– Что же вы сделали? Наняли детектива?
Волна горько-сладких воспоминаний захлестнула ее; может, герои любимых книг ее отца теперь словно материализовались и хотят навредить ей?
– Совсем наоборот, Магдален, – парировал Джулиус с блеском удовлетворения в глазах, – компания, которую ты избрала себе в новые друзья, предала тебя.
– Никто из моих друзей не способен на такое. Джулиус пожал плечами.
– Ну, не друг, разумеется. Молодая женщина, написавшая твоей матери анонимное письмо, рассказала, что ты украла ее дружка – того официанта, Боннара. Она подумала, что нам следует узнать о жалкой, недостойной жизни, которую ты ведешь.
Сильвия Мартин. Мадлен была потрясена. Антуан сказал, что они не были влюблены друг в друга, что Сильвия смирилась с тем, что их связь порвалась. Она – милая, но жесткая и властная девушка, сказал Антуан, которая легко найдет другого мужчину. Мадлен почувствовала ее враждебность, но не придала ей значения, потому что была так счастлива.
Она опять села.
– Зачем вы здесь? – спросила она Джулиуса. – Уверена, вы ждете, что я вернусь с вами домой – и не хотите этого?
– Пока ты сама этого не захочешь.
– Никогда, – сказала она. – И я не позволю вам украсть у меня мою жизнь – мою свободу. Мне нелегко досталось то, что я имею, и я очень счастлива.
– Отскребая полы и спя с официантами, ты чувствуешь себя счастливой, моя дорогая Магдален? Тогда я не могу и мечтать, чтобы помешать такому счастью.
Он сделал паузу.
– Я пришел сюда, потому что хотел уверить Эмили и Хильдегард, что с тобой все в порядке и ты – в безопасности.
– Слава Богу, и то и другое – правда.
– Если это все, – сказал Эдуард Люссак, – тогда…
– Не совсем, – Джулиус все еще смотрел на Мадлен. – Мне также хотелось знать, знаешь ли ты о местопребывании твоего отца. Ты виделась с Габриэлом, Мадлен?
– Нет.
– Правда? Верится с трудом. У нас сложилось впечатление, что убежала ты в основном затем, чтоб найти его. Я помню, как ты свирепо встала на его защиту, когда мы говорили в последний раз.
– Я его не нашла. Мадлен помолчала.
– А какое вам до этого дело?
– Просто потому что я верю, что у него есть кое-какие ценности, исчезнувшие из дома твоего дедушки после его смерти. Я уверен, ты помнишь, Магдален, как именно ты привлекла наше внимание к имуществу Амадеуса.
Eternit?. Она редко думала о скульптуре, но неожиданно она вспомнила настойчивость Стефана в тот вечер перед ее побегом из дома Грюндли – когда она по неосторожности выдала секрет Опи. Господи, они скопили такое богатство, которое им не истратить и за всю свою жизнь – но им по-прежнему нужно наказать Амадеуса и Александра за их старые, непрощенные грехи.
– Я не знаю, где мой отец, – сказала она опять, твердо.
– А если б и знала – все равно б не сказала, – закончил за нее Джулиус.
Эдуард Люссак встал с кресла.
– У нас никогда не было повода сомневаться в честности Мадлен, мсье.
– Может, это потому, что вы никогда не встречали ни ее дедушку, ни отца – иначе бы вы поняли, какой племенной штришок и грешок мог искушать ее на ложь.
– Мадлен – не животное, мсье Джулиус, – подчеркнула Габриэль Люссак; голос ее был по-прежнему спокойным, но теперь уже без всякой приветливости.
– Но это, должно быть, только благодаря ее матери, – сказал Джулиус, – потому что оба Габриэла были едва ли лучше, чем похотливые быки.
– Я буду вам очень признателен, если вы не будете выражаться подобным образом в моем доме, – Эдуард Люссак побледнел. – Пожалуй, будет лучше, если вы уйдете.
Мадлен сидела тихо и неподвижно. Она была просто в агонии ярости и смущения и боялась говорить, не доверяя своему самообладанию. Его гнусные оскорбления в адрес отца и Опи не были для нее неожиданностью – но то, что эти порядочные, достойные уважения люди вынуждены выслушивать мерзости Джулиуса из-за нее… вынести это было почти невозможно.
Все показное слетело с Джулиуса, его глаза сверкали открытой злобой и враждебностью.
– Я знаю, что это нарушение закона – нанимать на работу особу, у которой нет легального права работать во Франции.
– Если вы хотите официальной ссоры с нами, мсье, – быстро и отрывисто сказал Люссак, уже направляясь к двери, – тогда я могу предложить вам обратиться за инструкциями к адвокату, а пока…
Он открыл Дверь.
– Магдален было шестнадцать лет, когда она убежала из дома, – злобно произнес Джулиус, тоже вставая. – Я – не лицемер, и поэтому не буду делать вид, что огорчен ее исчезновением из нашего дома. Она всегда была груба и вела себя со мной вызывающе. Но ее мать и младший брат, и ее бабушка, старая почтенная дама, настоящая леди, очень страдали от неизвестности и страха, что может приключиться с девочкой…
– Да вы настоящий лжец! – взорвалась Мадлен, ее голос дрожал.
Ее отчим игнорировал ее.
– Вы сознательно дали ей убежище, мсье Люссак. А ваша жена к тому же еще была рада заполучить дешевую выносливую рабочую силу…
– Пожалуйста, немедленно уходите, – в голосе Эдуарда Люссака была сдерживаемая ярость.
– Я ухожу, но не думайте, что на этом все закончится…
– Вон отсюда!
Джулиус прошел мимо него.
– Если б я был на вашем месте, мсье Люссак, я бы вышвырнул девчонку до того, как она преподнесет вам серьезные и неприятные сюрпризы.
Он повысил голос, обращаясь назад в глубь гостиной:
– Adieu, Magdalen.
Когда за ним захлопнулась дверь, Мадлен уже плакала безудержными, надрывными слезами, не в силах больше их удержать. Габриэль обняла ее за плечи.
– Простите меня, – всхлипывала Мадлен. – Мне так неловко.
– Это – не твоя вина, моя дорогая.
– Конечно, это я виновата.
– В том, что у тебя такой неприятный отчим? Едва ли.
– Мне так жаль, – сказала опять Мадлен, шаря в кармане в поисках носового платка и вытирая слезы. – Я должна была ему сразу сказать, чтоб он уходил – мне нельзя было позволять ему говорить с вами.
– Ты не смогла б его остановить, Мадлен, – Габриэль взглянула наверх, когда в комнату вошел Эдуард Люссак. – ?a va, ch?ri?
– Oui, oui.
Он сел. Он выглядел напряженным и растерянным.
– Может, мне нужно было сдержаться и дальше, но боюсь, у меня было такое сильное желание ударить этого человека, что лучше было увидеть его спину…
– Он подлый и гнусный человек, – сказала Мадлен. – Простите меня.
– Перестань извиняться, ma ch?re, – успокаивала ее Габриэль. – Нам всем нужно выпить чаю, или что-нибудь покрепче, и вернуться к нормальной жизни.
Она взглянула на часы на каминной доске.
– Ты куда-нибудь пойдешь сегодня, Мадлен?
– Я собиралась, мадам, но…
– Тогда иди и переоденься.
– Но… – Мадлен колебалась. – То, что сказал мой отчим… что меня нужно уволить… я думаю, вам нужно это сделать.
– Глупости, – уверенно сказал Эдуард.
– Но он будет делать вам гадости – я не могу этого допустить.
– У моего мужа отличный адвокат, – возразила Габриэль. – И поэтому тебе не о чем беспокоиться.
Антуан ждал ее в кафе уже больше часа, когда пришла Мадлен. Увидев ее лицо и разъяренные глаза, он заказал коньяк и заставил ее выпить несколько глотков, прежде чем позволил ей говорить.
– А теперь расскажи мне что произошло. Что плохо?
– Все.
– Уверен, что нет, – он погладил ее по щеке. Она рассказывала ему, и ее страдания вырастали по мере того, как она говорила.
– И теперь у меня нет иного выбора, как только уйти с этой работы.
– Люссаки никогда не предложат тебе такое.
– Конечно, я знаю – но я убеждена, что Стефан сделает то, что он грозился сделать, если я останусь. Я не вынесу, если стану причиной их беспокойства и неприятностей – они были так добры ко мне.
– Viens, – сказал Антуан, бросив деньги на столик и вставая.
– Куда?
– В лучшее место для решения проблем.
Они пошли в Люксембургский сад, и обнаружив, что бельведер не занят, сели. Оттуда был виден фонтан Медичи – вокруг них кипела жизнь, но сами они были в чудесном уединении.
– Все испорчено, – сказала Мадлен. – Теперь, когда они знают, где я. Париж был мой, – она в отчаянии прижимала руки к груди. – Моя жизнь была полностью отделена от них, без прошлого. А теперь они вторглись в мой собственный мир.
– Не совсем, – сказал Антуан. – Может быть, сейчас тебе так кажется, но это не так.
Он пожал плечами.
– Это был твой секрет, и теперь они, может, знают кое-какие факты – просто мелкие детали, вроде того, где ты была, и с кем ты виделась. Но это просто голый остов – и ничего больше.
Они ведь не проникли в твое сердце или твою голову – они не могут изменить твой опыт или твои чувства.
– Но у меня такое чувство, что за мной следят – даже теперь.
– Если б только не Сильвия послала это письмо, – Антуан покачал головой, его волосы слегка упали на лоб. – Мне тяжело думать, что это она предала нас.
– А кто еще мог это сделать?
– Действительно, кто? – его глаза были рассерженными. – Я думал, мы друзья – ты знаешь. Она работала у меня четыре года, а наш роман длился лишь три месяца. Я никогда не намекал на какие-либо обязательства, но и она тоже.
Мадлен сказала тихо:
– Ты говорил с ней о нас?
– Совсем немного – но Сильвия часто была в ресторане, когда мы с тобой разговаривали, да? Думаю, она слышала больше, чем нам кажется.
Его рот сжался в твердую полоску.
– Я так хотел остаться ее другом… я хотел, чтобы она знала – я ценю ее как человека, хотя люблю тебя.
– Что ты будешь делать?
Он закурил сигарету.
– Сильвия уйдет оттуда сегодня вечером.
– А ты уверен?
– Как ты можешь сомневаться?
Они ушли из бельведера и побрели, рука в руке, к восьмиугольному пруду, где дети играли с маленькими корабликами. Мадлен немного успокоилась, но у нее все равно оставалось тяжелое чувство, что ей нужно что-то менять, что семья Люссаков, которой она стольким обязана, не должна подвергаться риску – даже самого тривиального юридического толка.
– Поэты и писатели всегда приходили в этот парк в поисках вдохновения, – сказал ей Антуан. – Бодлер, Гюго, Жорж Санд – и художники тоже. Если я приходил сюда во время кризиса, то часто уходил, приняв мудрое решение. – Он улыбнулся. – Или по крайней мере с новой песней.
– А мой кризис?
– Он уже разрешился.
Антуан бросил на землю свою сигарету, затушил ее каблуком ботинка, и закурил новую.
– Пойдем ко мне, – сказал он мягко. – Пойдем со мной, во Флеретт – работать со мной, петь для меня. И жить со мной.
Мадлен посмотрела ему в лицо.
– Тебе просто нужна новая официантка, – сказала она, лишь наполовину поддразнивая его.
– Правильно.
– Ты думаешь, я готова? Я могу петь для публики?
– Мы скоро увидим – когда посетители уйдут или останутся.
– А твоя кровать? – она нежно бросила ему вызов. – Ты готов наконец разделить ее со мной?
Ее щеки запылали при этом вопросе.
– Мою кровать? – повторил он, и глаза его потемнели. – Мою жизнь… мое сердце.
Он помолчал.
– Если ты хочешь.
– Я хочу этого, – сказала Мадлен. – С того самого момента, когда впервые увидела тебя в саду Тюильри. И никогда не переставала хотеть.
Мадлен поселилась в маленькой квартирке над рестораном на углу рю де л'Эшад и рю Жакоб две недели спустя. Люссаки сначала пытались отговорить ее, и Андрэ плакала, не желая расставаться с ней, но вскоре семья Люссаков все же согласилась, что визит Стефана Джулиуса может иметь самые неприятные и непредсказуемые последствия.
– Ты нас не забудешь? – сказала Габриэль Люссак, когда пришел Антуан, чтобы забрать Мадлен. – А мы тебя, конечно, никогда не забудем, ma ch?re. Ты была самая необычная горничная, какую я только знала…
– Уникальная, – подхватил Эдуард, широко улыбаясь.
– Она была для нас больше, чем просто горничная, – всхлипнула Андрэ.
– Она была нашим другом, – сказала Элен.
– Вы думаете, дорогие, – улыбнулась Габриэль, – что мы сомневались в этом? Хоть один день?
– Мы никогда не относились к ней иначе, – проговорил Эдуард.
– Это правда, – Мадлен обняла Габриэль. – Могу я иногда заходить к вам, мадам? Если это удобно?
– Как это может быть неудобно? – ответил за них всех Эдуард, а потом повернулся к Антуану и крепко пожал его руку. – У меня такое чувство, словно у меня есть третья дочь, и я даю вам свое разрешение забрать ее с собой от нас. Хорошенько заботьтесь о ней, друг мой.
– Я надеюсь, вы как-нибудь зайдете к нам в гости во Флеретт? – спросил Антуан.
– Очень скоро, – обещал Эдуард. Вдруг Мадлен стала очень серьезной.
– И пожалуйста, вы должны мне поклясться, что скажете, если мой отчим станет причинять вам беспокойство.
Она помолчала.
– И что бы он ни делал, не говорите ему, где я.
– Ты теперь взрослая, ma ch?re, – сказала Габриэль. – Что ты делаешь, где ты живешь – касается только тебя, и никого больше.
В тот их первый вечер Антуан пошел вниз в ресторан один, чтобы дать время Мадлен распаковать свои вещи и спокойно приготовиться к работе. Но когда в половине восьмого она тоже сошла вниз, немножко волнуясь от мысли, что ей придется обслуживать столики, то обнаружила, что Флеретт был совершенно пустой.
– Никаких посетителей? – спросила она Антуана, расстроенная.
– Ни единой души, – засмеялся Антуан. Он указал ей на входную дверь, закрытую на замок, а потом повел, взявши за руку, в угол комнаты. Один столик – их столик – был накрыт на двоих, мягко освещенный светом свечей.
– Просто не могу поверить, – проговорила она.
– Ты что, правда, думала, что я позволю тебе работать сегодня вечером, mon amour.
– Конечно, – она позволила ему усадить себя и положить на колени салфетку. – Это же работа – и я готова, мне хочется работать вместе с тобой.
– Так и будет – но не сегодня вечером.
Они тихо пообедали, устрицами и суфле из лосося – но они были слишком влюблены друг в друга, чтоб есть с обычным аппетитом, слишком переполнены чувствами, чтоб даже просто говорить, как всегда. Чуть позже Антуан сел к роялю возле бара и начал играть, а Мадлен пела, только для него, все те песни, которые Гастон не позволял ей даже попробовать петь – живые, чувственные, взволнованные песни, по которым она так тосковала…
– А теперь попробуй вот эту, – Антуан перелистнул пару страниц своих нот и показал ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55