Позвонила в контору – тишина. Звоню домой – женский голос.
Я молча повесила трубку. Главное, что дома кто-то есть. Оставлю у них бумаги и оттуда позвоню Станнингтону. Если за мной охотится его свора, пусть скомандует им «к ноге», а если это посланцы Ванессы, то в Станнингтоне я найду союзника, хотя союзник очень смахивает на врага. Но у нищих нет выбора.
Однако у дома адвоката меня поджидали. И здесь мне улыбнулся фарт, друг всех беглецов. Когда я оказалась перед калиткой на безлюдной улочке Райских Птиц, где в двух шагах – черная стена Кабацкого леса, за моей спиной выросли две неясные фигуры. И в тот же миг в доме адвоката распахнулись двери, а из мрака выскочил огромный черный пес и поднял жуткий лай.
Протянутые было ко мне хищные лапы растворились в темноте, словно померещились.
– Оскерко-старший дома? – крикнула я, чтобы отпугнуть ищеек.
– Прошу вас. – Это был Бей.
Он открыл мне калитку, и пес со свирепым лаем вырвался на улицу.
День с самого утра киснул в моросящем дождичке, вечером сгустилась чернильная темнота. Скорее октябрь, а не конец августа. Тепло от земли соединялось с холодным воздухом и клубилось по ногам туманом. Люди на крыльце дома словно плыли по колено в этом белом облаке.
– Лорд! Лорд! – Бей помчался за собакой. Его друзья остановились у калитки. Я за их спинами нырнула в сад, прошмыгнула под деревьями, перелезла через забор и очутилась на пустыре. Через несколько минут я наткнулась на стоявший у небольшого ателье «фиат».
Лорд все еще сердито лаял, когда мне удалось открыть автомобильную дверцу и завести мотор. Машину я собиралась вернуть на место, попозже.
Я вернулась на мою далекую, безопасную Волю.
– Люня, они же здесь побывали!
– Значит, не скоро вернутся. Как выглядели?
– Один говорил, другой молчал. Такой оглоед здоровенный, бычище. В синих портках, таких, как у тебя… Господи, деточка, тебя ж как из пруда вынули! – Последний вопль по поводу моего внешнего вида.
Моя отважная мама, дочь и внучка конокрадов, ловко провела бандитов за нос.
– Фелиция Адамец? Ну да, дочка моя. Естественно, тут проживает, а где ж ей еще проживать? – немедленно призналась она, услышав грозный вопрос. – Но только она в отпуск уехала. Что-то мне сдается, опять какая-то зараза напакостила. Чтоб вы знали, господа хорошие, у деточки моей все документы украли, и кто-то теперь ими пользуется. С той поры все время ерунда какая-то творится, хотя мы и в газеты дали объявления, что документы потеряли. Из участка приходят, фотографии все какие-то мне показывают, вора ищут. Пойдемте вместе к участковому, вы ему скажете, что на сей раз сотворили с паспортом моей дочки, потому, что мочи моей больше нет! Пойдем прямо сейчас!
Не знаю, поверили ли мерзавцы хотя бы на миг, но затошнило их, видать, от отчаянной готовности мамы бежать в ментовку. Разговор шел во дворе, мама предусмотрительно не пригласила их в дом, а за забором в огороде копались соседи.
– Ты у меня умница, а кошка дурочка! – похвалила я маму, сбрасывая перепачканный джинсовый костюмчик.
Пришлось менять внешность. Светлый парик, голубые контактные линзы, черные бархатные штаны, черные сапоги, непромокаемая куртка.
Что дальше?
У меня иссякли все безопасные адреса, остался лишь Ориль. Наверняка бандитам он тоже известен, но кто станет искать загнанного зверя именно там? По крайней мере, пока.
Мне позарез требовались телефон и хотя бы час передышки. Непременно надо было связаться со Станнингтоном или на худой конец со Стивом. В деревенском доме Этера, вдали от Варшавы, был шанс удрать в случае чего и неограниченная возможность связи.
Дрожа от страха, я поехала в Ориль. По дороге выдумала легенду для домработницы Этера. Фамилию мне подсказала афиша, которую я видела в городе. Виджиелла Меллоджина. Колоратурное сопрано. Хай живе. Жизнь у нее будет короткая, вокальных талантов никто проверить не успеет. Вит Брыкала нужен был мне только затем, чтобы спрятать машину.
Дом номер десять. Во дворе кончился бензин в баке, пришлось вручную толкать «фиат» в амбар, где его и заперли.
– Вы очаровали Туза, – словно в шутку, но с оттенком обиды заметил Виташка, когда его грозный товарищ махал мне хвостом, вместо того чтобы облаивать.
– Меня все собаки любят. – Это была чистая правда.
Возможно, это свойство передалось мне от деда, того, который «ссучился». Симпатию четвероногих я завоевываю сразу. Может, они раз и навсегда приняли меня в свою стаю, с тех пор как в детстве я ночевала в собачьих конурах, а щенки-найденыши спали в моей постели? Нас вместе драли ремнем, не глядя, где кутенок, а где ребенок, если мы пытались усесться на парадную плюшевую оттоманку. Должно быть, с той поры собаки принимают меня за щенка-переростка.
– Этер уехал… наверное, оставил вам ключи? – осторожно спросила я у Виташковой, которая сгорала от желания узнать, откуда я взялась.
Легенда сочинилась сама собой. Я поймала себя на том, что итальянские словечки вставляю в речь с акцентом синьоры Оверолы, с южным неаполитанским выговором.
Виташкова, берегом Буга ведя меня к дому, успела выложить всю подноготную о профессорском дачном поселке, о Брыкалах, о самой себе, о старосте Мишковяке, о том, как в Ориле уважают и любят адвоката Оскерко.
– Житье вам тут будет как у Христа за пазухой. Ежели гость какой придет, он в трубку скажет, а вы услышите. Тогда нажмете вон ту кнопочку, только зеленую с черной не спутайте. Зеленая ворота открывает, а черная завывалку включает. Это сторож такой электрический. Как кто забор тронет, сторож ка-а-ак рявкнет – не дай бог! Чуткая тварь!
Проинструктировав меня, Виташкова ушла.
Дом дышал покоем и безопасностью.
Не искушать судьбу! Превратиться в малограмотную туповатую бабу, служанку. Внешность и одежду можно одолжить у домработницы, к счастью, она примерно того же роста и телосложения.
На лицо – гуммозу, которая стягивает кожу, как настоящие морщины, по-быстрому выкрасить волосы под седину. Я связала космы в пучок, упрятала под кружевной чепчик. В каморке за кухней отыскалась и подходящая одежда.
Неровно и коротко обрезала ногти, втерла под них мелкий графит. На тыльную сторону ладоней – кляксы из хны, на остальное – старящую жидкость. Теперь даже вблизи это старые, изуродованные руки, покрытые стариковскими пятнами. У них только один недостаток – от воды молодеют. Красители, дающие столь натуральный эффект, растворяются в воде.
То и дело звонил телефон, автоответчик на трех языках проговаривал текст, но никто не отзывался, на том конце вешали трубку.
Проверяют. Значит, если я буду долго занимать линию, выдам свое присутствие. Следует разговаривать как можно короче – столько, сколько бубнит автоответчик. Звонить в Калифорнию не буду, лишний риск мне ни к чему. Попробую склонить к сотрудничеству Оскерко.
Я отключила автоответчик и набрала номер адвоката. Я сделала все, что могла, чтобы не навести его на Ориль. Здесь нам встречаться нельзя. Если я «хвост» и не привела, то за адвокатом непременно примчится свора. Плохо, коли еле слышная пульсация в телефоне выдаст, откуда я звоню, но тут уж я бессильна…
Ну вот, разговор позади. Всей правды я не сказала, но результат налицо – адвокат согласился встретиться. Мне стало легче.
Напряжение слегка спало, я даже немного подремала в кресле. И вдруг откуда-то всплыла уверенность, что ни к чему вся эта осторожность: они уже здесь!
Я напряглась, превратилась в одно большое ухо. Страх парализовал меня. Съежиться, пропасть, стать невидимой! И тут же как удар кнутом: принять игру! Сколько можно бегать! По крайней мере, узнаю, что мне грозит. Принять вызов, не дожидаясь, пока условия игры изменятся к худшему. Тут у меня есть небольшое преимущество. Я играю на своем поле.
– Это знакомый Этера, откройте, пожалуйста, – прохрипел домофон.
Ну вот, конец. У меня еще есть возможность убежать. Ну, уж нет! Поступлю так, как решила! Скорее капли в глаза! Вот так. Страшная рёзь обожгла глазницы, веки покраснели, набрякли слезами. Крутая штука эти капельки, вызывают самое настоящее воспаление слизистой, поэтому я редко пускаю их в ход. Ватный тампон под верхнюю губу. Ага! Одна щека тотчас распухла. Капли тоже сделали свое дело – один глаз заплыл. Подвязала платком «больной' зуб. Все, с гримом покончено.
– Это знакомый Этера, есть в доме кто живой?
– Виташкова, – бормотнула я в мембрану домофона глухим, шепелявым голосом. – Щас отомкну, только вот собаку позову, по саду шастает…
Звать собаку не надо, Сава лежит возле меня. При слове «собака» она насторожила ухо и приоткрыла один глаз.
– Пойдем, песик, так будет лучше для нас обеих. – Я взяла ее за ошейник, погладила большую серую башку.
Сава неохотно поднялась, явно обеспокоенная. Наверное, почуяла тех, за калиткой. Я привязала ее возле конуры. Дождь хлещет все сильнее. Вернувшись в дом, нажала на зеленую кнопку. Теперь у меня уже нет выбора. Целую вечность идут они по тропинке. Наконец – стук в дверь.
– Иду, иду!
Я зашаркала по просторной прихожей, клятвенно заверяя себя, что никогда в жизни больше не стану выкидывать такие коленца. Ничего нового, я всякий раз так себе обещаю. С минуту копалась с замками, чтобы они слышали. Руки у меня тряслись.
Наконец дверь открылась.
– А Этер где-то гуляет…
Страх исчезает вместе со мной. На пороге стояла старая тупая шепелявая баба с воспалением надкостницы.
Мне удалось взять себя в руки, хотя за дверью оказались гости хуже не придумаешь. Старые знакомые…
Двое. Один в зеленом военного покроя кителе, с непокрытой головой, седой, второй – в сером котелке. В зеленом я узнала Барашко. Нехилый ананас: откопал его Оскерко, в Париж импортировал Этер, а Ванесса плод этот драгоценный у них скоммуниздила. Под котелком пряталась башка Виктора, кореша Ванессы из резервации «Среди своих» на Клиньянкур. Сладкая парочка висельников.
Никто из них не гонялся за мной по городу, в этом я уверена. Если бы я видела кого-нибудь из них в Варшаве, не осмелилась бы им противостоять даже в шкуре Виташковой.
В комнате с камином спеси у них поубавилось. Как только они расползлись по дому, я забилась в самый темный угол, сгорбилась – этакая кучка тряпья. Но Котелок манипулирует выключателями, и на миг вспыхивает ослепительный свет. К счастью, ему больше по душе полумрак, он тут же погасил иллюминацию, оставив лишь скупую лампочку под абажуром. Спасительный сумрак! Под высокими сапогами Барашко, забрызганными грязью, заскрипели ступеньки. Пора вступать в игру.
– Вы подошвы хоть вытрите, куды с такими в горницу-то!
– Что она мелет? – по-английски вопросил Виктор.
Передо мной он притворяется заграничным гусем, разбойник от семи болезней!
– Пачкаем тут… – Барашко покосился на свои голенища.
Оба по очереди, без лишних разговоров, попятились в прихожую, поелозили ногами о мокрую тряпку.
– Кто отсюда звонил, ты? – Я отрицательно затрясла головой. – Линия была занята, значит, если не ты, то кто-то звонил сюда!
Выходит, они в курсе, что одновременно был занят и номер Оскерко…
– Дык я ж знать не знаю, машина трубку снимает, машина пишет.
Прослушать пленку – минутное дело. Естественно, там нет никаких записей, кроме щелчков повешенной трубки. Я правильно догадалась – это они звонили и проверяли, есть ли кто-нибудь в доме.
– Что такое с этим телефоном? – продолжал наседать Барашко.
Меня их настойчивость повергла в ледяной ужас, но ситуация неожиданно изменилась: в дом ворвался еще один тип, верзила в джинсовом костюмчике. Я узнала топтуна, которого прищемили в автобусе. У него лошадиная кликуха – Meрин… У остальных кличек нет.
– Я адвоката повредил маленько, – признался костолом.
Мне сделалось совсем погано.
– Damn you! – выдохнул Котелок, и они вдвоем вылетели в двери как из рогатки.
Вскоре вернулись, волоча старшего Оскерко.
Котелок явно пребывал в ярости, но изо всех сил старался сдержать себя. Матерился он исключительно по-английски, а со мной разговаривал на очень странном польском, на каком-то замшелом диалекте. Остальные пытались ему подражать. В какой-то момент Мерин, оправдываясь, обратился к нему по имени – Стив.
И тут я все поняла. Виктор, бандит из Клиньянкура, косит под гориллу старого Станнингтона.
Отсюда такой прикид – американец как бы… И древний польский язык – якобы достался в наследство от дремучих деревенских пращуров.
От Этера я знала, что Стив – потомок давным-давно ассимилировавшейся в Америке польской семьи. Я не в курсе, насколько хорошо Стив владеет языком предков, но Виктору в его разговорах с подпевалами, а особенно с адвокатом, этот диковинный язык служил отличной маской.
Это понимал даже Мерин, не говоря уже о переодетом в хаки Барашко, который старательно подкудахтывал Виктору. Только вот из него так и выпирала примитивная феня подваршавской шпаны.
Балом заправлял Виктор, хотя трепал языком в основном Барашко. Однако Виктор играл определенного человека и чувствовал себя совершенно безнаказанно. Все, что он вытворял, будет приписано Стиву, неразлучному спутнику Станнингтона. То ли поэтому, то ли от обычного презрения они не прятали лиц от тупой, старой и неграмотной деревенщины. Лишь когда адвокат начал приходить в себя, удосужились напялить свои маскарадные домино, а Мерин натянул на голову чулок.
Потом я видела их еще раз, в полном комплекте. Тоже здесь. Они лежали за можжевеловыми кустами, похожими на готические башни, и напоминали поваленные мишени в тире. Все трое были мертвы.
До меня дошла еще одна истина. На моей стороне не только грим и хорошая актерская игра, но и равнодушие бандюг. Они заявились в дом Этера вовсе не за мной. Им и в голову не придет, что девушка, укравшая документы Хэррокса, способна на столь наглую выходку. Они уверены, что со страху я отдала бумаги Оскерко, и потому притащили адвоката – им нужны документы.
Но оставаться в доме нельзя. Моя мимикрия не выдержит наркоза. Глядя на мучения адвоката Оскерко, нетрудно было догадаться, что нас ждет впереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38