– Библиотека, – лишь смогла прошептать она. Там было столько фолиантов, что гореть они могли в течение многих дней. «Признания» святого Августина, изготовленные в переплете из испанской кожи, писания на греческом языке, украшенный драгоценными камнями совершенно невероятный уникальный Кодекс монастыря с острова Скеллиг-Майкл. И весь этот кладезь премудрости и искусства, хранимый в библиотеке аббатства Клонмакнойз, на глазах у Бренны превращался в тлеющую золу. Такой потери она не могла себе даже представить и была благодарна Йоранду, когда он подхватил ее сзади, не дав упасть.
Внезапно их достиг другой, сладковатый, запах, какой бывает, когда жарят мясо. Неужели в огне ее друзья? Бренна вдруг вспомнила доброжелательные лица монахинь, старика Муртога, властного отца Амброзия и многих других. Они были такими беззащитными.
– Святой Иисус, – выдохнула она. – Кто мог сделать такое?
– Мы оба знаем ответ, – сказал Йоранд сквозь зубы. – Нормандцы.
– Да, – кивнула Бренна, – мы даже видели их. Но это случилось несколько дней назад. Может быть, кто-то уцелел. Монахи не позволили бы полыхать огню, если бы…
– Если бы не погибли прежде, – закончил за нее Йоранд. Его руки тяжело легли на плечи жены и с решительной силой повернули ее спиной к пепелищу. – Для вас тут уже ничего нет. Поплыли домой, Бренна.
– А вдруг кто-то жив и нуждается в нашей помощи? – спросила Бренна.
Йоранд налег на весла, а Бренна взялась за руль, направляя лодку к берегу.
Она молилась о том, чтобы хоть кто-нибудь выжил. Иначе она никогда не узнает о том, что случилось с ребенком ее сестры, и призрак этого малыша будет мучить ее всю оставшуюся жизнь.
Глава 23
Пылала огнем только библиотека. От дюжины других зданий вился дымок. Бренна и Йоранд прошли пол разрушенной аркой ворот. Зловещую тишину нарушал лишь треск огня, пожиравшего библиотеку аббатства. Даже птицы, казалось, не пели здесь.
– Постой, – сказал Йоранд, повязывая влажную ткань поверх носа и рта Бренны. – Это поможет.
Действительно, влажная повязка отбивала запах гари и не давала дыму проникать в легкие. Однако глаза Бренны слезились.
На месте деревянной постройки, где прежде жили монахини и те, кто гостил в монастыре, была масса обугленных головешек. Именно в этом доме рожала ее сестра. На дальней стороне башни взгляд Бренны поймал тлеющую кучу. Приглядевшись, она узнала очертания человеческих ребер и в ужасе прижала руку к сердцу, отводя взгляд.
Из ее груди чуть не вырывался крик, однако она старалась сохранить внешнее спокойствие. Бренна знала, что, если сейчас расплачется, Йоранд отнесет ее обратно на лодку и она никогда не узнает судьбу ребенка Синид. Конечно, если ребенок тогда выжил, значит, он кем-то воспитывался. А поскольку дети в монастыре были под запретом, значит, его держали в отдаленных уголках аббатства. Бренна молилась о том, чтобы это было так.
Внезапно Бренна уловила звук монотонных распевов и спросила:
– А вы слышите это?
– Это там, – показал Йоранд в сторону кладбища, небольшого участка освященной земли, на котором стояли могильные камни.
Приподняв тунику, Бренна побежала в сторону звуков. Теперь они стали более ясными. Определенно это был человеческий голос, но настолько искаженный печалью и дымом, что девушка не могла сказать, мужской был голос или женский. До ее ушей доносились обрывки слов.
– О Бог, сотворивший дух и плоть; – гудел голос. – Сатана, несущий нам смерть, топчет все живое…
Бренна узнала слова заутренней молитвы по усопшим. Однако заутренняя молитва читалась утром, а сейчас было уже далеко за полдень: Если бы голос призывал людей на молитву, то сейчас должны были бы читать вечерню.
– Боже, даруй покой душам твоих рабов… – каркал голос в грустной пародии на песнопение, – в мире света, где нет болезней, горя и печали. Аминь!
Песнопение кончилось, и священник разразился прерывистыми рыданиями:
– Мэа кульпа, мэа кульпа, мэа максима кульпа.
Обойдя один из самых высоких кельтских каменных крестов, Бренна увидела отца Амброзия, коленопреклоненного у креста. Его глаза были прикрыты руками, черными от сажи. Бренна встала на колени рядом с ним.
– Святой отец, – тихо позвала она.
Амброзии посмотрел на нее сквозь запачканные сажей пальцы. Его ногти были содраны, и пальцы кровоточили. На его пухлом, искаженном страданием лице застыл взгляд недоумения и недоверия, быстро сменившийся признательностью. Но когда из-за креста появился Йоранд, священник отшатнулся, прикрывая голову руками.
– Спаси нас, Господи, от нормандцев. Ин номине патри, эт фили… – страстно запел святой отец.
– Не бойтесь, святой отец, – поспешила сказать Бренна. – Это Йоранд.
– Избави Боже от злобных нормандских демонов, – истово крестясь, уже почти вопил отец Амброзии.
Йоранд стоял, спокойно опустив руки. «Наверное, он не хочет выглядеть угрожающе», – подумала Бренна. Однако попытка успокоить святого отца подобным образом успеха не принесла. Рост и норвежские черты ли на не скрыть никакой маскировкой. Даже сейчас, спокойно стоя перед ними, он производил впечатление огромного нормандского воина. Бренна молила Бога, чтобы Йоранд куда-нибудь скрылся, и он словно услышал ее молитву.
– Я буду неподалеку, – пообещал Йоранд и зашел за какой-то угол, чтобы, как догадалась Бренна, слышать все, что происходит.
– Святой отец, – сказала Бренна, пожимая протянутую руку Амброзия.
Его глаза все еще дико закатывались. Подумав, что Амброзии не узнает ее из-за того, что увидел в компании нормандца, она сказала:
– Это же я, Бренна из Донегола. Неужели вы меня не помните?
Взгляд святого Отца чуть прояснился.
– О, дитя, плохой ты выбрала день, чтобы возвратиться в дом Божий.
– Расскажите, что здесь случилось.
– Они напали на нас два дня назад.
– Нормандцы?
– Да, дьявол их побери, – ответил он, чувствуя в отсутствие Йоранда прилив храбрости. – Конечно, мы гут же заперли ворота, но они выбили их. Мы не могли бороться с ними. Мы всего лишь горстка грамотеев и святых.
Амброзии вытер лицо грязным рукавом.
– За что такая Божья кара? – спросил он.
Этот же самый вопрос мучил ее многие месяцы после той сцены у монастыря. Она невольно вспомнила успокаивающие слова Йоранда.
– Это не кара, а просто неудача, – сказала она. – Всегда будут те, кто обижает беззащитных.
– Но как Бог позволил этому случиться? – жалобно проговорил святой отец.
Бренна была поражена тому, что ей приходится учить вере ее духовного наставника.
– Всемогущий одарил нас правом выбирать самим свой жизненный путь, и то, что некоторые выбирают не путь добра, а путь зла, не делает Бога хуже, – произнесла Бренна, гладя руку святого отца. – Ведь этому вы всегда учили меня, не так ли?
– Я?! – посмотрел на Бренну недоуменным взглядом Амброзии. – С тех пор прошло так много времени. Почему ты вернулась, дитя мое? Бог открыл тебе истинное призвание?
– Нет, святой отец, я теперь замужем.
– Что ж, я рад за тебя, – сказал отец Амброзии, глядя на нее уже ясным взглядом. – Что ни делает Бог, все к лучшему. И кто же тот сын Божий, ставший тебе верным спутником?
– Вы его только что видели, – ответила Бренна. – Это Йоранд, нормандец. Он помог мне увидеть, что не все нормандцы злые, как не все ирландцы святые.
Бренна обвела взглядом оскверненное аббатство:
– Хотя, конечно, вы здесь столкнулись явно со злыми нормандцами. Кто-нибудь еще выжил?
– Только Муртог, – ответил Амброзии печально Бренна, стоя на коленях рядом с ним, оплакивала смерть всех монахинь и монахов, которых когда-то считала своими друзьями.
– Догадываюсь, тебя интересует вопрос, почему я выжил. Уверяю, это не от их милосердия.
Амброзии закрыл глаза, чувствуя, как гнев и печаль снова поднимаются в нем.
– Они заставили меня наблюдать.
Закусив губу, Бренна гладила руку аббата. Никогда прежде она не позволяла себе такого с настоятелем монастыря, но теперь боль и страдания, которые испытывали они оба, уравнивали их положение. Они были всего лишь двумя жертвами нормандского налета. Теперь наступила очередь Бренны утешать Амброзия, помогать ему пережить все это. Как бы ей хотелось действительно помочь ему.
Аббат бессильно уронил руки, поднял взгляд в бесконечное синее небо и продолжил свой рассказ:
– Нормандцы, когда только напали, не убивали людей сразу. Это случилось позже, когда они начали убивать скуки ради и просто на спор. Они разделись и с голыми торсами водили воинственный хоровод вокруг часовни. Затем эту часовню разграбили.
Святой отец говорил каким-то плоским, безжизненным голосом, словно боялся придать словам интонацию и смысл, боялся, что не сможет тогда рассказать о случившемся.
– Все должны знать, что произошло со всеми этими людьми…
В ответ Бренна мрачно кивнула.
– Язычники часто забирают христиан в рабство. Как небеса выдерживают такое? – произнес святой отец. – Вандалы оскверняют святые места, а уцелевшим после набега перерезают горло. Как ягнятам на скотобойне.
– Что случилось с монахами? – спросила Бренна.
– Еще живыми их подвесили на вершине башни, а затем башню подожгли.
Отец Амброзии зажал ладонями уши, словно не хотел снова слышать крики заживо сожженных. Затем, покачав головой, проговорил:
– Это моя ошибка, я виноват в этом.
Неожиданно опустившись на траву, аббат начал лепетать что-то бессвязное и бить себя в грудь.
Бренна пошла туда, где прятался Йоранд. Когда высокий нормандец приблизился, отец Амброзии упал без чувств.
– Мы не можем оставить его здесь, – сказала Бренна. – Вы можете нести его?
– Да, – ответил Йоранд, закидывая на плечо тело аббата, словно это был мешок с просом. – Куда мы понесем его?
– В дом церковного сторожа, – ответила Бренна и повела Йоранда обратно через разбитые ворота аббатства. – Говорить сейчас со святым отцом совершенно бесполезно. Надеюсь, что у церковного сторожа Муртога будут ответы на мои вопросы.
Муртог жил в крошечном домике, укрывшемся под высокими каменными стенами аббатства. Бренна знала, что этот жилистый старик еще со времен Всемирного потопа заботился о саде и земле, на которой он рос. Он был самым молчаливым в монастыре, редко посещал службы, речь его была щедро сдобрена богохульствами. Однако аббаты приходили в Клонмакнойз и уходили, а церковный сторож Муртог оставался верен этому месту Он стал таким же достоянием аббатства, как те реликвии, которые теперь горели в оскверненной библиотеке.
За высокими стенами монастыря Бренна разглядела каменные стены его дома. Дом церковного сторожа ни сколько не пострадал, цела была даже его соломенная крыша. Сам церковный сторож сидел на пне около распахнутой настежь двери и что-то перемешивал в горшке на огне. Очевидно, готовил пищу. Сейчас ветер уже не дул в лицо Бренне, и она стянула влажный платок с лица, что бы старик мог узнать ее. По кивку и громкому хмыканью она поняла, что ее узнали.
– Он тоже погиб? – прокричал Муртог.
– Нет, но очень сильно ослабел, – в ответ крикнула Бренна. Она знала, что церковный сторож любил прикидываться глухим, как скала, и не стала разубеждать его, что не знает его маленькую тайну. – Мы можем положить его внутрь?
– Как хотите, – ответил Муртог, возвращаясь к своим делам.
Бренна провела Йоранда в дом. Прежде она часто приходила сюда, чтобы попить с садовником чая и узнать у него премудрости о разных растениях. Муртог не очень любил рассказывать о растениях, и Бренне приходилось уговаривать старика, развлекая его.
Как и прежде, в доме везде стояли горшки с рассадой. Казалось, полки, развешенные на стенах, едва выдерживают все эти плошки, в которых что-то росло и зеленело. Однако на полу все было в относительном порядке – простой стол с двумя табуретами, сундук для разных вещей и свежевымытый поддон в одном из углов хижины. Йоранд внес аббата внутрь и вышел вслед за Бренной. Все трое расположились у костра.
– Аббат говорил, что они когда-нибудь вернутся, – сказал Муртог, поглядывая искоса на Бренну. Затем острый и проницательный взгляд старика скользнул по Йоранду: – Но будь я проклят, если бы мог представить себе, что ты однажды явишься в монастырь в компании с ненавистным нормандцем.
– Это Йоранд, мой муж. Так что с вашей стороны было бы лучше выбирать выражения, – ответила Бренна.
– Неужели муж, или я что-то пропустил? – ехидно опросил церковный сторож, наливая похлёбку в деревянную миску и передавая эту миску Бренне. – Проголодались?
– Да. – Она с благодарностью приняла миску, чувствуя, как густой аромат щекочет ей ноздри.
– Наверное, ваш нормандец также проголодался? – с явной неохотой выдавил из себя Муртог, передавая миску Йоранду. Когда нормандец протянул руку, церковный сторож торопливо убрал свою, словно миска жглась. Наклонившись к Бренне, церковный сторож шепотом спросил:
– А он безопасен?
Вначале ее охватил приступ смеха, но затем она невольно вспомнила рассказ сестры Мойры о том, как и ярости, какая бывает, наверное, только у берсеркеров, Йоранд убил стамеской на берегу четверых из дюжины нападавших. Тогда от этого рассказа ей стало откровенно жутко. Также ей вспомнился холодный, жестким взгляд его синих глаз, когда он объявил ей, что поплывет один в лодочке вслед за кораблем с ирландцами.
– Нет, он небезопасен, – признала Бренна. – Но ему можно доверять.
– Он также не любит, когда о нем говорят так, словно его здесь нет, – добавил Йоранд.
– А у тебя острый язык! – сказал церковный сторож отхлебывая из миски. Вся игра в глухоту была отброшена. – Тогда неплохо.
С удовлетворенным видом старик наклонился над котелком. Когда с едой было покончено, Бренна решила, что настала пора ее вопросов. Однако кое-что из того, о чем говорил аббат, насторожило ее и настойчиво требовало объяснений.
– Когда мы нашли отца Амброзия, он читал молитву «Моя величайшая вина». Почему он думает, что все это его вина?
– Ох, плохая сложилась ситуация, – сказал церковный сторож, рассеянно почесывая лысину. – Когда все это произошло, я был выше по реке, наблюдал за забоем скота на зиму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34