Да для меня это – тьфу и растереть, при моих-то манерах, при моем стиле! Мишура на моем месте с ходу вызвал бы самые худшие подозрения, с его-то рожей – словно двоих уже убил, а третьего собирается.
– Ну что вы, совсем не затруднит, – улыбнулся Заславский. – Передайте посылку Дороте и адрес, пожалуйста, напишите разборчиво. В дорогу меня собирает дочь, я бы без нее и зубную щетку дома забыл.
Прекрасно, мне это было на руку! Теперь я мог пригласить Доротку к себе в мансарду чуть ли не с благословения папаши. До сих пор она еще ни разу не наведывалась в мою комнату.
Дорота охотно приняла приглашение, чего я не ожидал. Я старался поддерживать в мансарде художественный беспорядок. Каждую минуту кто-нибудь мог войти, поскольку в столь изысканном доме было бы бестактностью запирать двери на ключ. С одной стороны, это совсем неплохо, а с другой – сквернее некуда.
Комната в полной мере отражала небанальную личность квартиранта, а мои красавицы не были бы женщинами, если бы хоть разок не заглянули туда в мое отсутствие.
Но плохо, что постоянно приходилось быть настороже и держать под замком кое-какие вещички. Однако хозяева виллы не из тех, кто шарит по чужим комодам.
Доротка с любопытством оглядела комнату. Наверное, она никогда не видела настоящую мастерскую художника. Господи, да эта мансарда – жалкий суррогат моего прежнего ателье. Там-то сикушки вроде нее с порога теряли головы. Но и здесь имелся какой-никакой мольбертик с загрунтованным полотном и начатым несколько лет назад наброском. Краски, палитры, кисти прилежно отмокали в скипидаре. Несколько деревянных скульптур – юношеский примитив и действительно хорошая графика с тех еще времен, когда я баловался линогравюрами.
На длинном столе из некрашеных досок (один из немногих предметов, которые мне удалось спасти из своей мастерской) – акварели, лаки и прочее барахло для прикладных мелочей.
– А где портрет Дориана Грея? – спросила Дорота, обводя взглядом стены.
У этой соплячки пунктик на почве литературы. С тех пор как подколола меня на именинах этим лордом Фонтлероем, при каждом удобном случае она устраивала экзамен по школьной программе.
Но «Портрет Дориана Грея» Уайльда я читал и в виде исключения даже помнил, о чем там идет речь.
– Спрятан, – ответил я в том же духе. – Но близким друзьям я его охотно показываю.
Нет, она ничего не ответила, но коготки спрятала, стала даже приветлива. Небось захотела попасть в близкие друзья.
– А шкатулочку тоже вы делали? – Ее заинтересовала коробка, в которую я положил уже известные в семействе Заславских карты моей работы.
– Конечно.
Шкатулочка почти целиком была покрыта тем же растительным орнаментом, что украшал рубашку карт. Это и был тот небольшой подарок для приятеля на рю Лафайетт.
– А ткань на платье могли бы разрисовать? – спросила она, пока я выводил адрес.
– Для вас? – Дорота кивнула. – Ну разумеется, очень даже оригинальную! Я сделаю вам батик. Слышали о таком?
Она покачала головой. Я был доволен, что отыгрался, да еще так элегантно, за ее подковырки насчет классики. А мысль неплохая. Обязательно сделаю батик, и малявке, и мамаше. При своей слегка восточной красоте они будут потрясно выглядеть и произведут в этих тряпках форменный фурор. Автор же насладится заслуженной славой.
– Батик – это старая яванская техника росписи ткани… Вы позволите пригласить вас на чашечку кофе, разумеется, если ваша мама не будет возражать?
Приемчик стар как мир, но действует безотказно. Ничто так не бесит малявок, как подозрение в несамостоятельности.
Дорота условилась со мной на конец недели. Папаша уже отбыл, мамаша на дежурстве… хитрая девчонка! Оставался только этот цербер – Анеля, но нянька уж ее забота. Нашу встречу я организовал в «Омаре».
Я давно уже избегал элегантных кафешек, чтобы не наткнуться на прежних знакомых. Равнодушия или небрежного сочувствия я бы не вынес, еще меньше хотелось видеть злорадное удовлетворение: вы только посмотрите, знаменитый Омерович перешел на кофеек и школьниц!
Кроме того, я хотел показаться Банащаку с дочерью Заславских: пусть обалдеет!
Живи он в этой семейке хоть пять лет, хоть сто (при условии, что его туда вообще пустят, в чем я сильно сомневаюсь), все равно ни одна из дамочек в кафе с ним не пойдет.
Была еще причина устроить свидание именно в «Омаре» – там у меня открыт неограниченный кредит.
И влип же я! Первой же рожей, на которую там наткнулся, оказалась эта старая мочалка Халина! Боже! Что она с собой делает! Так штукатурит свою увядшую морду, на которой пропечатан сороковник с гаком, что того и гляди скоро ничего, кроме косметики, не останется. Да бог с ней, тем более что иногда ее мазня дает забавные эффекты, вот только делает она все это ради меня!
Тушь небось от Диора: с той поры как у нее завелись бабки, Халина рехнулась на почве французской косметики. Таращится на меня взглядом недорезанной коровы, ощерилась в приторной улыбочке. Думает, я сюда ради нее приперся!
– Плохой мальчик! – погрозила она мне когтистым пальцем. Лапы у нее – что крабьи клешни, вот и старается удлинить пальцы, отращивая когти на метр.
Сам я к ней уже несколько дней не заглядывал, да и у нее не было случая заловить меня на работе, потому что заказов в последнее время негусто. И какого черта она заявилась сюда?! Похоже, старая грымза выслеживает меня по всему городу.
Я огляделся. Плохи дела! За одним из столиков, в компании чашки кофе и книженции, сидела Дорота. Я пришел точно в условленный срок. Значит, малявка прибежала сюда заранее. До чего ж она хорошенькая! Прикидывается, что читает и не замечает меня.
Я схватился за трубку телефона-автомата и принялся усиленно накручивать диск. Ситуация патовая.
Нет, Халины я не боялся, но кто гарантирует, что она не увяжется за мной? А что, если старая дура вообразит, будто я клею соплячку ради удовольствия, а вовсе не для дела?! От этой психопатки чего угодно ожидать можно. Еще примется поливать грязью Доротку. К тому же такие поклонницы чести мужчине не делают…
Охотнее всего дал бы драпака, но тут, к счастью, из подсобки выглянул Баназдак, с места понял, в чем суть, прикинулся, что меня не видит, и поспешил к Халине.
Уф, кажется, пронесло. Доротка сидела в глубине зала, поэтому пришлось npoйти мимо Халины с Банащаком. Я им сдержанно поклонился, Банащак остановил меня:
– Эта девочка ждет уже полчаса. На деловые встречи надо приходить вовремя.
Ну и жук! Произнес это таким тоном, словно сам поручил мне уладить с Доротой какие-то дела.
Халина не сказала ни слова, лишь прожгла Доротку убийственным взглядом. Мне стало не по себе. Спасибо Банащак попридержал Халину, иначе мне бы несдобровать. Любовь стареющей бабы сродни тайфуну, наводнению или, например, пожару.
– Помни, мы тебя ждем, – сквозь зубы процедил Банащак. От его тона у меня по спине мурашки побежали.
Барбос явно разъярился, увидев здесь младшую Заславскую.
И тут такое зло меня взяло! Холера ясная, это что еще за опека? Без его разрешения нельзя и девчонку снять? Это он будет выбирать мне баб в койку? Ну, я ему все выскажу, поставлю скотину на место! Да я его в клочья раздеру за то, что напустил на меня ту уродину из Свиноустья. Не собираюсь покрывать любую корову, с которой он ведет дела! Альфонс!
И этой наглой старухе тоже укажу ее место! Пусть, наконец, дотумкает, что никакой Банащак не заставит меня полюбить ее. И нет на свете такого бизнеса, ради которого я поступился бы своей независимостью!
С Дороткой я посидел часок, не больше. Из кожи лез вон, чтобы выпендриться покруче, да мало что получилось – присутствие этой парочки за спиной не давало покоя. Вот почему я не стал удерживать Дороту, когда она засобиралась домой. Отвез ее и на том же такси вернулся в «Омар».
Я так накачался злостью, что мог бы убить.
А они все торчали там, как пара стервятников. У Халины на щеках выступили красные пятна – на столе красовалась почти опорожненная бутылка. Стоило мне показаться в дверях, как Банащак тут же поспешил ретироваться в подсобку, оставив меня на растерзание этой потаскухи, заправленной водкой.
Халина набросилась на меня, как гиена на падаль. Не было таких поганых слов, которыми не обозвала бы ни в чем не повинную Дороту. Расправившись с девушкой, принялась мешать с грязью меня. Я молча переждал этот ураган и заговорил, только когда она замолчала, чтобы перевести дух:
– Заткнись! И убирайся вон! – Голос я не повышал, как, впрочем, и Халина.
Будучи людьми образованными, мы с Халиной дружно презирали бульдога, но все же этот жлоб командовал парадом, сила была на его стороне. Мы оба побаивались Банащака и не хотели устраивать представление в его кабаке. Поэтому на этот раз ситуация в виде исключения складывалась в мою пользу.
Поначалу опешив от моей грубости, Халина уставилась на меня, как взбешенная жаба, но быстро обмякла, глаза ее наполнились слезами. Злобу выплеснула, теперь пришло время и порыдать! Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его!
Раньше Халина пользовалась дешевой косметикой и боялась плакать из опасения, что это свинство тут же размажется, но с тех пор как стала размалевываться красками от Диора и ведрами лить на себя «Пуазон»… Теперь ее ничто не удержит!
– Ты забыл, сколько я для тебя сделала!
Программа у нее была раз и навсегда утверждена. Никакие обстоятельства не заставили бы изменить хоть словечко, даже атомный гриб над Варшавой. Исчезая в атомной тьме, она все равно тянула бы свой монолог.
Поток упреков все лился и лился, вот я и сорвался. Меня душила ярость.
– Ты бросила мужа и забыла женскую честь, хотя, ей-богу, на фига она мне сдалась! Из-за меня ты профукала двухкомнатную хазу с кухней и всеми удобствами, кафель в ванной, ковер, телевизор, холодильник и стиральную машину. Ты унижаешься ради меня, воруешь и ставишь под угрозу свою репутацию, с которой носилась чуть ли не полвека. Это более или менее точный список, извини, если забыл какие-нибудь несущественные мелочи!
Как я ненавидел ее в этот момент! Запросто мог бы свернуть шею. Подумать только, в начале нашей связи она была мне всего лишь безразлична!
– Уж я разберусь с этой малолетней курвой и ее мамулей!
Понятно? Эта дрянь жаждала крови.
– Слушай, ты, жирная курица! И на пушечный выстрел ты не подойдешь к их дому, если не хочешь, чтобы Банащак призвал тебя к порядку!
Халина малость опомнилась.
– Я умываю руки и не хочу иметь ничего общего ни с тобой, ни с Банащаком, вы меня уже достаточно поэксплуатировали! – продолжал я. Злость уже улеглась, осталась только безбрежная тоска и скука.
Программа Халины, невзирая на мое вмешательство, развивалась как по маслу. Она ничего не пропустила. Терпение мое лопнуло.
– Отмойся от грехов своих. Утопись в раскаянии, вернись к мужу, публично покайся в грехах. Аминь! – Я на самом деле собирался уйти.
– Кази… – Такое мещанское уменьшительное она придумала от моего имени. Во взгляде Халины снова появилась покорность, она робко коснулась меня своей клешней. – Кази… мы оба разнервничались. Давай забудем об этой мелкой ссоре.
Ничего себе мелкая ссора! Нет, Халина безнадежна, а ее уступчивость и податливость просто страх наводят. Не найдешь такого оскорбления, которого она в конце концов не проглотила бы. И все же я вздохнул свободнее – спектакль близился к концу.
– Кази… это все из-за того, что мы не живем вместе… – Тюлений вздох.
– Но ты же сама знаешь, что мы не можем, – повторил я в который уже раз.
Жить с ней вместе! Даже Банащак – способный продать собственного брата, – и тот понимает, что ни за какие кокосы, ни за какие баксы, которые мы сколачиваем с помощью Халины, нельзя заплатить такую цену.
– Как только мы удачно завершим наш бизнес, – ведь остался какой-нибудь год! – запел я, – мы наконец уладим и нашу личную жизнь. (Как же, жди, через год я постараюсь стать зятем Заславского, старая ты макака!)
Конфликт угас. Все закончилось как обычно. Я купил Халине тридцать красных роз и вдоволь поплясал вокруг нее. Но сперва со мной разобрался Банащак. Первый и единственный в своем роде случай. Кажется, именно тогда я понял, с кем имею дело. Детский сад – штаны на лямках закончился.
Банащак вызвал меня в подсобку. Умиротворенная Халина помчалась готовить нам ужин. А бульдог накинулся на меня.
– Я запрещаю тебе даже приближаться к младшей Заславской!
– А я запрещаю тебе так со мной разговаривать! Буду спать с кем хочу.
– Только не с ней.
– В этом мне никто не помешает, а уж ты – меньше всех!
Тут я совершенно некстати, не выбирая выражений, поведал ему все, что прямо сегодня собираюсь проделать с девчонкой. Это его окончательно разъярило. Никогда еще я его таким не видел, похоже, Банащак всерьез принял мой треп. Я получил хук в солнечное сплетение и свалился на пол, извиваясь от боли.
Шансы мои были на нуле, я почувствовал его звериную силу. Он добавил мне всего раза два, а я уже не мог встать. А Банащак схватил меня за грудки и давай метелить. Только в рыло не бил. Измывался методично, хладнокровно, и я понял, что он профессионал в этом деле. Пришлось прикинуться дохлым. Тогда он прекратил мордобой.
– Вставай! – И плеснул мне в лицо воды.
– Не могу! – простонал я.
Я и в самом деле был здорово избит, но встать боялся еще и потому, что Банащак способен был накинуться на меня по новой.
– Можешь.
Он сел в отдалении и закурил.
Я бережно собрал с пола свои косточки и тоже сел, настороженно поглядывая на эту гориллу. Пах разрывался от тупой ноющей боли.
Вот когда я всерьез его испугался. Может быть, именно тот момент определил все мое дальнейшее поведение.
– Младшую Заславскую оставишь в покое, будешь обходить за три мили.
– Можно подумать, она твоя дочка.
– У собак есть такой период, когда они перестают быть щенками и кидаются на своего хозяина. Тогда надо призвать их к порядку, иначе навсегда отобьются от рук. Ты напомнил мне такого пса.
– У меня нет опыта в разборках с бандитами!
– Это верно. Да и где тебе было его набраться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32