Как мне хотелось, чтобы он пришел в наш дом, когда там уже не будет шататься этот мерзавец, этот художник от семи болезней. Мне невмоготу было сгорать от стыда перед Конрадом, видеть его немое изумление: зачем, мол, мы терпим в доме эту неприятную личность? Я прекрасно знала, что Омерович никому не нравится, но никто не догадывается о его подлом ремесле. Врать же Конраду и отмалчиваться становилось все труднее.
Я мечтала, чтобы вся эта история сгинула, развеялась, как дурной сон, словно ее и не было никогда. Мечтала о новой – вернее, старой – жизни, когда и ведать не ведала о существовании Банащака и его банды.
Но больше всего мне хотелось, чтобы моя милая мама перестала наконец бродить по дому безумной лунатичкой. Я отлично видела, что она на грани срыва, – это бросалось в глаза, но она, бедняжка, наивно полагала, что замечательно владеет собой.
Меня пугала мысль о том, что произойдет, если я не сумею поквитаться с Банащаком до возвращения отца. Теперь я как никогда радовалась, что отца нет в Варшаве, – уж он-то сразу бы заметил, как изменилась наша мама.
Удастся ли уберечь отца, защитить мать и при этом самой остаться в тени? У меня на руках были сильные козыри, с помощью которых я собиралась заставить Банащака навсегда исчезнуть из нашей жизни. Если у него в голове есть хотя бы полторы извилины, он должен принять мои условия.
Я ужом извертелась, стараясь не посвящать Конрада в печальную историю моей мамы. Какое-то время он вообще не знал, откуда я прихожу и куда возвращаюсь после наших встреч.
В те дни меня то и дело подводили нервы, я вздрагивала от каждого громкого звука. Дошло до того, что меня охватывала паника, когда я оставалась одна в собственном» доме.
Как-то вечером я не выдержала. Анеля уехала к сестре, мама была в клинике, а к Омеровичу заявился Банащак, чего он раньше никогда не делал. У меня уже не оставалось сил сражаться в одиночку, и, махнув на все рукой, я позвонила Конраду. Он тут же примчался и помог мне справиться с этой гнидой Омеровичем. Мы вместе провели этот вечер, как и последующие дни.
И позже, когда все рухнуло и случилось несчастье, он не отходил от меня ни на шаг. Если я и не сотворила с собой непоправимой глупости, то только благодаря Конраду. Он всегда был рядом. Может быть, это я – корень всех зол? Кто ответит на этот вопрос? У меня нет ответа. Я только знаю, что ускорила ход событий.
После неудачных попыток Михала Винярского я не оставила мысли добраться до комода Омеровича. Когда моя разбитая голова окончательно зажила, я попробовала использовать свое знакомство с ворами из Вилянова.
Предлог был отличный: вернуть одолженное барахло, забрать свой свитерок (Анеля уже начала ворчать и выпытывать, куда он подевался) и поблагодарить за заботу и помощь.
Моя детская физиономия раздражала меня все больше, и, чтобы скрыть этот недостаток своей внешности, я пристрастилась к косметике и высоким прическам. Разумеется, к макияжу я прибегала только в те дни, когда встречалась с Конрадом или отправлялась «гулять».
Дома щеголять с боевой раскраской я опасалась: мама наверняка встала бы на дыбы. Мол, сначала получи аттестат, а потом вытворяй что хочешь. Господи, сколько же радостей свалится на меня после получения этого треклятого аттестата! А Анеля? Да она бы точно грохнулась в обморок, а потом нудела до второго пришествия. В последнее время Анеля вообще стала невыносимой. Нахально копалась в моих вещах, подслушивала под дверями и подвергала допросам с пристрастием моих приятелей. Пришлось припрятать косметику в пустой котельной возле дома, оставшейся еще от тех времен, когда у нас не было центрального отопления. Там я и штукатурила свою глупую физиономию.
К дому своих благодетелей я подкатила на такси и с ужасом поняла, что мой капитал от продажи часиков в Щецине почти истаял. Естественно, я давно уже стала скупа, как Гарпагон, но в этом случае нельзя было экономить. Мои знакомые жили на той самой узенькой улочке, где бандиты разливали краденый спирт, и я тряслась от ужаса.
Дома я застала только старика и была очень довольна, что нет его вредноватой бабы. Старикан показался мне вполне симпатичным, да и вообще такие дела лучше решать с глазу на глаз.
Сначала он меня не узнал. Еще бы! Я совсем не походила на ту изгвазданную в тине утопленницу. Только когда я вернула ему тряпки и спросила про свой свитер, он оживился и без колебаний отдал мне одежку.
При виде подарков – блока сигарет и бутылки коньяка – старик окончательно растаял.
– Тебя не узнать! – повторил он несколько раз, внимательно оглядев меня с головы до ног. – Как твои дела, дочка?
– Фарт держится, не скажу худого слова, – похвасталась я. – Надыбала тут одну такую хавиру… но мне нужны ключики!
– Заказать хочешь? – сообразил старикан. – Может, у меня кто и есть, потому что я сам не работаю. Рювматизьм! – Он потер костистые скрюченные пальцы.
– Мне нужны только ключи.
Он внимательно вглядывался в меня, а я боролась с искушением навести его на квартиру Банащака.
Безумная Заславская, остановись! Что тебе с этого будет? Ты же ничего не узнаешь, просто одни воры обчистят другого и поделят добычу.
Нет, совершенно дурацкая идея.
– Две сотенки, – прервал размышления мой благодетель.
Я не торгуясь отсчитала ему деньги и была очень разочарована, потому что вместо ожидаемого комплекта ключей получила адрес какого-то типа на Бродне. Надо было сослаться на некоего Паука. Этот пароль вместе с адресом мой спаситель из Вилянова и оценил в двести злотых.
– Какой замок? С защелкой, без защелки, специальный? – допытывался приятель Паука.
– А черт его маму знает, подделка под антиквариат, – буркнула я.
– Так мне-то откуда знать? Может, на него шперц нужен, а не то фомка или отмычки…
Решено! Куплю отмычки. Само название вселяло надежду на успех. В случае чего всегда смогу обменять на этот, как его? Шперц.
– Давай два куска. – Он протянул мне связку железяк: двенадцать штуковин на длинных стержнях. Поэма!
Я с любопытством разглядывала отмычки – впервые в жизни держала в руках столь необычную вещь. Оказывается, у взломщиков тоже есть накладные расходы! Взвесив связку на ладони, мысленно подсчитала свои финансы. Универсальный комплект, просто игрушка, но цена! Надо поторговаться!
– Ювелирная работа, такого нигде не достанешь! – Продавец продемонстрировал мне преимущества своих изделий, а я жадно слушала: вот это лекция так лекция!
– Один кусок – и возьму!
– Тут не рынок, цены твердые! – обиделся он.
При себе у меня не было такой суммы. Вообще-то весь мой капитал составлял чуть более трех тысяч. Что ж, не судьба обзавестись этим сокровищем.
– А ты чего, совсем по нулям? – Я кивнула. – А сколько у тебя есть?
– Шесть сотен, – грустно вздохнула я.
И, несмотря на твердые цены, стала обладательницей комплекта отмычек, заплатив за них, похоже, тройную цену. Повторилась щецинская история: я снова платила втридорога, только вот старого бармена тронула судьба сироты из детдома, а Паучьему другу было бы наплевать на мое трудное детство.
– Классная ты телка, – заметил он после того, как мы заключили сделку. – Мог бы дать заработать. Нужна маруха на манок…
– Никогда этим не занималась! – ответила я чистую правду, хотя понятия не имела, что такое «маруха на манок».
– Да раз плюнуть! Надыбаешь в шалмане гостя и двинешь с ним на хату. А уж с ключей снять отпечатки – без философии получится. Что отстегнет фраер, то твое, а когда хлам толкнем, еще пять процентов. У тебя презентация будь здоров, всякий клюнет.
– Да у меня парень ревнивый, как турецкий султан. – Не хотелось его огорчать, симпатичный человек.
Несколько дней я выжидала удобный момент. И вот он настал. Дома никого не было, даже Анели, от которой я теперь тоже шарахалась.
Комнату Омеровича я оглядела бегло, по-прежнему ничего интересного в ней не было, и кинулась к комоду. Друг Паука не напрасно хвастался. Изумительные ключики! На мой взгляд, они бы и райские врата отомкнули.
Содержимое комода меня разочаровало: немного картона для карт, несколько пачек водочных этикеток.
Под наклейками лежал какой-то листок бумаги, я взглянула на него просто для порядка. Это оказался список: «Юстиниана – 100, Наполеона – 50, Уголовный кодекс – 500…» Что это такое?!
Конечно же, книги моего отца, даже перечислены в том порядке, как они стоят на полке. Неужели этот трутень потихоньку распродает библиотеку отца, а мы об этом ничего не знаем?! Я помчалась в отцовский кабинет. Все книги стояли на своих местах. Вытащила первую из списка, перелистала – ничего. Вторую – ничего. В чем же тут дело? Что означают цифры? Нет, речь не идет о цене, потому что современное издание Уголовного кодекса обозначено цифрой 500, а рукопись семнадцатого века – скромной циферкой 50.
Что за новое свинство выдумал этот висельник? В том, что непременно свинство, я не сомневалась.
Еще раз тщательно, страница за страницей, перелистала каждый том, проверила обложку и… в одной из них, в небольшой щелке, которая образуется под корешком переплета, заметила какой-то клочок. Затолкали глубоко, пришлось пустить в ход пинцет. Я развернула бумажку и онемела – у меня в руках была стодолларовая банкнота с портретом Франклина.
Я проверила еще несколько томов. Грины! С портретами Гранта, Джексона… Был даже один Мак-Кинли с цифрой 500 и два Кливленда с цифрой 1000! Нехилые бабки!
Все банкноты идеально подходят под формат самодельных карт, вернее, сфабрикованные Омеровичем карты идеально приспособлены под банкноты.
Стало быть, этот потомок мула и ленивой прачки сделал себе копилку из священной библиотеки моего отца! Быстро же он разобрался в обычаях нашего дома! Разобрался? Да ведь это мы ему все уши прожужжали, что папин кабинет – священное место, там нельзя переставлять даже книги! Вот сволочь…
Что мне с вами сделать, джентльмены? Ну, пошевелите мозгами, мистер Франклин. Или, может быть, мистеру Кливленду придет в голову хорошая идея?
Я не раздумывая сорвала весь банк, а потом и полку… Книги рухнули на пол. Прости, отец! И удрала к себе.
Только тут, придя в себя и поостыв, стала размышлять над тем, что наделала, и перепугалась пуще прежнего.
Дура ты, Заславская, дура! Зачем ты все это взяла, почему не оставила на месте! Даром эта глупость не пройдет! Но поздно: что сделано, то сделано.
Только тут до меня дошло, какая сумма может быть спрятана в украденных мною картах. А если в каждой из них сидит Кливленд? Мамма миа! Это же целое состояние!
До сей поры я только раз задумалась над тем, какие последствия может иметь подмена карт, да и то мною руководило исключительно любопытство. Представляла себе их глупые морды, когда тот, в Париже, настучал, что деньги испарились. Пока поймут, что случилось, наизнанку вывернутся. Как я была собой довольна!
Но сейчас это перестало быть забавным. Если к пустым картам прибавится еще и разоренная сокровищница, то… вот именно, что они сделают? Ой, Заславская, не жди, пока они что-нибудь предпримут, надо самой что-то предпринять, причем как можно скорее!
Отнести деньги обратно? Мое заячье сердце подсказывало немедленно сделать именно это, но идти в мансарду, проверять список Омеровича и снова засовывать бумажки в книги мне не хотелось. Почему? Господи, неужели подсознательно я мечтала присвоить эти деньги?
Сумма была огромная. В жизни не видела столько долларов. Вот дьявол, неужели я дошла уже до такого? Вот вам результат многомесячного купания в грязи: Заславская готова обокрасть воров.
Мне вспомнилась одна из сентенций Анели: сперва колечко, потом овечка… а там и до тюрьмы недалечко.
Я заглянула себе в душу: слава Богу, нет, не хочу я этих денег. Так зачем тогда взяла? В первую минуту мною руководило возмущение и обида за отца, но теперь надо выпутываться.
В книгах было спрятано десять тысяч долларов! Целое состояние. Как могут пригодиться мне эти деньги? Только как доказательство грязных афер, которыми занимается банда гангстеров, альфонсов и старых сводниц. Ведь только ради этих зелененьких бумажек Омерович с Банащаком совершают свои мерзости и ради них же шантажировали маму. Дом профессора Заславского – безопасное место, книги можно спокойно фаршировать баксами, сам же профессор в своем багаже, ничего не ведая, провезет через границу валюту, из его дома по телефону удобно безнаказанно договариваться о воровских встречах и сделках, например с мадам Кулик. А еще пани Заславская записала на свою фамилию машину…
Но они просчитались, не приняли во внимание тот факт, что дочь профессора Заславского уже выросла из пеленок.
Карты, доллары, сарай в Вилянове… хватит ли этого, чтобы навсегда отвадить от нашего дома Банащака?
Требовалось быстро решить, что же делать дальше. Если бандиты догадаются, кто портит им игру, они ни перед чем не остановятся, чтобы меня обезвредить, или отомстят моей матери!
Первым делом надо подстраховаться. Я быстро записала все, что мне было известно. Халину Клим искренне жаль, но туг уж выбирать не приходится, как ни посмотри, она тоже член банды. К тому же у меня просто не было выбора. Письмо я адресовала прокурору. Вместе с картами и деньгами вложила его в большой крепкий конверт, заклеила, а для надежности запечатала сургучом.
С той минуты я не ведала покоя ни днем, ни ночью. На ночь клала пакет под подушку, днем ни на секунду не расставалась с ним. Я ненавидела этот конверт, как каторжник ненавидит кандалы.
В кабинете же я разбила окно, инсценировав ограбление.
Но вскоре стало ясно, что мои усилия пошли прахом. Более того, оказались верхом глупости. Мама, перепуганная до смерти, набросилась на Омеровича и устроила ему жуткий скандал. Во всем этом был только один плюс, но какой! Я убедилась, что мама понятия не имела о тайнике в библиотеке. Она не участвовала в грязных делишках! Но если бы я не развалила полку, наш квартирант не сразу открыл бы пропажу, а теперь…
Теперь начнется, теперь точно доберутся до меня! При одной мысли об этом кровь в жилах застывала и хотелось удрать куда глаза глядят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32