- Я плохо себя чувствую. Есть у вас пирамидон? Или глоток спиртного?
- О, конечно, - Копиц вскочил и вытащил бутылку шнапса, которую только что припрятал в шкаф с бумагами. Дейбель тем временем рылся в маленькой аптечке у двери.
- Я думаю, будет лучше убрать женщин из вашего лагеря, Копиц, сказала вдруг надзирательница. - Избавитесь от хлопот, а главное, от меня. А? - Она даже попыталась улыбнуться и замигала рыжими ресницами.
- Убрать женщин? А кто будет нам стряпать? И для чего мы спешно строили забор внутри лагеря? Значит, все это напрасно?
- Напрасно. У Молля строят еще больше ненужных вещей... расходуют миллионы... А стряпать? Столько мужчин бездельничает у вас в лагере. Будут варить себе сами.
- Вы же это не всерьез! А кухня эсэс?
- Двадцать девушек из пятого лагеря могут ежедневно приходить сюда пешком.
Копиц хотел продолжить свои возражения, но решающий маневр на этот раз предпринял Дейбель. Он сдвинул фуражку на затылок и вздохнул:
- Бедняга Лейтхольд!
- Почему бедняга? - устало спросила Россхаупт. Копиц оживился.
- Как, вы не знаете? Он же без ума от одной из этих евреек. Из-за него у нас хлопот не оберешься.
Россхаупт подняла брови.
- Этот калека? Да что вы говорите!
- Вот именно он. Самое время убрать отсюда девушек, этим вы, быть может, спасете жизнь Лейтхольду.
Усталость все сильнее овладевала надзирательницей.
- Этого я совсем не хочу. Если все это правда и ваш помощник забыл о своей эсэсовской чести, ему место на виселице.
- Вот именно! - убежденно сказал Копиц. - Но отъезд девушек, возможно, исправит его. Да, переведите их в другое место, фрау Россхаупт.
- Посмотрим... - Надзирательница с трудом подняла набрякшие веки. Слушайте, нет ли у вас тут какой-нибудь каморки, где можно прилечь?
Копиц перегнулся через стол.
- Может быть, вызвать доктора? Что с вами?
- Ничего, - сказала она и хлебнула из рюмки. - Сегодня утром я получила телеграмму... Разбомбили домик моих родителей... и... младшая сестра тоже... Покажите, где у вас койка. На полчасика...
* * *
Писарь дочитал длинный список, поднял очки на лоб и протер глаза. Потом перебросил бумагу через стол Зденеку и сказал хрипло:
- Надо все переделать.
Это были первые слова, произнесенные им сегодня с утра. После переклички и инцидента с Оскаром Эрих вернулся в контору сам не свой, было видно, что сцена, разыгранная на апельплаце, отнюдь не доставила ему удовольствия. Он несколько раз собирался заговорить на эту тему со своим помощником, но Зденек работал с такой подчеркнутой сосредоточенностью, что писарь промолчал. Теперь тишина была нарушена, и Зденек поднял голову.
- А почему надо переделывать, герр Эрих?
- Надо! - прохрипел писарь. - Если бы ты вовремя посоветовался со мной, не пришлось бы зря работать. Зачем ты в шести местах указал причину смерти - "tiphus exanthematicus"?
Зденек прищурился.
- В диагнозы врачей я не вмешиваюсь. Как они пишут на рапортичках, он указал на клочки бумаги, - так я и указываю в сводке.
- Утром ты был на апельплаце и все слышал. Переделай сводку, вместо тифа напиши всюду "сердечная недостаточность", "insuficiencia cordis". Есть в лагере тиф или нет, это еще будет видно.
- Здесь подписи врачей.
- Не болтай зря. Неужели надо еще раз повторять тебе, что в глазах эсэсовцев доктора из нашего лазарета - коновалы, а не врачи...
- Об этом вы говорите с Оскаром. Я пишу то, что...
- Ну, хватит!- Эрих схватил сводку и разорвал ее пополам. Шрам на его шее побагровел. - Еще ты будешь мне перечить! В конторе этому не бывать, здесь распоряжаюсь я! Думаешь, я за вас подставлю голову под удар и пойду в комендатуру с неправильной сводкой? Как бы не так! Когда меня здесь не будет, ты поймешь, какое сомнительное удовольствие - помогать людям, имея за спиной таких олухов, как ты и Оскар. Вот будешь за все отвечать сам, тогда попробуй написать в сводке не то, чего хотят наци. А строить из себя храбреца за мой счет...
На дворе послышался возглас "Achtung!" Писарь умолк на полуслове. Его слух был натренирован: если прозевать это "Achtung", можно получить изрядную взбучку.
- Открой-ка дверь, я не расслышал...
Зденек выглянул из конторы.
- Вызывают врача женских бараков.
- К воротам? Странно. Сбегай в лазарет, скажи Шими-бачи.
Писарь остался сидеть за столом и хмуро уставился в одну точку. Надзирательница уехала минут десять назад, зачем же вызывают врача женского лагеря? Может быть, хотят назначить его вместо Оскара главой лазарета? Или это связано с тем разговором, который был сегодня у Копица с Оскаром?
Но тут Эрих оставил всяческие догадки - ему вдруг пришло в голову, что он сейчас может воспользоваться отсутствием Зденека и просмотреть его бумаги. Чех все время что-то записывает. Что это такое могло быть? Вот и сейчас, когда писарь обратился к нему насчет сводки, Зденек быстро сунул под ящик какие-то бумажки...
Эрих встал, надвинул на нос очки и перегнулся через стол к бумагам Зденека.
* * *
- Меня вызывают?
Шими-бачи схватился за грудь, но тотчас овладел собой и встал. Его щеки были, как всегда, розовы, седые виски придавали лицу благодушное выражение.
Оскар заметил невольное движение старого врача и взглянул ему в глаза.
- Тебе нехорошо?
- Нет, я просто искал градусник. - Шими-бачи сунул руку в правый карман пальто и вынул термометр. - Я думал, что он у меня в нагрудном кармане, а он, оказывается, здесь.
Он бережно положил футляр с градусником на стол, потом извлек из кармана свиток бумажных бинтов и бросил их рядом с градусником.
Оскар нахмурился.
- Ты знаешь, почему тебя вызывают?
- Откуда же мне знать? - улыбнулся Шими-бачи. - Но опытный заключенный всегда очищает карманы, когда идет к ним.
- Шими! - Оскар взял его за плечи. - Ты был неосторожен в разговоре? Может быть, с надзирательницей?
- Может быть, - неторопливо кивнул венгр. - А разве ты никогда не высказываешься неосторожно? Я сказал Кобыльей Голове, что можно спасти наших девушек: надо быстро убрать их отсюда, пока они не заразились тифом. Разве я неправ?
В открытых дверях появился Зденек, а издалека опять донеслось: "Frauenarzt, vorwarts!"
У Оскара дрогнули губы. Он обнял старика. Тот, улыбаясь, упирался и не хотел прощаться с Рачем и Антонеску, которые тоже подошли к нему.
- Не дурите! Выдумали бог весть что! Я скоро вернусь. Пустите же, мне надо идти, а то и в самом деле побьют.
На прощанье он помахал всем рукой, повернулся и быстро вышел. Врачи прошли следом за ним шагов двадцать и видели, как в воротах мелькнуло его развевающееся пальто.
У ворот был только конвойный. Он довел старого доктора до дверей комендатуры и гаркнул в дверях:
- Der Frauenarzt ist hier! нем.)>
Дорогу слегка замело снегом, день был сухой и морозный. Шими-бачи шагал рядом с курившим Дейбелем и с любопытством поглядывал по сторонам. Он совсем не знал окрестностей лагеря. Шагах в двухстах перед ними начинался редкий дубовый лесок, бурые листья еще покрывали ветки. Направляясь к лесу, они миновали усадьбу крестьянина, с которым Копиц занимался торговыми делишками. Молодая крестьянка выглянула из калитки и, узнав Дейбеля, ответила на его приветствие.
- А, герр Руди! Вы к нашему деду?
- Не-ет! - усмехнулся эсэсовец. - Мы с доктором идем на санитарную инспекцию. Не так ли, Шими?
- Да, - венгр вежливо кивнул. - Добрый день, фрау.
- Герр Руди всегда шутит, - молодуха погрозила пальцем. - А может быть, вы в самом деле доктор?
- Он-то? - оказал Дейбель. - Доктор, и даже женский. Верно?
Шими смущенно подтвердил, пожав плечами с видом человека, который сопровождает пьяного. Мол, что с ним спорить!
- Ну, желаю успеха! - воскликнула молодуха. - И заходите к нам, герр Руди. Вместе с доктором заходите! Вы же знаете, что у меня давно болит вот тут. - Она со смехом ткнула себя в грудь и захлопнула калитку.
Дейбель самодовольно усмехнулся.
- Неплохая бабенка, а? Муж у нее на фронте, она тут одна с четырьмя ребятами и дедом.
- Неплоха, неплоха, - подтвердил Шими-бачи, и в душе его проснулась нелепая надежда. "Нет, не может быть, чтобы так вели человека на смерть! Не может быть! Глупо было думать, что меня хотят... Дейбель весел, эта женщина видела нас вместе, она его хорошо знает... Если он будет возвращаться один, она заметит это и наверняка спросит, а где же я. Что он ей скажет? Что оставил заключенного в лесу? Этому она не поверит. Скажет напрямик, что убил доктора? Нет и тысячу раз нет, это невозможно!"
Почти повеселев, он тронул эсэсовца за рукав.
- А куда мы, собственно, идем, герр обершарфюрер? На какую инспекцию?
- Разве я тебе еще не сказал? - отозвался Руди самым веселым тоном. Опять с нас требуют отчетность. Нужен акт о состоянии кладбища: соблюдены ли там все предписания. Глубина могил - метр сорок, посыпка трупов хлорной известью и все прочее. Сам знаешь.
- Да, да, - бодро, но вместе с тем осторожно сказал Шими-бачи, как будто все еще разговаривая с пьяным. Ему так хотелось верить, что Дейбель говорит правду! И только это отвратительное слово "кладбище" насторожило и заставило содрогнуться.
- А ты вообще-то знаешь наше кладбище? - спросил Руди, отбросив окурок.
- По правде сказать, не знаю. Кладбище! Все-таки, значит, кладбище. В Баварии, в чужой земле...
Дейбель кашлянул и слегка вздрогнул.
- А ветер изрядный. Ты почему не застегнешься? "Ах да, надо застегнуть пальто. Ведь я буду жить, а живой человек не должен простужаться". Старый врач начал застегиваться, но пальцы не слушались его. "Просто руки у меня дрожат от холода, вот и все, - твердил он себе. - Только от холода..."
Они шли лесом, в приятном полумраке. На дереве мелькнули две белки, в сухой листве у дороги показался крот.
- Это еще не настоящая зима, - сказал Дейбель. - В этом году она, видно, будет мягкая. Вон и белки до сих пор скачут.
- Для нас она будет тяжелой, - сказал врач, полный решимости жить. Ему уже дышалось легче, слово "кладбище" больше не страшило его, в ушах звучал голос смешливой молодухи: "Желаю удачи! Заходите к нам вместе с вашим доктором..."
- Это последняя военная зима, как ты думаешь? - наклонился к нему эсэсовец. - Ее можно пережить.
- Наверняка последняя, - отозвался врач.
- Та-ак! - засмеялся Дейбель и замшевой перчаткой почесал свой тупой носик. - А чего ты хотел бы в будущем году?
- Мира. И чтобы все мы вернулись домой.
- Мира? Стало быть, кто-то должен выиграть войну, а кто-то проиграть. Ты, конечно, хочешь, чтобы проиграл Адольф, а?
"Если он не ведет меня убивать, то за мой ответ он меня, во всяком случае, не убьет", - подумал Шими-бачи и сказал:
- Вы задаете странные вопросы. Этого, я думаю, хочет каждый заключенный.
- Вот видишь! - Дейбель, восхищенный своей проницательностью, прищурил глаз. - Значит, и ты этого хочешь. А что же будет с такими, как я, если Гитлера... того...
"Ты-то от петли не уйдешь", - подумал Шими-бачи, но вслух сказал:
- А разве вам так уж не хочется расставаться с военной формой? Я пел от радости, когда демобилизовался в восемнадцатом году. А ведь мы тогда тоже проиграли войну.
- Ты - другое дело. Ты еврей.
- Другие тоже пели. Я пел, потому что был тогда совсем еще молодым врачом и радовался, что займусь мирной практикой. Так не хотелось больше резать простреленные конечности! И я взял себе маленькую практику в провинции, лечил от всех болезней, даже принимал роды... Вы не представляете себе, какая это тяжелая работа... А сколько бессонных ночей стоит матери вырастить ребенка! И вот опять война, и наш лагерь полон мусульман. Все они когда-то были детьми... Столько трудов ушло на то, чтобы вырастить их, столько отцов, докторов, учителей занимались ими! А сейчас все это так запросто идет насмарку...
- Говори, говори, - подбодрил его Дейбель, когда Шими-бачи вдруг запнулся. - Я на тебя не донесу, а время пройдет скорее, - тут он понял, почему старый доктор боится идти дальше, поднял голову, сделал быстрый глубокий вдох и сказал: - Слышишь, как пахнет хлорная известь? Это полезная вещь. Ты все болтаешь о детях, словно не знаешь, сколько рождается всяких выродков. Таких надо устранять, чтобы они не запоганили мир, не смердили. Хлорная известь - полезная вещь, она дезинфицирует всякую заразу. А?
Старый доктор поглядел в насмешливые голубые глаза эсэсовца, смотревшие на него сверху.
Теперь он знал правду. Щеки его немного побледнели, но голос остался ровным.
- Хлорная известь, герр обершарфюрер, это мертвая материя. Порошок, с которым можно делать что угодно. Он только разъедает то, что им посыплешь, вот и все. Мы, люди, умеем больше.
- Марш! - сказал Дейбель.
6.
Оскар Брада вошел в контору. Он все еще был очень зол на писаря за ту комедию, что тот разыграл утром на апельплаце, и решил не разговаривать с ним. Но страх за жизнь Шими-бачи оказался сильнее: когда прошел час, а старый врач все не возвращался, Оскар решил действовать.
За столом сидели Зденек и Эрих. Зденек что-то писал, а Эрих с нетерпением ждал, пока он кончит. Он постукивал толстыми пальцами по лежащей перед ним пустой папке и сделал вид, что не заметил Оскара.
- Привет, Оскар! - сказал Зденек, подняв глаза и рассеянно улыбнувшись. - Тебе надо что-нибудь?
Брада стоял в дверях и не в силах был скрыть тревогу.
- Я к Эриху.
- Да ну! - удивился писарь, поднимая брови. - Какая честь!
- Так ты садись, - сказал Зденек. - Если тебе надо поговорить с ним наедине, я...
- Нет, оставайся. Я пришел спросить, где Шими.
- Он еще не вернулся? - перепугался Зденек, в душе проклиная дурацкую "сводку покойников", которая требовала от него предельного внимания.
- Нет. А вам известно что-нибудь? Зачем его вызывали?
Писарь провел рукой по плеши и почесал затылок.
- Много я на этот счет не раздумывал. Может быть, его хотят сделать старшим врачом вместо тебя?
- Что за чушь! Шутки в сторону. Дело серьезное.
- В самом деле? Что же ты не пришел сразу? Если хочешь знать, я сознательно отстранился от этого дела. Я думал, что вы о чем-то сговорились с рапортфюрером, ведь сегодня днем он навестил тебя в лазарете... А ты даже не счел нужным рассказать мне, о чем был разговор.
- А ты мне докладываешь, о чем с ним сговариваешься? Уж ты-то этим занимаешься!
- Ты пришел препираться со мной или выяснить, что сталось с Шими-бачи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62