А вот попадет в хорошую переделку... Взламывал ты сейфы, как я? Нет! Ты обкрадывал жидовские квартиры да пришивал старых жидовок, герой!
- Зато не валялся с жидочками, как ты! Разве это плохо, что я был так крут с этой швалью? Может быть, по-твоему, писарь будет прав, если прикончит Пауля, а?
Пауль приподнял густые брови.
- Кто это хочет меня прикончить, что ты мелешь?
Фриц напыжился.
- Ты выложил много новостей, а теперь я скажу тебе одну. Писарь знает, что это ты разбил морду тому чеху, и хочет доложить об этом в комендатуре.
- Этого он не сделает!
- Хотел сделать, но я его отговорил. И вообще я его отчитал за то, что он якшается с политическими, а с нами грызется. как собака. Поэтому-то я и согласился с Карльхеном, что не надо звать сегодня Эриха сюда.
- А ты не врешь, Фриц?
- Можешь не верить, - отрезал смазливый коротышка. - Но теперь, когда нам предстоит отправка на фронт, тебе бояться нечего. Мы, зеленые, поднимемся в цене... хоть и не в глазах писаря. Комендатура будет беречь нас, чтобы в целости сдать призывной комиссии.
Пауль нахмурился.
- Эриху я этого не спущу. Он-то инвалид, у него резаное горло и астма, его на войну не возьмут. И глухонемого Фердла тоже. Нас тут одиннадцать человек, ребята, и этот призыв касается только нас. Теперь нам надо держаться особенно дружно.
Все кивнули: Пауль, конечно, прав.
- А ты, Хорст, на чьей стороне? - спросил Карльхен. - До сих пор ты подлизывался к Эриху. Но когда ты станешь солдатом, плевать тебе на писаря и всю контору.
Хорст не был настроен так мрачно, как Фриц. Он все еще переживал ночное свидание у забора, ему виделась фигура молодой венгерки, слышался ее почтительный отклик: "Сам староста лагеря?" У Хорста было отличное положение: контора, вестовой; в лагере он был видной фигурой. И вот опять на фронт? Война была не по душе Хорсту, даже когда шло сплошное наступление. А теперь возвращаться на откатывающийся фронт? И замышлять здесь сейчас козни против хитроумного писаря? Быть заодно с самым свирепым сбродом лагеря против умнейшего человека, у которого всегда был верный нюх?
- Ну, скажешь, с кем ты, или нет? - резко и непримиримо спросил Фриц. - С сынами Германии или с пособниками большевиков?
- А что вы, собственно, собираетесь предпринять? - уклончиво спросил Хорст. - Если нас в самом деле пошлют на фронт, надо не портить себе последние дни в лагере. Что, плохо нам здесь живется? Не плохо. А если Эрих требует дисциплины...
- Дисциплины! - прервал его Карльхен и сплюнул с досадой. - Вот именно, я хочу хорошо провести эти последние дни и не позволю Эриху гадить мне... Слышали вы, что он готовит Паулю? А как он обошелся с моим Берлом, не знаете? Взял к себе в контору мусульманина, который теперь даже нос задирает. Этому надо положить конец.
Многие закивали головами: да, в этом есть доля правды.
- А кто донес на меня писарю? - настаивал Пауль. - Сам этот тип со сломанной челюстью?
- Нет, - сказал санитар Пепи. - Я как раз был поблизости, когда Оскар пытался выведать у него...
- Ах, значит, Оскар! - воскликнул Фриц, не упуская возможности натравить кого-нибудь на старшего врача.
Но Пепи покачал головой.
- Дай мне договорить. Этот тип с разбитой челюстью тебя не выдал, честное слово. Оскар от него ровным счетом ничего не узнал.
- Как же это дошло до писаря? - вслух размышлял Пауль. - Я ни с одной живой душой не говорил об этом... Или все-таки говорил?
8.
Субботнее утро было таким же погожим, как накануне. Небо чистое, ясное, снегу убыло, на дорогах уже появилась слякоть. Девушки опять прошли с песней в кухню.
У Зденека стало легче на душе. Всю ночь он думал о том, как сказать Эриху об утере повязки. А утром, по пути в контору, он зашел в восьмой барак к Феликсу и увидел, как тот впервые открыл глаза и улыбнулся. Это хорошо! Это куда важнее всех осложнений с капо Карльхеном, которые в конце концов уладятся.
В немецком бараке тоже было приподнятое настроение. "Зеленые", правда, соблюдали уговор - никому не рассказывать о том, что они узнали вчера, но глаза у них повеселели. Пусть где-то там их ждет фронт или хоть сам ад кромешный, все равно мысль об уходе из вшивого Гиглинга была приятна. "Через пару дней, через пару дней!" - подмигивали они друг другу и радовались, что наступает приволье, можно не работать на стройке, пусть-ка этим занимаются те, кто остается в лагере.
Акции Пауля поднялись необычайно высоко, ведь он принес такую важную весть из Дахау. После объявления бойкота Эриху он стал едва ли не главой одиннадцати "зеленых". Пауль ухмылялся с торжествующим видом.
- Берл, поди-ка сюда, - крикнул он юному слуге Карльхена. - Окажи услугу дядюшке Паулю, приведи сюда парикмахера Янкеля. Скажи ему, что он нужен мне немедля, пусть поспешит.
Янкель еще на вставал. Ящичек с инструментами лежал у него под головой, взгляд Янкеля был устремлен в одну точку. Он не спал вторую ночь. Первая ночь после припадка была совсем бессонной: Янкель, весь разбитый, ворочался на стружках и не мог уснуть. Но и в следующую ночь он почти не сомкнул глаз, потому что едва закрывал их, как ему начинала мерещиться боксерская физиономия Пауля с угрожающе нахмуренными густыми бровями и маленькими злыми глазками. Янкель вздрагивал всем телом, его бросало в жар, лицо стало еще более серым. Когда кто-нибудь рядом рассказывал о чудесной операции и о челюсти, скрепленной проволокой, он затыкал уши и закрывал глаза - пусть думают, что он спит! - но тотчас же в ужасе открывал их: ему чудился Пауль, Пауль, уже, быть может, догадавшийся, кто выдал его!
Берл, войдя в барак, закричал:
- Эй, стрижем-бреем, вставай!
Янкель поджал колени к самому подбородку и не шевелился. Берл вскочил на нары и пнул Янкеля ногой.
- Не слышишь, что ли, цирульник? Тебя вызывают господа из немецкого барака. Вставай!
- Вызывают? - пискнул Янкель и замигал. - Я же ничего не сделал!
- Вот именно, что ты еще ничего не сделал! - усмехнулся Берл. Вставай! Думаешь, мы будем кормить тебя задаром? - Он нагнулся и стащил с Янкеля одеяло. Парикмахер сел, похожий на маленькую серую мышь с большим носом. Он узнал Берла, и его разбушевавшееся сердце стало биться немного спокойнее: это слуга герра Карльхена, а перед Карльхеном Янкель ни в чем не провинился.
- Куда мне идти? - тихо спросил он.
- За мной! - распорядился Берл. - И не забудь бритву. Пошли!
Для верности он еще раз пихнул парикмахера ногой в бок и с мальчишеской ловкостью соскочил в проход между нарами.
- Слушаюсь, - бормотал Янкель, натягивая брюки. - Я немного прихворнул, герр Берл, и сегодня хотел полежать. Но если господа требуют... Сейчас, сейчас, я мигом...
- Хватит болтать, пошли! - сказал Берл и подставил ножку какому-то "мусульманину", проходившему мимо. Тот чуть не упал, а Берл прикрикнул на него:
- Не видишь, куда прешь, дубина!
Наконец Янкель был готов, взял ящичек под мышку и поспешил за Берлом. Страх - ужасная вещь, но голод еще хуже. Разве можно сидеть, притаившись, как мышь, только потому, что тебе страшно? Ведь есть-то надо. Герр Карльхен всегда дает за бритье четверку хлеба. Вчера Янкель за весь день не заработал ки крошки. Как же не послушаться и не пойти по вызову к господам? А то, чего доброго, у него отнимут эти отличные инструменты. Не-ет, бедный парикмахер не может позволить себе капризничать, как своенравная барышня. "Пожалуйста, герр Берл, можно и скорей, я не отстану".
В немецком бараке почти никого не было. Янкель огляделся в полутьме, но не увидел Карльхена.
- Эй! - крикнул ему Пауль. - Наконец-то ты!
Мышиное сердечко Янкеля опять бешено забилось. Хорошо бы убежать! Но было уже поздно.
- Ну, поди же сюда, чего ты уставился! - проворчал Пауль.
- Чего изволите? - испуганно сказал парикмахер и заставил себя подойти ближе. - Прикажете побрить?
Пауль взял у него из рук кусок жести, оглядел в нем свою щетину и провел ручищей по щеке.
- Давно пора. А то я выгляжу, как твой жидовский дедушка. А? - Гигант выпрямился, раздвинул занавеску в глубине барака и сел к столу у окна. Ну, за дело... Когда ты меня брил в последний раз?
Янкель не отвечал. Он робко оглядывался и наконец сказал:
- Вода? Тут нет воды...
- Есть! - отозвался проворный Берл, мило улыбнулся Паулю и поставил на стол кружку с водой. Пауль потрепал его по плечу.
- Еще что-нибудь? - осведомился Берл.
- Нет, можешь идти, - зевнул Пауль и расстегнул ворот. Берл вышел, занавеска за ним опустилась, немец и парикмахер остались одни.
Янкель смочил кисточку и стал намыливать физиономию Пауля.
- А все-таки, когда ты брил меня в последний раз? - сонно сказал тот. - Сегодня суббота...
- Не помню, - прошептал парикмахер, намыливая страшное лицо, которое две ночи мерещилось ему во сне. Янкелю хотелось зажмуриться, но он не смел.
- Погоди-ка, - вспомнил Пауль, - не в то ли утро, когда пришел новый большой транспорт заключенных?
Янкелю не терпелось скорее кончить работу, он мылил клиента как одержимый, орудуя кистью вокруг рта Пауля, чтобы помещать ему говорить. Тот и в самом деле с минуту молчал. Янкелю казалось, что сердце у него переместилось в горло и бьется там, в этом несчастном горле, ощущая всю боль, перенесенную Феликсом. Но Пауль не замечал волнения Янкеля и упорно перебирал цепочку воспоминаний.
- Ну да, - сказал он. - Это было тогда утром. Прихожу я из клозета и... - "Э-э, стоп, - мысленно прервал он себя. - О встрече с тем мусульманином лучше не говорить..." Заметив случайно ошалелый взгляд Янкеля, он гаркнул на него: - Ну, что еще? Почему не бреешь?
- Слушаюсь, - пробормотал Янкель, машинально взялся за бритву, хотел было приложить ее к левой щеке клиента, но не смог, рука дрожала.
Пауль все еще ничего не замечал. Прикрыв глаза, он предавался воспоминаниям. Да, Янкель брил его после того, как он, Пауль, ударил мусульманина и разбил ему челюсть. Об этом лучше сейчас не говорить... Но неужели я действительно кому-нибудь сказал об этом? Часовой на вышке смеялся, но он, конечно, не знает меня по имени и, стало быть, не мог меня выдать. Я тоже смеялся, веселый пришел в барак, и здесь меня ждал этот парикмахер...
Пауль открыл глаза, поглядел на Янкеля и его вдруг осенило: теперь он уже точно знал, что доверил свою тайну этой носатой мыши. Вытаращенные глаза Янкеля, в которых отражался безмерный ужас, подтвердили это Паулю лучше, чем его собственная память!
- Янкель! - сказал Пауль изменившимся голосом. - Почему ты меня не бреешь?
Дрожащие руки Янкеля поднялись, но остановились на полпути.
- Я скажу тебе, почему ты боишься меня брить, - прохрипел Пауль и правой рукой притянул к себе Янкеля. - Потому что ты донес на меня писарю!
- Нет! - взвизгнул Янкель. Дыхание у него перехватило, он со всей силы полоснул бритвой по шее своего страшного врага, и сознание обоих погрузилось в багровую тьму.
* * *
Берл был недалеко. Он заметил какое-то странное движение за занавеской, услышал визг Янкеля и глухой шум, словно повалился тяжелый мешок. Юноша осторожно подошел к занавеске, заглянул за нее и обмер. Бледный от страха, он обернулся и закричал:
- Помогите! Герр Пауль... Янкель...
Через несколько минут о происшествии знал весь лагерь. Смерть была заурядным явлением в Гиглинге, но такая смерть, смерть видного немецкого проминента, заставила все разговоры умолкнуть; люди на минуту прекратили работу, в глазах многих появилось испуганное выражение. Возможно ли? Пауль, этот здоровяк Пауль лежит с перерезанным горлом? И зарезал его Янкель, серая мышь Янкель?
Больше всех разбушевался Фриц. Словно готовясь к кровавой мести, он вытащил нож, спрятанный за стропилом, сунул его за пазуху и помчался в немецкий барак.
- Где этот жид? - завопил он, увидя Оскара, наклонившегося над трупом Пауля. - Не знаете вы, что ли, что нашего Пауля зарезали жиды? Может быть, это ты сам подослал Янкеля?
Он кинулся на Оскара, но стоявший рядом Антонеску схватил его в охапку. Старший врач встал и повернулся к буяну.
- Заткнись, Фриц. Сам не знаешь, что болтаешь, - сказал он строго. Это до добра не доведет.
Вырываясь из крепких рук румына. Фриц прошипел:
- Пусти!.. И меня хотите прикончить? Всех немцев решили зарезать!
- Отпусти его, - сказал Оскар товарищу.
Отпущенный Фриц растерялся. Чех и румын были на голову выше его и стояли, готовые отразить нападение. Выхватить нож Фриц все же не решился.
Капо Карльхен стерег Янкеля; тот лежал на полу за занавеской, и даже от оплеух не приходил в сознание. Теперь капо подошел к стоящим над телом Пауля. Он тоже был озлоблен, но владел собой лучше, чем Фриц.
- Не ори! - хмуро сказал он Фрицу. - Будет следствие, все выяснится. Янкель скажет нам, почему он это сделал.
Фриц опять стал бушевать и сунул руку за пазуху, ища нож.
-Что-о? - кричал он. - Вы еще не прикончили эту сволочь?. Где он?
- Отстань! - решительно сказал Карльхен. - Жида повесят, можешь не сомневаться. Но прежде он скажет нам, кто его подослал.
- Прошу тебя, Карльхен, - обратился к нему Оскар. - Не повторяй и ты этих глупостей. Кто мог подослать Янкеля?! Разве не видишь, что он лежит там без сознания? Ведь это же больной человек.
Карльхен сверкнул глазами.
- Больной? Он убийца, и баста! А кстати, кто в нашем лагере отвечает за больных, а?
Оскар умолк. Да, в этом есть доля правды. Ведь еще два дня назад маленький Рач сказал, что Янкель эпилептик и его нельзя держать в парикмахерах.
У входа в барак возникло движение, толпа любопытных, которых не впускал штубовой, расступилась. Вошел писарь, покрасневший, запыхавшийся. Только сейчас, вернувшись из комендатуры, он узнал о происшествии. Сам Хорст ждал его у ворот, и они вместе поспешили в немецкий барак.
Все взгляды обратились на них. Хорст снял шапку и остановился над телом Пауля, словно готовясь произнести надгробную речь. Глаза Эриха беспокойно мигали за стальными очками. Он поглядел на Карльхена, Фрица и обоих врачей, пытаясь угадать, что произошло между ними.
- Ну, писарь, - зловеще сказал Фриц, - это я твоих рук дело. Погляди, что натворили твои новые дружки.
Эрих, словно не слыша, обратился к Карльхену:
- Ты был при этом?
Карльхен переменил позу. Воинственное выражение на его лице сменилось хитроватым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62