Он берет меня за руку. Я чувствую, какая она холодная: он пришел ко мне прямо из могилы.
— Они умерли, Арадия. Это скрыли. Никто не сообщил тебе. Поплачь, — говорит он.
Я проснулась от собственных рыданий. Но глаза мои так и остались сухими.
От Кристена Карулана пришло еще одно письмо. На этот раз он не потрудился спросить, почему я не пишу, и вообще не упоминал об этом. Похоже, он не знал о визите, который нанесли нам дружественные противники, или он не вызвал у него тревоги. Он говорил о своих нежных чувствах, рассыпался во всяческих обещаниях. Письмо было чуть ли не любовное. Но не вполне, ведь в нем недоставало существенной детали, какой же? Ах, вероятно, всего лишь любви.
Мне ничего не нужно делать, пока он не вернется. Теперь он отложил приезд до осени. Мой поклонник — человек занятой. Я не знала подробностей его продвижения наверх, но со страниц письма на меня повеяло ароматом процветания, а курьера окружал некий ореол, ведь могущественный принц послал его к своей зазнобе.
Оказавшись на пороге жатвы, мне оставалось лишь смириться с настоящим. На месте будущего образовался пробел, как будто оно не существовало для меня вопреки всем неизгладимым предначертаниям или как будто меня приговорили к казни.
3
Перебирая львиными лапами, год продвигался вперед.
Однажды посреди дня, окрашенного в цвет львиной шкуры, меня привезли в маленький виноградник, расположенный ближе других к дому, он назывался «Владычица». Там стояли в ожидании мужчины и женщины — нагота едва прикрыта из приличия, на головах похожие на праздничные огоньки косынки. Мне вручили серебряный нож, и, следуя указаниям Мельма, я срезала первую кисть спелого винограда.
— Прекрасно, принцесса, — шепнул мне Мельм. — В последний раз это делала матушка господина. С тех пор прошло шесть лет. Теперь и к нам и к вам придет удача. Здесь это называют «укусом богини».
Я сидела на склоне холма, глядя на муравьев, копошащихся среди моих полей, садов и виноградников.
Меня опять позвали, и я увидела, как давят виноград. Эту церемонию окрестили мужским именем — на Севере довольно часто так поступают. Зандор — так звали пригожего бога, обитавшего в этих плодах, он жертвовал своей жизнью ради создания пьянящего напитка. Когда его убивают, лоза засыхает и увядает, но весной он возрождается вместе с появлением новых ростков.
А Роза поведала мне на ушко о том, что в стародавние времена люди выбирали одного из молодых мужчин, и он на день становился богом, а вечером, когда на небе появлялась Веспаль, его убивали и смешивали горячую красную кровь с виноградным соком. И по сей день в некоторые из чанов добавляют несколько капель крови живого молодого оленя. Впрочем, истории о древних вакханалиях и жестокостях бытовали во многих странах, в том числе и в моей. Я сказала Розе, что подобные обычаи известны и на юге. По отдельным ее замечаниям я догадалась, что ей стало известно о моем происхождении. Как я предполагала, все обитатели поместья наконец узнали о том, что я южанка. Но если и так, никто не видел в том греха. С каждым взмахом косы, движением пресса, с каждой новой корзиной, кипой, скирдой и вязанкой я постепенно превращалась в их соплеменницу. Меня, в отличие от юноши, которого принесли в жертву, дабы возродился виноградник, постигла иная судьба, они создавали меня заново из своих хлебов, вин и яблок.
Мне не хотелось праздновать день рождения. Он уже ничего для меня не значил и казался лишь очередной вехой на пути. Мне исполнится шестнадцать лет, но и это анахронизм, ведь в моем не-брачном свидетельстве нужно поставить цифру семнадцать. И выгляжу я старше. Лицо заострилось, хотя на нем и нет морщин. И тени, что залегли в глазах, не пропадали ни на миг, так же как у него, у моего соплеменника и собрата по предательству, по лживости, по негодованию. Фенсер…
Фенсер, завтра Вульмартия, всеобщее празднество и таинство, и мне отведена в нем какая-то безумная, запредельная роль, и богиня наверняка захочет покарать меня за это. Но что важней всего, завтра мой день рождения. Последний для Арадии. Потому что с приходом осени Арадия навсегда исчезнет из жизни.
Забрезжил рассвет ясного, погожего дня. Ритуалы начинаются с восходом солнца, но огромная процессия людей с образами Вульмардры (на свет вынесут иконы из всех окрестных сельских храмов) подойдет к дому в девять часов. Там я должна к ним присоединиться — если «пожелаю», — и все мы со священнослужителем отправимся благословлять лежащие под паром обнаженные земли Гурца, принося им благодарение за плоды.
Роза нарядила меня в желтое с зеленым платье. Здесь считается, что это цвета богини. Я не ждала ничего иного. Она вплела мне в волосы васильки и карликовые леонинские хризантемы. От них исходил сильный запах земли, пьянящий, как крепкое пиво.
Все смеялись и лучезарно улыбались мне. Я смягчилась и заулыбалась в ответ — послушная марионетка в их руках. За завтраком мы пили смешанный с персиковым соком топаз. И вскоре слегка опьянели. Теперь улыбка и танцевальные па давались мне легче.
(Почему Карулан не явился на праздник? Он вскоре станет хозяином поместья, они радушно приняли бы его. А я… может, и мне следует проявить радушие?)
Шум процессии доносился издалека. Возгласы, песни, стук небольших барабанов, подобный завыванию урагана грохот тамбуринов, звон систра* и голоса рожков, похожие на мычание коров.
Они продвигались по мощеной дороге, там, где когда-то проскакали призраки, и Фенсер в плаще северянина, и солдаты из южных краев.
Сотни людей в праздничных нарядах, обнаженные плечи, шеи, руки и ноги — я уже привыкла их видеть; покачивающиеся шевелюры, каштановые и черные. В параде участвовали и Вульмардры, причудливые марионетки с поворачивающимися руками и шеей, они явились из деревенских святилищ; по случаю праздника на них свежий слой краски, гирлянды цветов и одежды из пестрого хлопка. Зеленые, синие, желтые, как у меня.
Пони подкатили мою колесницу. Я погладила их, скормила им кусочки яблок и медовых сот. И встала под балдахин: Мельм объяснил, что я должна поклониться урожаю стоя, так принято. Позади меня застыла Роза в белом платье, моя фрейлина. Платье узкое, и я заметила, как она раздалась в талии. Вечная болтушка сумела умолчать об этом, но теперь само тело говорит за нее. Наверное, приветила кого-то из солдат-северян в тот первый вечер, когда пекли пироги и торт. Роза носит ребенка. Роза в цвету и с бутоном. В сиянии солнца, персиков и вина я перестала на нее сердиться и сжала ей руку:
— Когда?
— Ах, принцесса! — Она покраснела. — Думаю, весной. Клянусь вам, он красивый мужчина. И дети от него наверняка будут красивы. Если он не погибнет… — взгляд ее не померк, она тоже как будто приподнялась над плотью и приблизилась к небосводу, — то вернется просить моей руки.
— Что ж, он ее получит, если ты согласна.
Роза улыбнулась, обнажив хорошенькие зубки, словно веселая лисичка.
Мы с усадебным священнослужителем обменялись поклонами, как будто вступили в сговор и условились не замечать грешков.
Процессия снова тронулась в путь; казалось, весь мой дом последовал за ней.
Вверх и вниз, туда и сюда. Что было раньше, того уже нет. В этом году страду закончили даже быстрее, чем в прошлом. Сжатый хлеб на полях увязан в снопы, на деревьях осталась только листва. Уже и подобрать-то нечего. Лишь несколько «фонариков» среди выстроившихся рядами яблонь, да кое-где висит еще персик, или пурпурная кисть столового винограда виднеется на фоне стены. Птицы что-то клевали среди жнивья, а мы бросали им зерно из корзин. Впереди колыхались расчесанные облака — стада овец.
Время от времени священнослужитель подавал знак к остановке, благословлял землю, произносил благодарственные слова, а затем по кругу пускали бутылки, кувшины и бурдюки с вином. Роза всякий раз обтирала горлышко сосуда и наливала мне вино в каменную чашу, которой я не видела прежде.
— Чаша? Из нее пьют только в этот день. И она лишь для уст ваших да вашего супруга, — объяснила она.
Даже в полуденную жару как холоден этот камень, из которого ключом бьет вино.
Иногда вино разбавляли родниковой водой. На фоне белизны звенели золотые нотки, огненные искорки на поверхности хрусталя.
И конечно же, они плясали на паровых землях и среди заводей, задрав юбки до пояса. Звенели колокольчики систра. Сквозь леса пробивались голоса свирелей. Сегодня здесь множество богов. Резвятся фавны с нимфами. И можно увидеть их мелькающие среди зеленых теней ноги, белые и посмуглей. Значит, они такие же, как люди.
Процессия завершила обход поместья. Народу поубавилось. Вульмардры выстроились в ряд на вершине холма, возвышающегося над рекой.
— Роза, а когда будут убивать бога?
— Сохрани вас небо! Этого никто не делает!
— Но ты же говорила мне.
— Бог умирает, когда ему самому на ум, взбредет. А впрочем, я имела в виду совсем иную смерть.
— Какую смерть, Роза?
— Ох, мадам, вы просто невинный младенец, уж это точно. Ваш пригожий принц откроет вам глаза, без него тут не обойтись. Старый бедняга Гурц этого не сделал, ясно, как день. Да как же, сегодня женщины повсюду будут убивать бога, днем и ночью. Это угодно богине. И не считается изменой, для нас не считается. — Меня исключили из общего числа. Я грустно поглядела на Розу. — Даже для меня, — сказала она. — Честь моего любовника будет сохранена, — и похлопала себя по животу. — Сегодня я вольна наслаждаться.
И вслед за этим она ушла.
Оставшись в одиночестве, я опустилась на сиденье под балдахином, ведь я поклонилась урожаю, а теперь могу и отдохнуть. Однако мне было неспокойно, и я крутила в руках отчаянно холодную серую чашу из камня. А где помощник управляющего? И он ушел. Даже Мельм…
Возле колесницы остановился священнослужитель и две девушки, одна перебирала пряди его волос, другая держала корзину с инжиром и розами. Священнослужитель не был молод, но в ту минуту он помолодел, лицо его зарделось, как у мальчишки, он принялся мягко выговаривать мне:
— Надо кого-нибудь отыскать, чтобы вас проводили до дома. Смотрите, он совсем недалеко. Отсюда видно верхушку Волчьей Башни.
— Мне кажется, до нее несколько миль пути.
— Это от вина и только. Вам нехорошо, принцесса? Нет? Все в порядке? Как жаль, что принц…
Я сошла с колесницы. Это оказалось нетрудно.
— Пройдусь пешком, — сказала я. Мне не хотелось его задерживать, я понимала, чем ему хочется заняться. Я по-прежнему испытывала легкое недоумение на сей счет, но относилась одобрительно ко всему, что доставляет радость другим людям, хоть они и не взяли, меня с собой.
— Что ж, принцесса… Только, пожалуйста, что бы ни встретилось вам по дороге, не обращайте внимания.
Это обряды в честь Нее. Они в своем роде священны. Сегодня — день благоволения Матери и к мужчинам и к женщинам.
— Конечно, — ответила я. И, опустив глаза, улыбнулась, желая показать, что у меня нет возражений.
Внезапно они тоже скрылись из виду.
Я осталась одна, только пони, таская за собой колесницу, жадно объедали дерн, собирая свой собственный урожай. Подле моих ног на земле лежали яблоки, персики и полупустой бурдюк с вином, так что и я могу попастись. Я налила себе вина в чашу. Странное ощущение, поддерживавшее меня, заставило меня стать терпимей и очиститься и в то же время обострило восприятие, наполнив душу грустью; я никак не могла освободиться от него.
Но все недавние мои собеседники по-прежнему оставались поблизости. Как и в стародавние времена, деревья, высокие травы, заросли папоротника и рощи наполнили смешки, хихиканье и всплески, рябь пробегала по ним, как по залитой солнцем воде. А сквозь камыши на меня глядела одна из Вульмардр — красные губы, белое лицо, глаза из глазури, гирлянда из цветов.
Вероятно, кто-то пересказывал мне легенду. В ней говорится о том, как бог во время странствий повстречал на поляне богиню. Их поразила красота друг друга, ибо вечно юный бог был само совершенство, а богиня обладала достоинствами девственницы и королевы. Среди снопов и виноградных лоз опустились они на землю. Его руки заскользили по ее груди и бедрам, а она ласкала пряди его волос, золотистые соски и чресла. Он наверху, она внизу. Биение и трепет тел. Она закричала, и разверзлось небо, и пролился теплый дождь. Он застонал, и розы вспыхнули красным пламенем. А когда иссяк поток его семени, земля, готовая к плодоношению в новом году, спокойно отдыхала.
Среди кустов порхают бабочки, мелькают руки, нет-нет да и блеснет серебром чья-то ножка. А меж деревьев — спутанные женские волосы и птицы, воркуют голуби и человеческие голоса: «Еще, люби меня еще».
Нескончаемо вращение колеса. Колеса, что ведет меня за собой. Я шла по траве, ступая по незримым тропам среди скрытых завесой мистерий. Миновала раскрашенный дом. И скрылась в лесу. Под кровлей, лежащей на сосновых колоннах. Красноватые стволы, густой бальзам подлеска. А вот рододендрон, охваченный пыланием осени. Метаморфозы дубовой листвы. А здесь заяц оставил след на спине вселенной. Я прошла сквозь времена года. В руках у меня бурдюк с летним вином и каменная чаша зимы, в распущенных волосах — потоки васильков и хризантем, а где-то остались туфли и зеленая весенняя мантия, теперь на мне лишь бело-желтая туника, а я ступаю меж кровавых стеблей, и сердце мое разрывается от нестерпимо громкого крика…
Я остановилась. И оцепенела.
Дубовая листва, преображаясь, окрасила поляну в зеленый и лимонно-желтый цвета. К дереву привязана лошадь, она, как пони, тоже щиплет дерн.
А к дереву прислонился бог; почувствовав мое присутствие, он вскинул голову.
Зеленовато-золотистые волосы струятся, обрамляя лицо и шею, где золото темней; глаза под стать драгоценным каменьям, которым нет названия. Он одет как человек, на нем дорожный костюм. Но маскировка бесполезна, меня не обманешь.
Завидя возникшее перед ним существо, лесную дриаду, он сохранил настороженность и чуть ли не язвительность. Он готов был вступить с ней в поединок, пустить в ход меткие фразы, звучащие жестоко или просто безразлично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72