Воинственных людей! Таких людей, с которыми этот русский умел иметь дело, как ему хотелось надеяться. Конечно, это сильные люди... И вновь его глаза обратились к ближайшей башне, к этому огромному странному строению, которое, как бы нахмурясь, подобно часовому, внимательно вглядывалось в окружающий пейзаж.
Через несколько секунд, вновь обратив все свое внимание на опасную дорогу, Вотский обнаружил, что придется воспользоваться тормозами. Низкая стена, сложенная из валунов, казалось, сама вырастала из этой каменистой почвы, простираясь далеко на равнину влево, а вправо — до самого подножья гор. Стена эта, должно быть, была пяти футов высотой, и чуть меньше была ее ширина у основания. Сооруженная, вне всяких сомнений, человеком, она была... чем-то вроде границы? Русский повернул машину к югу и, продвигаясь к подножью холмов, высматривал проход в ней. Однако впереди стена, как выяснилось, переходила в слегка наклонный эскарп из выровненного камня, на который, как знал Вотский, его машина не могла бы въехать. Да если бы и могла, он не стал бы этого делать. Разочарованный, он развернулся и остановился, задумчиво разглядывая окрестности.
С этого возвышенного наблюдательного пункта открывался гораздо лучший обзор. Сидя в седле мотоцикла, он осознал, что пытается оценить размеры этих могучих колоннообразных сооружений.
Ближайшее из них имело в основании сечение не менее двухсот метров, постепенно сужаясь примерно наполовину к полуторакилометровой высоте башенной кладки. Эта башня состояла — ну да, из каменной кладки! Естественная, как любое из образований аризонского Большого Каньона, скала поражала только своим размером и тем, что было надстроено на ней. Однако пока глаза его пробегали вдоль всей гигантской высоты комплекса, он заметил какую-то активность в районе темного зева огромной пещеры поблизости от верха утеса.
Он прищурил глаза, пытаясь получше рассмотреть происходящее. Так чем же было... вот это?
Вотский знал, где лежит бинокль — в спешке, когда ему мыслилось, мягко говоря, не совсем ясно, он сунул его на самое дно рюкзака. Все это, конечно, очень хорошо, но ему не хотелось тратить время на то, чтобы добывать бинокль оттуда. Но глядя на весь этот комплекс со множеством пристроек, как будто противоречащих законам тяготения, со сторожевой башней, а теперь еще с какой-то подозрительной активностью в...
Вдруг что-то вылетело из зева расположенной наверху пещеры! По спине Вотского поползли мурашки, а его мясистые губы приоткрылись, обнажив зубы, которые все еще побаливали от удара, нанесенного локтем Симмонса. Он глубоко вздохнул, напрягая взгляд, пытаясь различить, что же такое парит в высоте, подобно черному кипящему облаку, делая медленные круги вокруг огромного утеса и понемногу снижаясь.
А в следующий момент кровь отлила от его лица, потому что он понял, чем может быть Это, которое парило вверху — близнецом Контакта Один! Чужой дракон в небе чужого мира!
Вотского парализовал страх, однако ненадолго. Неподходящее было время для того, чтобы впадать в панику. Он выключил зажигание и, держась поближе к стене, по инерции съехал по плавно наклоняющейся территории от предгорья обратно на равнину. Там он высмотрел массивную груду камней и пристроил мотоцикл среди них. Луна, передвигавшаяся по небу, похоже, с необыкновенной быстротой, висела теперь почти прямо в зените, отчего скрыться в тени было трудно. Найдя небольшое затененное место, Вотский спешно начал распаковывать рюкзак, вставил в автомат полностью заряженный магазин и еще один сунул в карман комбинезона. Затем он изготовил к бою свой портативный огнемет и, хотя был неверующим, подумал: “О Боже! И это все, что у меня есть против этой Твари!”.
Между тем “Тварь” успел сделать вокруг утеса несколько кругов и теперь снизилась до высоты примерно в тысячу футов. Неожиданно она резко развернулась в направлении равнины и начала быстро расти в размерах, продвигаясь как бы нырками, — то есть меняя высоту, — прямо к тому месту, где прятался Вотский. И тогда он понял, что бесполезно притворяться перед собой, бесполезно надеяться, что полет этой штуковины лишь случайно совпал с его пребыванием здесь. Это... существо... точно знало, что он находится здесь, оно искало его!
Существо пролетело над ним, отбросив на равнину огромную тень, похожую на быстро перемещающуюся с места на место гигантскую кляксу. И теперь Вотский, взглянув вверх, смог оценить его размеры. Пусть с небольшим, но все же с облегчением, он заметил, что существо не столь велико и выглядит не так ужасно, как штуковина, которая наполовину разрушила Печорск. Футов пятидесяти в длину, с чуть большим размахом крыльев, по форме оно отдаленно напоминало большую земную манту — рыбу-дьявола — с длинным развевающимся хвостом, позволявшим поддерживать равновесие. Однако в отличие от манты, существо, по всей его нижней поверхности, было усеяно гигантскими немигающими глазами, глядящими одновременно во всех направлениях!
Затем существо сделало левый разворот и начало возвращаться, одновременно снижаясь, и, наконец, село на подушку из собственных мясистых крыльев, подняв при этом облако пыли, на некоторое время скрывшее его. Существо приземлилось не более чем в тридцати-сорока метрах от Вотского. Когда пыль улеглась, Вотский увидел, как оно ворочается, вращая тем, что можно было, пожалуй, назвать головой, туда-сюда, в манере, которую следовало определить либо как независимую, либо как бесцельную.
Да, оно было независимым... и... теперь незагруженным! Только сейчас русский увидел упряжь этого существа и пустое седло из искусно украшенной кожи, укрепленное на его спине. Теперь он увидел человека, стоявшего на земле возле существа и глядевшего в направлении его укрытия. Он разглядел его в достаточной степени, чтобы понять, что это не человек — вернее, не совсем человек. Скажем, точно такой же “человек”, как тот, которого сожгли на дорожке в Печорской пещере: воин, восклицавший “Вамфири".
Он пристально смотрел, казалось, прямо на Вотского, а затем начал медленно разворачиваться. Перед тем, как он повернулся, Вотский успел заметить его красные глаза, горевшие на лице, словно огонь. Но больше, чем лицом Вамфири, русский был обеспокоен боевой рукавицей, надетой на его правую руку. Он знал, каким сокрушительным действием может обладать это оружие.
Вотский сидел в тени тихо, как мышка. Он не двигался, не дышал и не моргал глазами. Воин завершил оборот, затем поднял взгляд вверх и некоторое время смотрел на замок на вершине утеса. Он расставил ноги пошире, уперся ладонями в бедра и склонил голову на сторону. А потом издал высокий пронзительный свист, который заставлял вибрировать барабанные перепонки сильнее, чем обычный звук. Откуда-то с неба свалилась пара уже знакомых силуэтов; они сделали вокруг него круг, а затем направились прямо туда, где Вотский сидел, скорчившись, в тени валунов. Это было настолько неожиданно, что русский был захвачен врасплох.
Одна из летучих мышей чуть не задела Вотского вибрирующим крылом, так что ему пришлось нырнуть в сторону, чтобы уклониться. Короткий ствол автомата звякнул о камень, и он понял, что скрываться уже бесполезно. Воин вновь взглянул на него, свистом отозвал летучих мышей и медленно двинулся вперед... Теперь в его движениях уже не было никакой неуверенности. Он точно знал, где прячется его добыча. Его красные глаза горели огнем, и он усмехался странной, сардонической улыбкой; прядь волос, свисавшую до сих "пор набок, он отбросил назад; он шел гордо, высоко подняв голову и широко расправив плечи.
Вотский позволил ему подойти на двадцать шагов, а затем вышел из укрытия на освещенную желтым светом полумесяца каменистую равнину. Он прицелился и выкрикнул:
— Стоять! Стой на месте, мой друг, или сейчас тебе настанет конец! — однако голос его дрожал, и воин, похоже, понимал это. Он даже не изменил походку, продолжая идти прямо вперед.
Вотскому не хотелось убивать его. Ему хотелось попытаться научиться жить здесь, а не умереть в какой-нибудь вендетте из-за убийства этого горячего храбреца. Русский предпочел бы договориться, вместо того чтобы воевать против всего окружающего мира. Он перевел автомат на одиночный огонь и сделал один выстрел над самой головой наступавшего воина. Пуля прошла так близко от головы, что пучок волос взметнулся вверх. Воин остановился, посмотрел наверх и понюхал воздух, а Вотский крикнул ему:
— Слушай, давай поговорим, — он поднял свою левую руку, протянув открытую ладонь в сторону воина и опустив автомат вниз, к земле. Это был лучший способ, который он мог придумать для того, чтобы продемонстрировать свои мирные намерения. Одновременно, однако, большим пальцем правой руки он перевел оружие на автоматический огонь. В следующий раз, когда он нажмет спусковой крючок, он нажмет его не впустую.
Воин поднял руку и потрогал свой пучок волос. Потом он вновь отпустил его и подозрительно понюхал пальцы плоским носом с оттопыренными ноздрями, сильно смахивающими на свиное рыло. Затем его глаза расширились и стали круглыми, как монеты цвета крови. Он прорычал фразу, которую Вотский то ли понял, то ли угадал ее содержание по тону: “Что? Ты осмеливаешься угрожать мне?”. Потом воин поднял правую ладонь к правому плечу, как бы отдавая салют. Его боевая рукавица была пока закрыта, но, отсалютовав, он распахнул ее, продемонстрировав полный набор лезвий, стилетов и крючков.
Он слегка согнул ноги, пригнулся вперед, приняв боевую стойку и приготовившись броситься на Вотского. Русский, однако, не стал дожидаться этого. С дистанции всего в шесть или семь шагов он вряд ли мог промахнуться. Он нажал на спусковой крючок, дав очередь, которая рассекла туловище завоевателя струей смертоносного свинца... Во всяком случае, он ожидал этого эффекта.
Однако работнику КГБ здорово не повезло с его оружием. Совершенно нелепая случайность — патрон с дефектом! — и автомат, сделав три-четыре выстрела, заклинило. Вотский намеревался рассечь тело воина очередью крест-накрест — вначале справа-налево и снизу-вверх, а потом наоборот. Вообще должно было хватить обычной, очереди из автомата, состоящей, как правило, из пятнадцати или двадцати пуль, половина которых попадет в цель.
Однако оружие сделало всего три-четыре выстрела, причем ни один из них не был точно прицельным.
Первая пуля скользнула по боку воина, вырвав кусок плоти так, будто по ней прошлась зазубренная пила; вторая попала примерно в то место, где ключица переходит в плечевой сустав; одна или две пули вообще пролетели мимо. Впрочем, и первые, два выстрела, подобно ударам молота, остановили бы любого воина Земли. Здесь, однако, была не Земля, а целью — не обычный человек.
Отброшенный назад и опрокинутый силой удара в плечо, он распластался в пыли, но уже в следующий момент сел и, еще не вполне придя в себя, стал озираться. Вотский, громко выругавшись, выдернул магазин из автомата, оттянул затвор и взглянул в боевую камеру. Патрон, с пробитым капсюлем, но не сработавший, оставался в стволе. Он встряхнул автомат, пытаясь высвободить заклинившийся дефектный патрон; бесполезно — его нужно было теперь осторожно выуживать оттуда. А к этому времени воин уже вновь стоял на ногах.
Вотский сунул автомат за пояс, чтобы он ему не мешал, и отстегнул ствол огнемета. Включив зажигание, он снял оружие с предохранителя. Когда раненый воин вновь пошел на него. Вотский сделал последнюю попытку к примирению, приняв ту же самую позу, что в первый раз, то есть показав нападавшему свою открытую ладонь. Возможно, тот воспринял данный жест как оскорбление; во всяком случае, в ответ на это движение Вотского раздался лишь разъяренный рык. Затем, несмотря на простреленное правое плечо, воин поднял руку с боевой рукавицей, распустил веером все ее ужасные инструменты и продемонстрировал их своему противнику.
— Если хватит — значит, хватит! — пробормотал русский. Он дал противнику пройти еще три-четыре шага, приподнял ствол огнемета и нажал на спуск. Небольшой голубой запальный огонек на кончике ствола превратился в белое копье из ревущего пламени, вылетевшего и мгновенно лизнувшего весь левый бок воина. Обожженный, тот завопил от боли и страха, отпрянул назад, а затем упал и начал кататься в пыли и грязи, пытаясь погасить наконец пламя. Дымясь, он кое-как встал на ноги и неверным шагом направился к своему “скакуну”. Но Вотский решил, что, начав дело, следует довести его до конца.
Он последовал за дымящимся воином, снова приподнял ствол огнемета... и застыл от неожиданности!
Воин Вамфири бросал своему животному резкие жесткие приказы, которые оно слушало и которым повиновалось. Масса его серого тела завибрировала, а крылья распростерлись, как гигантские паруса. Существо начало размахивать ими, распрямляя для того, чтобы взлететь. Выбросив то, что показалось Вотскому кучей розовых червей, развернувшихся, как пружины, и слегка подбросивших существо вверх, оно распласталось в воздухе, словно гигантское полотно липкой грязной ткани. Его “черви-бустеры” вновь втянулись в тело, и оно начало парить в воздухе, покачиваясь из стороны в сторону и маневрируя с помощью хвоста. Когда тело его перестало быть таким плоским, каким было вначале, а крылья начали ритмично бить воздух, на нижней поверхности вновь сформировались глаза, вращавшиеся и глядевшие в разных направлениях. Затем они отыскали цель, и все одновременно уставились на русского.
Вотский отступил назад. Существо летело прямо на него; Вотского уже накрыла его тень — рыбообразной формы, черная, как чернила. На его нижней резиноподобной поверхности раскрылась гигантская пасть с рядами шипов. Вотский споткнулся и упал. Существо нависло над ним, издавая при этом невыносимую вонь, отделился какой-то кусок плоти, испещренной крючками, схватил Вотского за одежду, и вокруг него захлопнулась холодная влажная тьма.
Палец его продолжал лежать на спусковом крючке огнемета, но нажать на него он не решался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70