Делим на три части или на четыре? Говори!
- Транспорт придет сегодня до полуночи. Сегодня, в понедельник, шестого ноября, - прошептал Лейтхольд, словно суммируя факты. - Тысяча триста человек. Хлеб, маргарин, продукты для супа....
- М-да, немалая сумма, жалко отдавать четверть, - кисло сказал Копиц. - Но осторожность необходима. "Vorsicht ist die Mutter der Porzellankiste" 21, не так ли?
- Я тебя не понимаю, - ответил долговязый эсэсовец. - Выдадим мы сегодня новичкам их рацион? Едва ли. Стало быть, мы принимаем их на довольствие с завтрашнего дня, то есть с седьмого ноября. А если каптенармус герр Шлейхер ошибся, он, конечно, будет благодарен нам за указание на эту ошибку. Я вижу, перед тобой продовольственная ведомость. Могу сразу же подписать ее: новоприбывших в количестве одной тысячи трехсот человек принял на довольствие с седьмого ноября...
Копиц положил локти на стол, подпер руками тяжелую голову и с минуту мял небритую физиономию. Потом он вдруг поднял взгляд, и казалось, что его глаза налиты кровью. Но он сказал удивительно спокойно:
- Ты сошел с ума, и это очень грустно. Очень грустно и очень опасно. Подпиши-ка ведомость, да с шестого числа! Мигом!
- С седьмого, - был ответ. - Я не буду обкрадывать Германию.
- Это твое последнее слово?
Лейтхольд кивнул. Душа его пела: "Я честный человек, я не иду по пути беззакония! Что мне может статься? Wir, Deutche, furchten Gott und sonst niemand auf der Welt нем.)>. А кроме того, я девяностопроцентный инвалид. Для меня война кончена. Буду вести себя безупречно и подожду, пока она кончится и для других. А потом... Юлишка!"
* * *
Еще во время воздушной тревоги, до того, как тотенкоманду погнали на вокзал, Диего Перейра зашел в двадцать первый барак к немецким товарищам узнать, какие новости они принесли с внешних работ. Он застал их всех в глубине барака, у окна: рыжий Вольфи и рыбак Клаус, склонившись в потемках над котелком похлебки, которую принес Гельмут, резали старые корки на мелкие кусочки и сосредоточенно жевали.
- Mahlzeit! Здесь: "Приятного аппетита!" (нем.)> - сказал Диего, подойдя к столу. Вольфи узнал его по голосу.
- Заходи, испанская птичка. Есть хочешь?
Остальные пробурчали приветствие.
- Я уже ел, - ответил Диего, нащупывая в темноте свободное место на лавке. - Те, кто оставался в лагере, получили обед в полдень. Вполне приличную похлебку. Кюхеншеф, кажется, сносный человек.
- Гм... - пробурчал Гельмут. - Этакий дохленький. Сам никого не бьет. Приспособил к этому стерву венгерку. Ее прозвали "номер". Я был с котелком в кухне и видел, как она там лупила мусульман палкой, а он глаз с нее не сводил.
Диего подтвердил.
- Девушки сами говорят, что "номер" - стерва. Сегодня я как раз случайно беседовал с теми, что работают в казармах эсэс. Все они злы на Юлишку за то, что она так липнет к Лейтхольду. Она выжила из кухни лучшую девушку, Като, только за то, что та высказала ей в глаза свое мнение.
- А что представляют собой эти девушки? Я их видел только издалека, спросил Клаус, погладил свой громадный узловатый кулак и подумал об Ирмгард, которая осталась дома, у моря. So lange...
Испанец получше закутал шею шарфом, словно ему и здесь, в бараке, было холодно.
- Сами знаете, женщины: политически малограмотны, наверное даже религиозны. Но красивые. А та, маленькая Като, говорят, умна, как черт, и их старшая, Илона, тоже. Может быть, стоит поговорить с ними. Но я пришел не за этим, - он махнул рукой и откашлялся. - Расскажите лучше, что было на стройке.
Немцы стали рассказывать новости, их было не много, но и не мало для первого дня. Они беседовали с "красными" капо из других лагерей, удалось перемолвиться словечком и с наемными рабочими. Разузнали, каково положение в Мюнхене: бомбежка, продовольственные трудности, каждый боится "загреметь на фронт" и так далее. Что касается самой стройки, то это будет подземный завод какого-то тайного оружия. Точнее никто ничего не знал. Люди на стройке еще не верят, что война уже безнадежно проиграна. Поговаривают даже о каком-то новом наступлении. Газеты подогревают такие настроения...
- Наступление на Востоке? - быстро спросил Диего.
- Куда там! - прошептал Вольфи. - На Востоке они уже не рискнут. А вот около Цах уже несколько дней идут крупные бои. Видимо, остановили наступление американцев. Говорят, что теперь германский генеральный штаб бросил все силы на Запад, чтобы создать прорыв...
- Говорят, все это делается без Гитлера, - прервал его Гельмут. - Один парень из четвертого лагеря клялся, что Гитлер ранен, на него, мол, было покушение. В Мюнхене в воскресенье будет торжество, знаете, очередная годовщина путча, и этот парень видел газету, где говорится, что Адольф на сей раз не выступит с юбилейной речью. А он в этот день выступал ежегодно начиная с тысяча девятьсот двадцать третьего года. Это не случайно!
Диего вспомнил о другой годовщине.
- Э-э, что там Гитлер! Знаете ли вы, ребята, какая завтра годовщина?
- В самом деле! - Вольфи хлопнул себя по лбу. - Завтра в Москве! Седьмое ноября!
- Ну, конечно! - подтвердил Клаус, с трудом отгоняя мысль об Ирмгард.
Гельмут вздохнул.
- Уж они-то будут шагать на параде! Они-то могут кричать ура! Как я им завидую, черт подери!
- Да, - отозвался Вольфи. - У них самое трудное уже за плечами, им можно и повеселиться. Уж если они решились провести парад в сорок первом году, когда Гитлер был в двух шагах от Москвы и всюду орал о своих победах, так завтра они могут спокойно объявить, что для них война кончилась.
- Потому что немцы уже не лезут на них и перебрасывают войска на Запад? - сказал Диего. - Ничего, не беспокойся. "Преследовать фашистского зверя в его берлоге и там его..." Слышал? Красная Армия уже в Польше. Она не остановится, пока не войдет в Берлин...
- А когда это будет?
- От Сталинграда до Польши подальше, чем от Польши до Берлина. Кто прошел один путь, тот пройдет и другой.
- А мы здесь никак не помогаем им, - Вольфи задумался. - Завтра... вот если бы, черт подери, устроить завтра что-нибудь на стройке... В честь седьмого ноября.
- Поговорили бы вы об этом с Фредо, - сказал Диего, и глаза у него вспыхнули. "Жаль, что я не работаю вместе со всеми там, на стройке, - думал он. - С утра до вечера одно и то же: хоронить, хоронить, хоронить..."
- Правильно, надо поговорить с Фредо! - согласился Гельмут. - Вольфи, сходи-ка к нему сейчас!
* * *
Но маленький грек не загорелся этой мыслью с той же легкостью, как его товарищи. Вольфи торопливо рассказал ему, о чем они говорили в двадцать первом бараке (со стороны кухни уже слышался звон рельса, сзывавший блоковых на апельплац), и Фредо с сомнением покачал головой.
- Не дурите, не затевайте невозможного. Седьмое ноября - хорошая дата, что-нибудь мы предпримем, но только не ожидайте, что сразу же взлетят на воздух горящие бочки с бензином, как тогда в Буне. Это просто невозможно. Диего - старый романтик, революцию без бомб и адских машин он себе просто не представляет. А ты рассуди здраво: на стройку мы завтра идем только во второй раз, ничего там еще не знаем. Чтобы предпринять что-нибудь серьезное, надо продумать и терпеливо подготовить сотни мелочей, а не делать все с кондачка, как неразумные мальчишки. Что ты хочешь: зажечь бенгальский огонь или настоящий пожар?
При слове "пожар" Вольфи провел рукой по своей рыжеватой шевелюре.
- Но дата, приятель, тоже важна. Вот хоть бы раздобыть кусок красной материи и вывесить ее наверху, над сводом.
- Я не против, - успокоил его Фредо. - Видно будет. Здесь, в лагере, нам все равно не сшить такого флага, разве что его сделают там, на стройке. Но есть другие дела, посерьезней, которыми мы могли бы уже сегодня отметить завтрашний праздник. Что если бы мы создали наконец дисциплинированную партийную организацию? Сейчас в ней всего несколько человек из старой строительной команды, да и те не сплочены как следует. Возьми хоть француза Жожо, как он себя ведет? Я сам видел, как сегодня при раздаче обеда он унес в барак четыре миски, а мусульманам не из чего было есть. Не качай головой, это не мелочь. Партийную работу надо начинать снизу, с людей, а не с флагов на верхотуре. Нам нужна крепкая организация, надо вовлечь в нее побольше надежных ребят из новичков. Надо показать нашим "старичкам", что пора прекратить безобразия при раздаче еды. Все должны получать справедливые пайки, к тому же быстро, пока не началась тревога. И никто не смеет уклоняться от переноски больных. И еще: если ты или я узнаем какие-то новости, этого мало. Хорошие вести с фронта надо быстро доводить до людей. На внешних работах мы должны прочно связаться с ребятами изо всех лагерей. Что скажешь? Это выглядит не так эффектно, но это именно то, что нам сейчас нужно и что мы можем сделать в честь седьмого ноября.
* * *
Писарь с важным видом вошел в контору, уселся на свое место напротив Зденека и прохрипел:
- Завтра ты остаешься в лагере. Я только что добился этого у рапортфюрера.
Он ждал, что помощник будет благодарить его, но Зденек, казалось, был даже разочарован.
- Нет, нет, герр писарь, пожалуйста, не надо, я этого не хочу. Мне нужно завтра к Моллю.
- Глупости, ты останешься здесь. Другой бы мне ручки целовал... Не заслуживаешь ты, чтоб я так о тебе заботился!
"Скажу ему правду, - решил Зденек. Писарь, хоть он и бывший колбасник, не чужд сентиментальности, свойственной венцам, которые гордятся своим "weiner Gemut" нем.)>.
- Герр Эрих, вы меня поймете. Мне сообщили, что в лагере номер пять лежит мой брат Иржи. Помните, я вас однажды спрашивал, не встречали ли вы его в каком-нибудь лагере. Он в заключении с тридцать девятого года. Сейчас он при смерти и находится тут, рядом, в "пятерке". Завтра на стройке я должен увидеться с его товарищами. Потому-то я сейчас все стараюсь раздобыть побольше хлеба. Чтобы передать брату.
Писарь и в самом деле не поднял крика.
- А не врешь? - спросил он почти приветливо. - Может быть, у тебя свидание с какой-нибудь девчонкой? Тогда я тебя огорчу еще раз: девчата тоже не пойдут к Моллю. Я это устроил.
- Герр Эрих! - в голосе Зденека была такая обида, что писарь поверил своему помощнику, но остался непоколебим.
- Все равно ничего не поделаешь, я ведь о тебе специально договорился с Копицем, теперь уж нельзя на попятный. Да ты и сам должен понимать, сколько у нас с тобой работы. Всю ночь возня с новым транспортом, да еще рапортички о мертвых. Со станции уже сообщили, что их там сорок девять. А кроме того, наши собственные... Нет, парень, ты никуда не пойдешь. Но все это можно устроить иначе. Напиши письмецо и передай его брату вместе с хлебом через кого-нибудь. И попроси таким же путем ответ. Я бы и сделал именно так. Приучайся и ты распоряжаться людьми. Подходящих людей найдется сколько угодно. А на внешние работы ты едва ли уже попадешь, на это не рассчитывай. Завтра вторник, в четверг я иду на призыв. Если меня возьмут в армию, ты останешься в конторе один и можешь считать себя главным писарем. Что, плохая карьера?
Зденек не знал как быть. Он ведь не рассказал писарю всего, да и не мог рассказать. Правда, брат - главная причина того, что он хочет завтра попасть на стройку, но ведь есть и другое важное обстоятельство, которое тревожит Зденека. Что скажут Гонза и товарищи, если он, Зденек, не справится с первым же поручением? "Я не могу выполнить задания, товарищи, потому что я не попаду на стройку..." А если ему не поверят и решат, что он струсил и нарочно подстроил все это, чтобы уклониться от опасности?.. И еще: что если в самом деле сбудется предположение писаря - его возьмут в армию, и на Зденека свалится ужаснейшая ответственность? Это была бы просто катастрофа. Стать главным писарем, остаться в конторе без Эриха, то и дело ходить в комендатуру, общаться с эсэсовцами, выполнять их распоряжения... сотрудничать с ними! Ну да, сотрудничать. Разве сам Зденек не считает писаря заправским коллаборантом? "Эрих не самая большая сволочь, но порядочная", - говаривал он о писаре. А теперь ему самому придется взять на себя эту грязную работу! Вот и Гонза только что сказал, что Зденек зазнался. А что он скажет, если Зденек станет главным писарем! Что скажет партийная группа?
Но тут Зденек подумал о Фредо и Оскаре. У Оскара высокое положение в лагере, он возглавляет лазарет. Ну и что же, разве он коллаборант? Разве зол на него Гонза? Разве коммунисты не доверяют Оскару? Ведь он настоящий человек, он бьется за каждого больного, не трусит, против него спасовал даже Фриц... Значит, можно стать проминентом и остаться порядочным человеком?
Вот в том и загвоздка: чтобы остаться порядочным, надо им быть. А я порядочный человек или нет? Есть ли у меня твердый характер Оскара, здравомыслие Фредо, смелость Диего? Во что превратит меня проминентская должность?
- Я в главные писари не гожусь, - сказал наконец Зденек. - Герр Эрих, очень вас прошу, пустите меня на стройку, а сюда возьмите кого-нибудь подходящего. Еще есть время, до четверга вы его научите.
- Ну, хватит болтать глупости! - Писарь стукнул кулаком по столу в знак того, что сегодняшняя порция "weiner Gemut" исчерпана, и обругал Зденека неблагодарным трусом, не замолчав даже, когда вошел арбейтдинст Фредо.
* * *
Гонза Шульц лежал у себя, в мусульманском бараке. Он слишком устал, чтобы дожидаться новичков. Кто хочет, пусть ждет их, а он предпочитает использовать последнюю ночь в лагере для отдыха. Гонза закутался в одеяло и закрыл глаза. "Отдохнуть, набраться сил, все остальное - завтра", - внушал он себе, но никак не мог отделаться от беспокойных мыслей. Прошлое и будущее казалось ему покрытым мраком неизвестности. Закрыв глаза, Гонза старался заснуть, но и перед закрытыми глазами стремительно и безостановочно мелькали какие-то образы, воспоминания... Терезин, Ольга, хижина из накраденного материала, прилепившаяся на косогоре, над казарменными строениями. Вырванное у судьбы счастье, жадно хранимое, крохотное счастье, подобное белому орешку, который ухватила белка и несет к себе в дупло. Ей и страшновато, и интересно взглянуть, что творится вокруг, она то замрет на месте, с бьющимся сердцем оглядываясь по сторонам, то продолжает карабкаться вверх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62