Ведь ваше дитя уже зародилось во мне.
— Благодарю вас за предупредительность, — проговорила я и поднялась наверх, оставив его на лестнице.
Ночь давно уже не предвещала сна. Это время, когда я готовлюсь лечь в постель, укладываюсь и лежу, опершись на валики, читаю непонятные слова на каком-то незнакомом языке, которые начинают проступать после захода солнца. Я зажигаю свечу, задуваю ее. Зажигаю лампу, убавляю свет. Возможно, часа в четыре я возьмусь бродить по комнате, перебирать украшения, играть в них за неимением иных игрушек или затею партию в красное и белое, разложу доску для меча и звезды… но истощение и вялость не дадут мне ни на чем сосредоточиться, пальцы мои онемеют, в глазах засвербит, и я буду жаждать лишь того, что не дано мне… сна.
Снотворные настои не помогали. От них я приходила то в оцепенение, то в возбуждение.
Славно будет оказаться в постели с Каруланом. Не ради удовольствия, его не будет. Скорей всего, этот абсурдный акт вызовет такое отвращение, как никогда прежде, ведь теперь я узнала, в чем его секрет, и ввек мне не видать наслаждения, и, что куда хуже, я уже не смогу воспринимать его безразлично. Но следом придет усталость. И тогда я наверняка засну.
Однако мне есть чем заполнить темные часы, в эту последнюю ночь моего обладания Гурцем я могу кое-что сделать. Откуда взялось это ощущение финального ритуала — только ли от отчаяния, из-за действия какой-то травки?
Возьму эти цветы со стола и отнесу их в святилище к богине.
На лестнице я отчетливо поняла: я сошла с ума. Все время после праздника урожая я пребывала в безумии. Может, и ребенок родится сумасшедшим.
Перед волком-Випарветом мерцала лампадка с золотистым маслом.
Если мужчина и женщина встречаются, причиной этому Випарвет. Фенсер последовал за похожей на волка тенью и оказался в лесу. А я видела бога у покрытого льдом озера, а потом все гадала, что же это значит.
Ночь выдалась не по сезону теплая и душистая, как только что вынутый из духовки кекс. Но скоро вернется зима, снега и лебеди, и волки… Как странно. Мне не верится, что я вновь их увижу.
Значит, я умру, из-за ребенка, еще до родов.
Над Западной Башней, башней хозяйки, стояла луна.
На подходе к храму, чья белизна, омытая луной, явственно проступала среди обнаженных лип, я заметила, что богиня явилась туда прежде меня.
Сердце подпрыгнуло и упало. Но в моей душе не было страха. Я пошла дальше, только чуть помедленнее, не сводя с нее глаз: может, она подаст мне знак, что делать этого не надо.
Она стояла за алтарем, виднелась только верхняя часть туловища. Вульмардра, невысокая для богини, но загадочная и белоснежная, приняла облик жрицы… И тут я заметила крылья, огромные и гладкие, как вода, раскинувшиеся веером у нее за спиной, а ее янтарные глаза — каждый как осенняя луна — полыхнули чернотой, белизной, серебром. Она взмыла над алтарем и полетела прямо на меня, за ней шлейфом тянулись пар и свет от крыльев.
Она приняла обличье белой совы, сидевшей в храме. Под аммиачными парусами парила она у меня над головой, и мне показалось, будто я пересчитала все перья, похожие на ракушки, и могла бы притронуться к устричного цвета лапам, крепко сжимавшим клочок мертвого мрака — добычу.
Я вошла в храм, испытывая прежнее изумление и облегчение, и обнаружила там не богиню, а госпожу, сидевшую на деревянном стульчике.
Она вытянула шею и пытливо поглядела на меня. Когда мы встречались с ней в доме за обедом, она то узнавала меня, то нет. Теперь мне показалось, что она хорошо меня знает, не ведая, кто я такая. Мы не вдавались в объяснения, как будто заранее условились об этой встрече.
3
Несколько минут спустя я почувствовала, что должна сказать:
— Госпоже… хорошо здесь?
— Хорошо. Где и быть, как не здесь. Полнолуние, — ответила она. Очевидно, она считала это исчерпывающим объяснением.
Она жестом велела мне сесть, но сесть было не на что. Я опустилась на колени рядом с ее стульчиком, уронив цветы на совиный алтарь.
И тогда я заметила гадальные карты, три из колоды, которые она разложила на полу, повернув лицевой стороной ко мне или к кому-то еще.
Они отличались от карт Джильзы, от игрушек странствующей прорицательницы. Этим картам место в аристократическом салоне. Насыщенные цвета, в которых нет крикливости. На каждой — надписи. Госпожа указала на них носком туфли.
— Эти карты обозначают Ее. Женские карты. Жрица, Героиня, Ведунья.
Вроде бы она подала мне знак, чтобы я поглядела.
На карте, лежащей посередине, — Героиня, хоть и несколько рафинированная, почти не отличающаяся от той, что я уже видела: желтая с белым одежда, в малиновом небе зеленое солнце, молния ударяет в ее жезл; гиацинты, слезы, бумаги, капли крови и дым опускаются на ковер, расстилающийся у нее под босыми ногами. Справа от нее небольшой храм, а позади — вулканы — нюансы, упущенные мною прежде. В самом низу свиток с надписью: «Притягивает молнию», а по краю тянутся слова: «Вселенская Девушка, принадлежит к Сфере Девы».
По бокам — две карты, одна потемней, другая побледнее.
На более темной — синие, фиолетовые и красновато-зеленые тона — Жрица. Она стоит на берегу, а к ней устремился океан вместе с населяющими его тварями, рыбами и моллюсками. Голову ее венчает нимб — лазоревый лунный диск. На карте значилось: «Луна, принадлежит к Сфере Старухи» и «Призывающая Море».
Третья карта называлась «Старая Женщина, или Ведунья». По краю протянулась надпись: «Принадлежит к Сфере Матери». Костлявые ноги, возле них свиток, сообщивший мне: «Вести из Башен». А за спиной у нее возвышались те самые башни, словно угольно-черные колья на фоне тлеющего неба, в котором горела сине-красная вечерняя звезда.
— Справедливость и мудрость, — проговорила госпожа, указывая на Ведунью. — Никто из нас не смеет претендовать на эту карту. Я — старуха, но по сравнению с ней еще очень молода. Моя карта — Жрица, Луна. Изменчивость. Приливы, тени, резкий свет. А вот твоя, — она коснулась Героини.
— Мне один раз гадали. Женщина, в армии.
— Молния, — сказала госпожа и заскребла совиными когтями по коленям. — Хватай ее.
Она превратилась в сову. Каким-то образом ей удалось обернуться птицей. А может, она — богиня? А Джильза тоже была богиней?
Внезапно я поднялась на ноги — боль зародилась во мне; извиваясь змеей, она поползла по всему животу. Разорвалось что-то похожее на ткань. Из меня хлынула горячая кровь. Она стремительно текла, просачиваясь сквозь ночную рубашку и верхнее платье, капая на пол, и я вся измазалась в крови, как будто меня жестоко изнасиловали.
Она все видела. Взгляд ее остался беспристрастным. Она произнесла:
— Преподносится Ей с благоговением.
Запоздавшее кровотечение или какой-то молниеносный выкидыш. Боль уже спадает, становится тупой, как будто сонной, привычной.
Богиня сняла с меня оковы. И дала мне свободу. Она ограбила меня. Она украла у меня его семя…
— Я должна, — сказала я.
Но старая госпожа сидела и ворошила ногой карты, как умиротворенное дитя.
Несомненно, она частенько здесь бывает.
Это не всегда ритуал, но всегда причастие. Она так стара и почти уже покинула этот мир. А моя молодость несообразна с ним…
Стараясь, чтобы кровь не капала, я побежала к дому, не встретив по пути никого и ничего, — ушла в комнату и занялась собой, действуя по-женски умело.
А скрыв все следы, как после убийства, я упала в обморок.
Перед рассветом я с трудом поднялась с холодного пола, забралась в постель и уснула.
Карулану все-таки придется обойтись без брачной ночи. А может, его это не остановит; мне говорили, что некоторым мужчинам все равно.
Не могло во мне зарождаться живое существо. Его так быстро не стало…
У меня появилось ощущение чистоты и невесомости, лишь тяжесть в паху, будто якорь, удерживала меня на кровати, а иначе я полетела бы следом за совой, богиней и луной, скользя над верхушками деревьев, в сторону запада, к морю.
4
Общество оказалось немногочисленным: два квинтарка, три дамы, трио из адвокатов принца и при них писец, Кристен Карулан да я сама.
Меня сопровождала девушка, которую в свое время обучила Роза (куда более способная, чем та, на которую пал мой выбор). Две дамы выступали в роли моих официальных свидетелей. Одна из них оказалась принцессой из старого клана, связанного родством с императорским домом. Время от времени она бросала на Карулана своеобразные неописуемые взгляды, в которых чувствовалось всесилие, но без притязаний. Наверное, они когда-то были любовниками. Как и у него, у нее было имя, но не было денег. Со мной она держалась совершенно обворожительно.
Обряд по сути дела обрядом не являлся, но стараниями Карулана церемония весьма походила на него. Она происходила в зале в присутствии всей старшей челяди, по-парадному разодетой; в вазах — хризантемы, символ побед, а наверху по стенам галереи на старинных консолях укреплены горящие факелы, чтобы добавить света к тому, что излучает частокол свечей. Желтые и красные огни отражаются в поверхности щитов, играют на резьбе — картина варварского изобилия.
Нашу нарядную одежду дополняли цветочные гирлянды. Мужчины надели парадные мундиры, а мой партнер подпоясался алым кушаком с бахромой, указывающим на его ранг, на груди сияла эмблема дома Каруланов — солнце с лучами.
Он подарил мне кольцо. Тяжелое, серебряное с рельефным украшением из гелиотропов — вещь, которую ему (мне) не пришлось покупать, это фамильная драгоценность. Возможно, все мужчины, принадлежавшие к ветви Каруланов, по очереди дарили его своим узаконенным любовницам, а когда те умирали, забирали кольцо обратно.
Адвокаты держали листы бумаги, а мы считывали с них слова обетов, речь шла о моей верности и послушании Карулану, о том, что он обязуется почитать и защищать меня. Мы подписали три документа, свидетели тоже поставили подписи, их скрепили судейской печатью и один из них выдали нам с Каруланом.
Затем принесли топаз. Мы, Карулан и я, сделали подношение Випарвету, а Карулан вдобавок воскурил перед богом фимиам и попросил, чтобы его перед лицом бога признали защитником поместья.
Прозвучали тосты в нашу честь, в честь предков Гурца, госпожи (она не пришла, не знаю почему — повинуясь правилам или желая нанести оскорбление), в честь императора — при этом ни один из нас не усмехнулся. В конце концов слугам выдали по бокалу с вином. Мельм выступил вперед, дабы вручить Карулану символический ключ, всегда принадлежавший мужчине, владельцу поместья. Потом Мельм опустился на колени и приложил руку к полу, а Карулан поставил ногу поверх нее.
Этот же ритуал они, наверное, совершали с Киром Гурцем, когда оба были еще подростками. Но Мельм казался жизнерадостным, его крысиное лицо выражало лишь благоговейную почтительность. Карулан помог ему подняться с колен и похлопал его по плечу. А потом вручил ему золотой империал, что тоже полагается по обычаю.
Слуги захлопали в ладоши и, осушив бокалы, отправились в комнаты для прислуги, где должна была состояться «крестьянская пирушка», как выразились дамы.
Прибывший с адвокатами писец и моя горничная последовали за ними, а мы сели обедать в разукрашенном зале; каждое из блюд отдавало дымком. Никто не упоминал ни о договорах, ни о терпимости к противнику, если не считать пары замечаний по поводу изобилия чаврийцев и вообще южан на улицах Крейза. Для сегодняшнего вечера такого понятия, как война, не существует, точно так же, как не существует на свете подлинного супружества.
Покончив с тортом (украшенным лучистым солнцем и жезлом, увитым цветами), с ликерами и бренди, мой нынешний покровитель поблагодарил гостей, поднялся с места и протянул мне руку.
Мне не оставалось ничего иного, как встать и протянуть ему свою. Со стороны сидевших рядом квинтарков последовал сдержанный, но весьма живой отклик, а дамы принялись обмахиваться веерами. Стоявший у дверей виночерпий с улыбкой поклонился. На лестнице появились две горничных, держа в руках новые блюда со сладким, они так и просияли, глядя, как мы идем им навстречу, все еще рука об руку.
Пламя лампады перед Випарветом дрогнуло и выпрямилось.
В тот вечер мы отправились иным маршрутом. Я чуть было не позабыла об этом. А слуги подготавливали его всю неделю, вооружившись метлами, постельными принадлежностями и благовониями. Согласно обычаю, после бракосочетания нам предстояло водвориться в хозяйской спальне в Восточной Башне. В комнате моего покойного мужа.
Мой господин и повелитель растянулся на большой черной кровати, поедая абрикосы; когда я видела ее в прошлый раз, на месте кровати стояла одна рама.
— Очень вкусные, — сказал он. Три часа назад его слова прозвучали бы как похвала мне, а теперь, видимо, являлись поздравлением в его собственный адрес. — А ты, — добавил он, — похожа на прекрасную статую. Любовь моя, ты просто сокровище.
Когда мы проходили через кабинет, он бегло осмотрел его. Конечно, он видел эти покои и раньше. Ванная комната приведена в порядок, она к нашим услугам. Он бросил взгляд на молельню.
— Нужно приобрести новые фигуры для святилища. Ты говорила, прежние потерялись.
— Во время отступления частей Дланта.
— Жаль. Судя по рассказам, они были хороши. Но наши будут лучше. А может, ты захочешь отвести нишу для Вульмардры? Или священные рощи у озера тебе больше по душе? Для некоторых ритуалов они годятся лучше.
Я припомнила, как он повернул коня, желая избежать встречи с завершавшими обряд женщинами. Он позволит мне участвовать в женских таинствах.
Но я промолчала. А он не настаивал на ответе.
Спальня украшена цветами. Повсюду драпировки, глянец. Синюю бабочку убрали с подоконника и повесили вышитую занавеску.
А вдруг сюда явится призрак Кира Гурца и встанет у нас над душой, когда мы возляжем под геральдическим щитом с девизом?
Мой предыдущий брак являл собой жалкое недоразумение и ничего больше. А тот волчий вой среди лесов, донесшийся из иного мира, — не доведется ли мне услышать его и сегодня ночью? Тогда он поведал мне лишь одно: «Ты сбилась с пути».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72