.. - протянула Зоя. - Вряд ли он сам написал.
- То есть как не сам? Чего же он врать-то будет?
- Да так просто... содрал откуда-нибудь.
- Уж известно: если что-нибудь пролетарское, так ты сейчас же начинаешь подозревать.
- Вовсе не потому, что пролетарское... Чего ты ко мне придираешься? Просто, по-моему, одиннадцатилетний мальчик не мог такие стихи написать, я по себе знаю... А ты ко мне лучше не придирайся, Костя... Иначе я тебе отомщу.
- Гром не из тучи, а из навозной кучи, - ответил я презрительно. - А насчет стихов я докажу не только тебе, а и всем.
После этого я нашел Сильву и в совершенно официальном порядке предложил начать издавать стенную газету: "Наш форпост". Она согласилась. Стихи Курмышкина мы решили поместить в первом же номере, как боевые. Наш разговор был только деловой, но после него мне стало как-то легче на сердце.
4 октября.
Сегодня вышел номер первый "Нашего форпоста" и сопровождался большими последствиями, которые, наверно, еще не кончились.
Кроме Курмышкина стихов, в номере были помещены еще: 1) Сильвина передовая о задачах форпоста; 2) рассказ Октябки про дружбу пионера с собакой; 3) "Надо подтянуться" (насчет торчанья на лестнице во время перерывов), а главное - карикатура на Марь-Иванну, заведующую первой ступенью. Из-за этой карикатуры вышла целая история. Я и сейчас думаю, что в карикатуре нет ничего особенного: просто она изображена верхом на метле и что она вылетает из трубы, а внизу стоит парнишка и спрашивает:
- Вы куда, Марья Ивановна?
- Думаю слетать с нечистой силой посоветоваться, как сжить со света форпост.
Вот и все. Но, должно быть, кто-нибудь ей сказал, потому что она ни с того ни с сего принеслась в школу во время наших занятий (второй ступени) и прямо к Зин-Палне.
После того как она ушла, Зин-Пална вызывает меня и говорит:
- Я, конечно, не имею права вмешиваться в деятельность форпоста, но, насколько мне известно, форпост должен помогать школьной работе, а вовсе не мешать ей.
- Мне кажется, форпост и не мешает работе, - ответил я.
- Ну, это вам только кажется, Рябцев. Сегодня я впервые узнала о вашем яблочном налете, но о нем мы говорить не будем. Сейчас дело важней. Видите, Марья Ивановна мне сейчас заявила, что если во вторую смену ваша газета будет висеть, то она уйдет из школы. Что вы на это скажете?
- По мне - пускай уходит.
- Допустим. Ну, а если за ней уйдут и Анна Ильинична и Петр Павлович; тогда будет вынужденный перерыв в занятиях первой ступени.
- Да мало ли безработных учителей на бирже труда!
- Вы никакого права не имеете так бросаться людьми, - рассвирепела вдруг Зин-Пална. - Если для вас эти учителя нехороши, так они вас и не касаются... А вставлять палки в колеса первой ступени вы не смеете!
- Конечно, не смею, - смиренно ответил я. - Да я и не вставляю; стенная газета - легальный способ борьбы. Если им что-нибудь не нравится, пусть выпускают свой стенгаз или пишут опровержение в том же "Форпосте".
- Как вы не понимаете, Рябцев, что это - люди другого поколения, уже тише сказала Зин-Пална. - И что годится для нас - для них совсем не подходяще. Вот Марья Ивановна мне сейчас сказала: "Это все равно что мое имя стали бы трепать на улице..." И я ее понимаю.
- А я вот чего не понимаю, Зинаида Павловна, - ответил я. - Сколько раз и вас, и Николая Петровича, и даже Александра Максимовича прохватывали в стенгазетах - и ничего. А на эту мадам поместили совершенно невинную карикатуру, и справедливую (ведь она нападает все время на форпост) - и она сейчас же обижаться и скандалить, да еще уходом из школы грозит. Если они к стенгазному подходу не привыкли, то и мы к таким подходам не привыкли.
- На нас - пожалуйста, сколько угодно рисуйте карикатур. Но оставьте вы в покое первую ступень... Ну, Рябцев, чтобы долго не говорить, исполните для меня: снимите газету на вторую смену.
- Я вас очень уважаю, Зинаида Павловна, но снять газету не могу: для меня принцип дороже всего.
С этим я от нее ушел. Но так дело не кончилось. К концу пятого урока, когда уже начинают в школу приходить первоступенцы, вдруг в лабораторию прибегает Октябка и говорит:
- Рябцев, там нашу газету сорвали!
- Кто?
- Французов. (А это наш пионер, очень молчаливый парнишка.)
- Да как же он посмел?
- Не знаю; я ему набросал банок, а он даже не отбивается.
Это Октябка мне говорил уже на ходу, потому что мы бежали в зал. Действительно, стенгаз был сорван и разорван в мелкие клочки, а Французов стоял тут же неподалеку.
- Как ты смел срывать стенгаз? - спросил я его с разбегу.
- А я вовсе не хочу быть в форпосте, - ответил Французов, всхлипывая.
- Тогда ты и из пионеров вылетишь!
- А я и не хочу быть в пионерах.
- Ты, должно быть, буржуазный элемент... Кто твой отец? - резко спросил я.
- Слу... жа... щий, - ударился в рев Французов.
- Почему же ты сорвал стенгаз?
- Марь... Иванна... хорошая... а вовсе не плохая...
- Это еще не мораль срывать стенгазы.
Мне очень хотелось влепить красноармейский паек этому Французову, но в это время около нас столпилось очень много ребят, - главным образом первоступенцев, которые с интересом ждали, чем кончится.
- Так тебя, значит, никто не научил, а ты сам додумался? - спросил я.
- Никто... меня... не учил...
Я сейчас же созвал экстренное собрание форпоста, и мы постановили исключить Французова, о чем довести до сведения его звена и отряда.
На собрании Сильва все время молчала, так что я не знаю ее мнения.
9 октября.
Только что было в школе собрание форпоста, на котором выяснилось, что из форпоста ушло еще пять пионеров. Мотивируют они по-разному. Один сказал, что родители против, другой - что много времени отнимает, а одна девочка выразилась, что ей учительница не позволяет. Когда мы стали добиваться, какая ж это учительница, девочка упорно молчала. Конечно, это Марь-Иванна. Придется дать ей окончательный бой.
Стихи Курмышкина всем нравятся, и даже Зин-Пална обратила внимание.
11 октября.
Сегодня ребята опять проявили классовое чутье.
Ввиду хорошей погоды, по согласованию с учкомом и школьным советом первой ступени, было решено устроить прогулку за город, так что я не пошел домой, а остался на вторую смену. Узнав, что я пойду вместе с форпостом, Марь-Иванна на прогулку не пошла, и из первоступенских шкрабов пошел Петр Павлович - такой бородатый дядя в синих очках.
Выступили часа в два, и впереди всех шел форпост с барабанным боем; неорганизованные ребята тоже старались попадать в ногу. В Ивановском парке основательно набегались и наигрались, так что даже устали и домой возвращались вразброд. Конечно, пионеры, как активные, устали больше всех, и мы с ребятами отстали. Сильва с форпостными девчатами, наоборот, ушла вперед. Со мной было всего человек десять.
Мы вполне мирно шли и никого не трогали - разговор шел о футболе. Я заметил, что маленькие ребята страсть как любят футбол, а им играть запрещают. Поэтому я спустя рукава смотрел на то, что когда шли, то тусовали ручной мяч ногами. Я ведь по себе знаю, что значит запрещение футбола. Так вот, эти мои "футболисты" увлеклись и отстали шагов на сто, а я с двумя ребятами, ничего не подозревая, шел и разговаривал. Вдруг слышу какой-то крик. Я обернулся и увидел среди ребят какую-то суматоху. Сначала мы втроем стояли и ждали, когда они подойдут, но потом увидели, что не подходят, тогда мы пошли к ним и увидели такую картину.
Ребята стояли полукругом на тротуаре, а в середине этого полукруга находился Октябка и против него еще какой-то незнакомый длинный дылда, с виду - лет тринадцати, но высокий. На этом дылде был пиджачишка и воротничок с зеленым галстуком, так что вид у него был для нас довольно непривычный.
В тот самый момент, когда мы подошли, маленький Октябрь разлетелся и хотел чпокнуть этого парня прямо в рожу, но тот довольно-таки ловко увернулся и сам ударил Октябку в бок. Это происходила драка.
Я сейчас же вошел в полукруг и строго спросил:
- Что это значит?
Мне ребята наперебой стали объяснять, что когда они шли, тусуясь ручным мячом, то этот дылда шел за ними и все время поддевал их, что они неправильно пасуют. Сначала они не обращали на него внимания, потом он вдруг стал приставать к ним, что они идут как отходники, и совсем даже не похожи на английских бойскаутов. Ребята все равно не хотели разговаривать и не обращали внимания на его слова. Тогда он вдруг стал ввязываться в пасовку. Октябка обозлился и дал ему один раз. Но он даже не покачнулся, а только стал смеяться и говорить, что, конечно, если они все на него нападут, ему будет трудно с ними сладить, а один на один он их всех переколотит.
- А раньше-то? - спросил Октябка.
- А позже-то? - пересмеял парнина.
Ну, тут кто-то закричал: "Раньше-позже, мыло-дрожжи, дрожжи-мыло, а не хочешь ли в рыло?" А уж известно, что если кто-нибудь произнесет эту пословицу, то тут обязательно должна быть драка. Драка и началась.
Все время, пока мне ребята это рассказывали, дылда этот стоял, засучив рукава, и ждал. Когда ребята замолчали и посмотрели на него, то он вдруг говорит:
- Конечно, ваш большой может со мной справиться, а вы бы еще дядю с бородой позвали! Только ты имей в виду, - это он уж ко мне, - что ты лучше меня не трогай, а то я ножом.
И действительно, вытащил из кармана ножик.
Я сейчас же стал наступать на него, вырвал у него ножик, бросил на землю и несколько раз смазал по шапке, чтобы он не лез. А мы с ребятами тронулись дальше.
- Я его знаю, - возбужденно говорил Курмышкин, - это Григорьев, колбасника Григорьева сын.
- Да ведь сразу видно, что буржуй, - как-то нервно, весь еще дрожа, подтвердил Октябка. - Он даже одет в воротничке.
- У него кровь из носу идет, - сказал кто-то, оглянувшись.
- Здорово ты ему воткнул, Рябцев, особенно в последний, - говорили ребята очень возбужденно.
- Ну, будет знать, как лезть, - ответил я.
Это прямо замечательно, как в ребятах развит классовый инстинкт. Я только теперь вспомнил, что у Григорьева есть большая колбасная лавка на базаре.
13 октября.
Я теперь как-то совсем не общаюсь с девчатами своей группы - по разным причинам.
14 октября.
С ученьем очень плохо: не сдано ни одного зачета за весь месяц.
15 октября.
Словно нарочно, все время случаются разные штуки, которые только еще больше обозливают. Конечно, на первом месте - Черная Зоя.
Сегодня я встретился с ней в коридоре - кругом больше никого не было. Она мне вдруг и говорит:
- Я тебя теперь окончательно раскусила.
- А мне наплевать, - ответил я и хотел пройти.
- Нет, погоди, - сказала Зоя. - Я кое-что про тебя знаю и, прежде чем разглашать, хочу попробовать на тебя повлиять.
Мне стало смешно, и я остановился: как это всякая дура может на меня влиять.
- Твои похождения раньше или позже откроются, - продолжала между тем Зоя. - И как ты ребят яблоки учил воровать, и все остальное. Я действительно раньше была в тебя влюблена, но есть такой закон природы, что если кого-нибудь разлюбляешь, то того еще больше начинаешь ненавидеть.
- Перестань ты свою бузу, - прервал я ее со злостью. - Уши вянут слушать. Когда ты, Травникова, перестанешь вносить в школу разложение? Влюблена, разлюбила, втюрилась, втрескалась, ах, мои чувства, ах, я пылаю, ах, я умираю!.. Что ты, черт тебя побери совсем!.. Я, конечно, знаю, что ты буржуазного происхождения и тебе трудно и даже невозможно стать коммунисткой, но все-таки раскинь остатками мозгов и пойми, что у нас революция и всю эту пыль нужно сдать в архив.
- Разложение вносишь ты, а вовсе не я! - закричала Зоя. - Что, ты думаешь - никому не известно, что ты со своими бандитами исколотил на улице Мишу Григорьева? Я теперь окончательно поняла, что ты - бандит и неисправимый негодяй!.. Но я-то сумею тебе еще отомстить!
- Какого там Мишу или Шишу? - спросил я, сразу и не поняв, в чем дело. - А, это, должно быть, того буржуйчика?.. Ну, что ж? Он сам заслужил.
- А особенно по-рыцарски, что напали вдесятером на одного, - ядовито сказала Зоя. - Красиво, нечего сказать.
Я страшно рассвирепел и хотел было ей отвесить кооперативную выдачу, но тут в коридоре появились еще ребята. А Травникова, словно ее завели, повысила голос и нарочно, при ребятах, прокричала:
- Ты бы хоть следил за своими пионерами, чтобы они стихов не сдирали! А то ведь это позор - чужие стихи вывешивать!
- А кто сдирал? - спросил я. - Ну-ка, скажи, кто сдирал?
- Твой Курмышкин и содрал, вот кто содрал! Я сама эту стенгазету видела, из которой он содрал! Что, выкусил! Это на ликбезном пункте при больнице стенгазета.
Я сейчас же решил проверить, разыскал Курмышкина, который уже пришел, и спросил:
- Мышка, это правда, что ты содрал стихи?
Он сначала отпирался, потом сознался. Я взял с него обещание, чтобы он больше этого не делал. Курмышкин дал честное пионерское. После этого я нашел Сильфиду Дубинину и ей тоже сказал, чтобы она не попала в дурацкое положение. Сильва подумала, потом сказала:
- Но, с другой стороны, если бы Курмышкин не принес этих стихов тебе в голову не пришло бы издавать стенгаз.
Это верно. Как удивительно иногда умеет Сильва найти хорошее даже в плохом; а сама простейших вещей не понимает. Сейчас особенно тяжело, что мы с ней в натянутых.
22 октября.
Просто даже досадно, какие маленькие ребята бывают иногда скрытные. Вот, например, Махузя Мухаметдинова. Она не ходила в школу, а следовательно, не была на собраниях форпоста целых две недели. Когда я сегодня стал у ней добиваться причины - ничего не добился.
- Может, больна была?
- Ньет.
- Уезжала?
- Ньет.
- Родители не пускали?
- Ньет.
Я из этого вывожу, что мне, как вожатому форпоста, нужно обследовать семейное и имущественное положение пионеров, входящих в форпост. И держать связь с родителями.
24 октября.
Сегодня мне Октябрь таинственно, по секрету сообщает:
- А знаешь, Владленыч, что Гаська Бубин рассказывает?
- Что?
- Будто его отец - фершал, так они с другим фершалом водкой мертвого скелета поят.
- Какого еще мертвого скелета?
- Катьку.
Я призвал Бубина и все велел рассказать. Так как Бубин заикается, то его трудно понять. Я, в общем, уловил только то, что действительно у его отца есть скелет и что его отец пьет водку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30