Подростковый возраст и период наступления половой зрелости переживает с исключительными трудностями. Инстинкты преобладают и в силу темперамента требуют немедленного исхода. Груб, дерзок и резок до крайности. Исключительная по силе работа сенсорных и моторных центров создает болезненный и колючий эгоцентризм. Полусознательное отношение к предстоящей взрослой жизни дает пищу интеллекту и его работе над инстинктами. Эта работа происходит и дает некоторые, пока мало заметные, плоды. Типичный подросток по Стэнли Холлу".
Кто такой Стэнли Холл? Наверно, такой же буржуй, не хуже Дальтона... Ходил к Никпетожу спрашивать, что такое "эгоцентризм". Он объяснил, что такой же эгоизм, только еще похуже. Выходит, я - эгоист. Я так думаю, что я - не эгоист, но, конечно, шкрабов не переубедишь. Дело не в этом. Они вот написали, что мне ученье дается с большим трудом. Это может и так, но не объяснено - почему. А это потому, что Дальтон. Не будь Дальтона, ученье мне давалось бы так же, как всем. В прошлом году я учился не лучше и не хуже других, да еще время читать оставалось. А теперь по случаю Дальтона у меня времени не хватает. У Сильвы тоже вроде этого характеристика. Я с ней говорил, и она со мной согласилась, что это из-за Дальтона.
18 декабря.
Сегодня была общая радость, потому что в школу из коллектора привели Алешку Чикина. Мы долго кричали "ура" и его качали. Потом было собрание учкома, которое постановило отправить его к отцу, а с ним вместе, для переговоров, меня и Сережку Блинова. Алешка очень худой и бледный и все молчит. Должно быть, ему жилось несладко что в беспризорных, что в коллекторе. После занятий мы его повели к отцу. Приходим - отец трезвый, сидит и ковыряет шилом сапог, а мать шьет. Мать, как увидела Алешку, сейчас же завыла. А Сережка говорит отцу:
- Вот, гражданин Чикин, мы привели к вам вашего сына. Школа берет за него ручательство на себя, что он будет учиться и вообще вести себя хорошо. Только школа требует, чтобы вы его не били.
Чикин-отец положил шило и говорит:
- Никакого полного права вы не имеете мешаться в мою жизнь! Захочу убью, захочу - живым оставлю. А только он в вашей школе воровать начал, значит, вы его и обучили.
- У нас в школе воровать не обучают, - отвечает Сережка, - а если он проштрафился, то этого больше не будет. Только вы имейте в виду, гражданин Чикин, что, если вы его хоть пальцем тронете, вы будете иметь дело со всей школой и, кроме того, попадете под суд.
Мы, когда вышли, нарочно постояли с Сережкой под окном: видели, как мать Алешку кормила, а отец с ним разговаривал как будто ничего. Мы успокоились и ушли.
19 декабря.
Шел в школу и на улице встретил Лину Г. Вот она подходит ко мне и говорит:
- В последний раз тебя спрашиваю: будешь ты со мной разговаривать или нет?
- В последний раз тебе отвечаю, что так же, как со всеми девчатами.
Она сейчас же откатилась. Вот дуреха-то! Никогда в жизни она меня не спрашивала, а теперь вдруг прилезла: "в последний раз". Она сама от меня отсела, и теперь вдруг разговаривай с ней! Это, должно быть, на нее Черная Зоя влияет. Нет, некоторые девчата есть - просто сумасшедшие. А в школу пришел - там все сидят по лабораториям и зубрят. Я стал ходить по ребятам и расспрашивать, как дела. Оказывается, у огромного большинства зачеты за декабрь не готовы, как и у меня. А у половины, по крайней мере, и за ноябрь еще не сданы. Тогда я набрал ребят, мы пошли в уборную, курили и обсуждали один проект.
21 декабря.
Я сегодня просижу хоть до пяти часов утра, но постараюсь все записать, как было.
Дело в том, что мы еще третьего дня решили покончить с Дальтоном и вчера почти весь день приготовлялись. Сегодня, когда ребята стали собираться в школу, на всех стенах были развешаны надписи и просто записки:
- Долой Дальтона!
- Ко всем чертям буржуя Дальтона!
Ребята, конечно, были все очень рады. Мы сейчас же к пианино разучивать новую песню. Ее сочинил я:
Пусть кровь наша стынет
И слышится стон:
Да сгинет, да сгинет,
Да сгинет Дальтон!!!
А когда стали подходить шкрабы, их встретили этой песней. Шкрабы, словно ничего не знали, разошлись по лабораториям. Но никто сдавать за декабрь не пошел, хотя у некоторых было приготовлено. Вместо сдавания все ребята выскочили на двор. Там уже мы приготовили чучело из соломы, в драной шляпе, и на шее у чучела висела надпись: "Это - лорд Дальтон". Чучело поставили посредине двора так, чтобы из окон было видно, принялись плясать вокруг него и петь "Карманьолу". Потом чучело подожгли. Прибежал дворник, но когда увидел, что опасности нет, он тоже с нами смеялся. Чучело полыхало ярким огнем, с треском и блеском. А мы пели. Потом мы запели еще песню:
Ты буржуй, проклятый лорд!
Уходи ж, паршивый черт!
И с пением ввалились в школу. Там нас все шкрабы ждали, и в зале Зин-Пална спросила нас, хотим ли мы общее собрание или мы так уж настроены, что лучше разойтись по домам. Хотя некоторые маленькие кричали, чтобы по домам, но мы захотели общее собрание. Тогда дали звонок на общее собрание. Перед собранием я пошел в уборную, и вдруг вижу - в коридоре валяется записка. Я ее поднял и прочел:
"Так и знайте все, что мы, две девочки, больше жить не хотим. Какие этому причины, а вот: во-первых, нас все обижают и придираются. Потом, одна из нас хочет скорей переселиться в загробную жизнь, а другая - из-за несчастной любви. Мы всем прощаем. Просим нас похоронить по церковному обряду. И мой сегодняшний завтрак пусть возьмет Костя Рябцев. Я ему тоже прощаю. Кто эту записку прочтет, тот пусть никому не показывает. И пусть похоронят нас вместе, в одном гробу. А если самоубийц нельзя хоронить по церковному обряду, то пусть хоронят так, только чтобы панихиду отслужили. Прощайте!
П. С. А если хотите найти наши мертвые тела, то ступайте в физическую лабораторию. Л и н а Г. и З о я Г."
Я взволновался и бросился в зал, как вдруг вижу, что на стене приколота еще записка. Я ее сорвал и прочитал:
"Прощайте все, все, все, родители и ребята, вся школа.
Прощайте! Наши тела - в физической лаборатории. Л и н а и З о я".
Я вбежал в зал. Там уже началось общее собрание. Я закричал:
- Скорей в физическую лабораторию!! Там девчата собрались самоубиваться! Может, еще успеем!
Все сорвались с места и понеслись в физическую лабораторию - и шкрабы и ребята. Я ворвался один из первых, но... там никого не было. Сейчас же все бросились рыться по шкафам и полкам, точно они там могли спрятаться. Как вдруг из аудитории раздался чей-то голос:
- Они здесь! Обе!!
Конечно, все - в аудиторию, и там - верно - были они обе, и обе живые. Они сидели за партами и ревели в три ручья. Ну их сейчас же оттуда вытащили, а у меня горло отошло. Я только тогда заметил, что все время, как их искали, меня словно кто-то душил.
Лину и Зою повели в учительскую давать валерьянки, а меня обступили шкрабы и ребята, давай расспрашивать, как я узнал. Я, конечно, показал обе записки и рассказал, как их нашел. Тогда Зин-Пална говорит:
- Это безобразие, записки были нарочно подкинуты. Они ничего и не собирались кончать с собой, а все для того, чтобы обратили на них внимание. Придется им со школой расстаться.
Когда она это сказала, у меня на сердце стало очень легко, и я сразу заметил, что никто из ребят не стал опровергать Зин-Палну. Потом пришел из учительской Никпетож и говорит, что он их спрашивал, каким образом они хотели покончить с собой, и они сознались, что хотели угореть. Для этого они закрыли вьюшки в печке раньше времени, а в физической лаборатории открыли отдушник и стали там сидеть. Я - и верно - заметил, что в физической чуть-чуть попахивает дымком.
- А почему же они ушли из физической? - спрашивает Зин-Пална.
- Испугались, - ответил Никпетож с улыбкой, и все захохотали.
Тогда Зин-Пална нас спрашивает:
- Какой же самоубийца станет раскидывать записки, да еще с адресом, по коридору, а главное, пришпиливать к стене?
Все ребята согласились, что это правда.
- Значит, тут несомненное притворство, да и прекрасно ж они знали, что раньше, чем угорят, кто-нибудь войдет в физическую лабораторию, говорит Зин-Пална. - Придется вызвать родителей.
А тут стоял Алмакфиш и говорит:
- С философской точки зрения, к о л и ч е с т в е н н о - э т о и з о б и л и е э п о х и, а к а ч е с т в е н н о н а х о д и т с я п о т у с т о р о н у д о б р а и з л а.
Я это от него уж сколько раз слышал: твердит, как граммофон. Тут Никпетож поднял руку и говорит:
- Прошу меня выслушать, ребята. Мы строим новую, свободную школу. Вы и читали и слышали, что раньше школа была совсем не такой, как сейчас. Конечно, на пути постройки новой школы могут быть всякие трудности, как и во всяком новом деле. Вот вы выступали сегодня против Дальтон-плана. Вам не нравится этот способ работы. Неужели вы хотите, чтобы вас гнали из-под палки, как в старой школе? Чтобы тянули ваши мозги к свету против вашего желания? Спору нет, по Дальтону заниматься трудно, может, и ошибок много в нашем построении Дальтон-плана, но ведь эти ошибки можно изжить. Кто не ошибается, тот не работает. Новая школа растет не спокойно, как хотелось бы, а бурно и с препятствиями. Вот вы выступали и против самоуправления, и против Дальтона - все это препятствия. И мы их совместно с вами мало-помалу преодолеваем. Девочки эти хотели поставить нам новое препятствие, но это - по глупости, несознательно, и очень хорошо, что вы хотите их простить. Но я другого и не ожидал от вас, от новых, свободных людей, людей, которые растут из революции, из бурной, но молодой эпохи. Наша заведующая Зинаида Павловна как будто не согласна простить этих девочек. Я присоединяюсь к вашей просьбе; я думаю, что и родителей не нужно вызывать и особенно - из школы исключать не следует. Я думаю, что мы с вами, ребята, так сумеем на них повлиять, что они бросят всякие мысли о самоубийстве и придут вместе с нами к сознанию, что в новой, свободной школе нет и не может быть места мраку, отчаянию и самоубийствам. Так вот, Зинаида Павловна, мы с ребятами просим вас Зою и Лину простить.
Зин-Пална что-то хотела сказать, но тут мы все завопили:
- Простить! Повлияем! Простить! Прости-и-ить!
Так что Зин-Пална даже уши зажала.
Дождалась, когда кончили орать, подняла руку и говорит:
- Эти девицы, конечно, должны быть исключены. Я думаю, так посмотрит и отдел народного образования. Но я со своей стороны согласилась бы не придавать этому дела большого значения и даже взять на себя поручительство за них, если школа согласится выполнить одно маленькое условие.
Мы насторожились:
- Какое условие?
- Условие такое, - говорит Зин-Пална, - отнестись с о з н а т е л ь н о к Дальтон-плану и не срывать его бессмысленными выходками. Согласитесь сами, что сегодняшняя выходка была бессмысленна. Вы, во всяком случае, можете доказать т р у д н о с т ь Дальтон-плана, а не его бесполезность. Да и то уж если что-нибудь доказывать, то разумным порядком, а не сжиганием чучел. Итак, вот мое условие.
Мы все молчим, а Никпетож говорит:
- Что ж, ребята, это условие можно принять. Во всяком случае, перед нами есть возможность разумного обсуждения Дальтон-плана. Если до сих пор такое обсуждение не было устроено - в этом виноват недостаток времени и другие трудности. Так что же, ребята, принимаем?
Смотрю - кругом все подняли руки. Поднял скрепя сердце и я.
- В таком случае, - говорит Зин-Пална, - я Зою и Лину прощаю и переговоры с отделом народного образования беру на себя.
- Урррра! - заорали мы так, что даже в ушах зазвенело. - Качать Никпетожа! Кач-чать!!
И Никпетож полетел высоко в воздух.
В Т О Р О Й Т Р И М Е С Т Р
ПЕРВАЯ ТЕТРАДЬ
1 января 1924 года.
На праздниках я вместе с нашими комсомольцами участвовал в "комсомольском рождестве" в рабочем клубе. К этой фабрике, наверное, припишут и нашу ячейку. Мы пришли с Сильвой в десять часов вечера, и ничего еще не начиналось, хотя зал был полный и было очень жарко и тесно. Часов в одиннадцать приехал лектор и стал рассказывать про разных богов. Может быть, было бы и интересно, да только лектор охрип и устал, и все следили, как он пьет воду. Потом он вдруг, в середине лекции, взглянул на часы и говорит: "Товарищи, извините, я должен здесь кончить, потому что мне еще в пять мест нужно поспеть", - сорвался со сцены и уехал. Так лекция и осталась неоконченной. По-моему, тогда уж и начинать не нужно было. После этого очень долго ничего не было, и мне уже захотелось спать, как вдруг занавес открылся, и началось представление. В этом представлении попы разных государств спорят друг с другом, чей бог лучше, потом вдруг входит рабочий с метлой и всех разгоняет. Зачем-то тут еще вертится буржуй. Он хотя ни к чему, а играл всех лучше и очень смешно. Самое смешное было то, что у него подштанники высовывались из-под брюк. Он их все время поправлял: только-только поправит, а они уже опять вылезли. Зал гремел от хохота. По-моему, раз антирелигиозная пропаганда, то нужно обязательно что-нибудь смешное, тогда она достигает цели. А разные доклады да лекции, особенно такие, как была, могут оттолкнуть.
Потом еще я был вчера, под Новый год, в нашей школе в первой ступени на спектакле, и тоже с Сильвой. Было представлено: "Красная Золушка". Будто бы были какие-то две сестры - буржуйки, а третья - прачка. Кто это сочинил, я не знаю, только, по-моему, так не бывает, особенно что живут они все трое вместе. А потом будто бы эти буржуйки уезжают на бал, а Красная Золушка остается мыть посуду. И вдруг приходит какой-то хлюст в красной рубашке и дает этой самой Золушке читать прокламацию. Золушка читает, переодевается в сестрино платье и убегает. Во втором действии бал, на этом балу танцуют Золушкины сестры и еще какие-то, в пестрых костюмах. И вдруг вбегает Золушка и тоже начинает танцевать. К ней лезет принц, но она его боится и убегает и теряет башмак... Потом, в третьем действии, принц приезжает к ним домой и начинает примеривать башмак. Никому не подходит, только Золушке подходит. Принц собирается на ней жениться, но вдруг является тот самый агитатор в красной рубашке, провозглашает, что началось восстание, и начинает этого принца бить по шее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30