели моды. За свои деньги клиенты хотели видеть вокруг себя короткие виниловые юбки, кожаные брюки, прозрачные блузки, сквозь которые просвечивает черный бюстгальтер. Не совсем подходящая одежда, чтобы появиться в ней на похоронах человека, который много лет был мэром маленького городка.
Делейни уже собиралась выйти из комнаты, когда ее внимание привлек разговор двух гостей.
– Дон сказал, что, когда они вытащили Генри, он выглядел как угольный брикет.
– Страшная смерть.
Мужчины качали головами и пили виски. Делейни знала, что в сарае при конюшне, которую Генри построил на противоположном конце города, произошел пожар. По словам Гвен, Генри в последнее время увлекся разведением аппалузов, но не хотел, чтобы возле его дома пахло навозом.
– Генри любил этих лошадок, – сказал Муз. На нем был костюм ковбойского покроя. – Я слыхал, от сарая загорелась и конюшня. От этих аппалузов мало что осталось – несколько костей да пара копыт.
– Как думаешь, это был поджог?
Делейни закатила глаза. «Поджог». В таком городишке, где даже кабельного телевидения нет, люди обожают слушать и распускать сплетни. Население Трули этим и жило, сплетни стали для обитателей города чем-то вроде десерта.
– Следователи из Буаза не считают, что это был поджог, но все же такую версию не исключают.
В разговоре возникла пауза, потом кто-то сказал:
– Вряд ли это был поджог. Кто бы мог решиться на такое?
– Может, Аллегрецца?
– Ник?
– Он Генри терпеть не мог.
– По правде говоря, таких, кто Генри недолюбливал, было много. Но сжечь человека и его лошадей… это ж какая должна быть ненависть. Сомневаюсь, что Аллегрецца так сильно его ненавидел.
– Генри не давали покоя все эти дома, которые Ник понастроил на Кресент-Бей. Пару месяцев назад в «Шевроне» они так из-за этого поспорили, что чуть до драки не дошло. Уж не знаю, как ему удалось заполучить у Генри этот кусок собственности. А потом он взял и понастроил там жилых домов.
Покачав головами, мужчины вернулись к своим стаканам. Делейни в свое время провела много часов, лежа на белом песке и плавая в прозрачной голубой воде Кресент-Бей. Этот лакомый кусочек недвижимости, расположенный на длинной полосе дикого пляжа, был предметом вожделений почти каждого в городе. Эта земля принадлежала семье Генри на протяжении нескольких поколений. Интересно, как все-таки Ник сумел ее заполучить?
– Я слышал, что Аллегрецца сколотил на этих домах целое состояние?
– Точно. Их расхватывают калифорнийцы. И оглянуться не успеем, как у нас тут все заполонят эти неженки, которые пьют латте и курят «дурь».
– Или, еще того хуже, актеры.
– Не дай Бог, поселится какой-нибудь доброжелатель вроде Брюса Уиллиса и начнет переделывать все по-своему. Как это случилось с Хейли. Он туда въехал, перестроил несколько зданий и вообразил, будто теперь может диктовать всему штату, за кого надо голосовать.
Мужчины выразили свое единодушие кивками и недовольным ворчанием. Когда разговор перешел на актеров и боевики, Делейни, никем не замеченная, вышла из комнаты. Пройдя по коридору, она вошла в кабинет Генри и закрыла за собой дверь. Со стены над массивным письменным столом красного дерева на нее смотрело лицо Генри. Делейни помнила, когда Генри заказал этот портрет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40