Лупа часовщика. На зеркало падает свет лампы-рефлектора, отражаясь вверх, на стекло, прикрепленное к зеркалу. На стекло накладывается купюра «C–L», затем освещается так, чтобы при движении фольги, положенной сверху на купюру, «Е» могло встать на место «L», а потом его дорисовывают красной краской.
– Интересно, а? – спрашивает один из специалистов.
Впрочем, лично меня эти открытия не слишком поражают, или, может, я их просто недооцениваю. Меня больше занимает вопрос, почему до сих пор нет никаких сообщений с контрольных пунктов.
Куда девался автомобиль П-37035? Возможно, он где-нибудь в укрытии. Во дворе дома, в гараже гостиницы и тому подобное. Но и там его разыскивают.
Я снова поднимаюсь наверх. Врач, склонившись над трупом, хмуро глядит на меня.
– Вскрытие не даст ничего нового, – бормочет он. – Пуля прошла через мозг и застряла в черепе. Преступление совершено вечером. Преступник стрелял на расстоянии метра, самоубийство исключено. Правда, возможен несчастный случай.
Трепинский докладывает, что никто из обитателей дома убитого не знает, пана Фалфара не видел и выстрела не слышал.
– На втором этаже, как раз под этой квартирой, никого не было. Все уехали за город. А на первом этаже выстрел едва ли слышен.
Орудия преступления нигде не видно. Через окно вползает тусклый рассвет.
Участковый сидит в задней комнате, ожидая меня. Правда, он там не один. В этой же комнате работает оперативная группа.
Чувствую я себя неважно. Лоб в испарине, ноги дрожат. Меня все больше охватывает слабость. Присаживаюсь в кресло и наблюдаю за действиями врача. С помощью ассистента врач снимает с убитого пиджак: он должен взглянуть, нет ли на теле повреждений или ран. Грубо оторванная подкладка пиджака может означать все, что угодно.
Но, по-моему мнению, это сделано с целью уничтожить следы. Ведь фабричная марка может быть таким же вещественным доказательством, как и обручальное кольцо с инициалами.
Я готов спорить с кем угодно, что на пиджаке была фабричная марка и что но какой-то причине ее уничтожили. Пиджак в руках у Трепинского. Вместе с лейтенантом Благой он осматривает его со всех сторон.
Врач тем временем расстегивает на мертвом рубашку. Почему-то она привлекает мое внимание. Я буквально сползаю с кресла, становлюсь на колени и внимательно рассматриваю ее. Ошибки нет. На рубашке покойного явный след от подтяжек. Вмятины отчетливо виднеются на груди и на спине.
– В чем дело? – брюзжит врач.
Не отвечая, я рассматриваю пояс брюк. Брюки на покойнике рассчитаны на то, чтобы носить их без подтяжек. Но типичные вмятины на рубашке доказывают, что убитый носил подтяжки. А сейчас на нем их нет. Кивком подзываю Трепинского и вместе с ним отхожу в сторону.
– Есть в гардеробе Фалфара какие-нибудь костюмы? – спрашиваю я.
– Да, несколько штук.
Я вытираю лоб платком. Душно. Или просто мне трудно стало дышать.
– Сравните их с тем костюмом, что сняли с убитого. Просто посмотрите, все ли они одной и той же фирмы. Обычно заказчики неохотно меняют портных. Но проделайте все это незаметно.
Следы от подтяжек наводят на страшное подозрение, преступник после убийства одел жертву в собственный костюм, а сам взял костюм убитого. Причина здесь может быть одна: на убитом перед смертью был не штатский костюм, а какой-то другой, вероятно форма, иначе преступнику не было бы смысла разыгрывать этот маскарад с переодеванием. *
Врач поспешно уходит.
– Доктор! – кричу я ему вслед. – Мы пока оставляем труп на месте!
– Как хотите! – бросает он через плечо. – Санитары ожидают внизу.
Мысли мои снова путаются. Я словно во сне. Что это сказал Карличек? Что нужно опасаться только мины? Черный Фалфар может решиться на отчаянный поступок. Впрочем, почему черный? Возможно, он прибег к какому-нибудь химическому средству и волосы его посветлели. А год назад он, наоборот, перекрасил их в черный цвет.
Но он не предугадал, что сегодня обстоятельства сложатся неблагоприятно для него. И не рассчитывал увидеть меня в окружении решительных и смелых людей, попав в самую гущу наших приготовлений к операции. Он думал застать меня одного в квартире или в кабинете, отвлечь мое внимание письмом и тем временем незаметно подложить мину. А потом исчезнуть. И пока я, как дурак, буду читать письмо, мина взорвется и я взлечу на воздух. Не вышло. И сейчас он наверняка придумывает, как выбраться из ловушки. Что-то он предпримет теперь? Мина наверняка у него с собой Он уже лазил в боковой карман, отыскивая там книжку для штрафов.
Обитатели дома в конце концов его опознают. Правда, форма порой сильно меняет облик человека. Кому бы пришло в голову, что пан Фалфар явится к себе домой в качестве участкового? Цвет волос он изменил. Лицо он прикрывал платком, делая вид, будто ему запорошило глаза. Вот, скажем, пан Костлер. Спроси я его, узнает ли он в участковом Фалфара, он бы не сразу ответил, а с минуту ошалело глядел бы на него. А в этот миг все бы взлетело на воздух. Взрыв мины – единственный для Фалфара выход. Потенциальный безумец, который внешне ведет себя как разумный человек, – страшный парадокс природы. Я останавливаю Лоубала и говорю:
– Отберите двух ловких ребят покрепче. Я скажу им сам, что нужно будет делать.
Ну вот и все. Теперь я жду Карличека. Не стану я устраивать встречи жены участкового с человеком, одетым в его форму, иначе нас ждет тот же конец, что и в случае со старым Костлером. Нет-нет. Эта женщина позже опознает в убитом своего мужа.
– Позовите санитаров, – приказываю я. – Пусть отнесут тело вниз.
Рядом со мной стоит лейтенант Скала. Я держусь за перила лестницы. Мне совсем плохо.
– Механик Рыхта опознал на вилле Рата свои приборы, – докладывает Скала. – Этот парень старался любым способом спасти от национализации свою мастерскую и поэтому готов был выполнять любые работы.
Скала, вероятно, здесь уже давно, а я до сих пор его как-то не замечал.
– Расскажите все покороче, – требую я.
Галика, этого изобретателя-фанатика, познакомил с Рыхтой Фалфар. Он-то большей частью и платил Рыхте за его услуги. А с Галика сдирал вдвое больше. Галик об этом не догадывался. Как они с Фалфаром решали свои денежные вопросы, Рыхте не известно. По его словам, они здорово цапались. На вилле Рата Рыхта до этого никогда не был. Все сделанное Рыхтой Галик отвозил сам на такси или же иногда Фалфар на своей машине. До сих пор Галик с Фалфаром якобы должны Рыхте тридцать тысяч крон. Сколько он заработал на них, не знает, подсчетов не вел.
– Ладно, оставьте пока Рыхту в покое, – говорю я в нетерпении.
Уж рассвело. Я чуть не падаю от усталости. И вижу все словно сквозь легкую дымку. Явно наступает реакция. Собираю в кулак всю свою волю.
Подходят два сотрудника, спрашивают, что мне от них нужно. Но, прежде чем я успеваю ответить, среди них появляется кто-то неприметный, низенький – Карличек.
– Очень жаль, – мрачно гудит он. – Семья участкового на летнем отдыхе, где-то на Шумаве.
– Ах, черт побери! – вздыхаю я.
– Но есть новости и получше, – продолжает Карличек. – Сообщу вам с глазу на глаз, узнал там, внизу!
– Ну, выкладывайте!
Карличек вытягивает шею, пытаясь разглядеть с площадки, что творится за открытыми дверями.
– Он в задней комнате, – бормочу я.
Карличек наклоняется ко мне и шепчет довольно выразительно:
– Автомобиль П-37035 нашли! Он стоит на мойке, на Виноградах. Владелец доставил его вчера утром и попросил помыть и перекрасить. Должен был его забрать в полдень. Владельца машины ждут там двое наших ребят.
Неприятно сводит желудок, слабеют ноги. Дыхание становится прерывистым.
– И напрасно ждут, – с трудом выговариваю я.
Карличек смотрит на меня так, словно хочет прочесть мои мысли, потом говорит уверенным тоном:
– Понятное дело. Все эти проделки с письмом – сплошной обман. Фалфар не мог уехать вечером от пятьдесят восьмого участка на машине, поскольку она уже с утра стояла на мойке.
Два сотрудника все еще ждут моих приказаний. Я отдаю им распоряжения. Мы направляемся в квартиру. Я еле передвигаю ноги, стараюсь не задеть плечом дверь. Убитого там уже нет. У меня в голове такой туман, что я даже не заметил санитаров, которые его унесли. Сажусь в кресло. Если бы я не сел, не выдержал бы и пяти минут.
Двое сотрудников проходят в заднюю комнату, словно им что-то там понадобилось. Если участковый выйдет оттуда, они последуют за ним. Карличек подает мне знак.
– Пригласите сюда участкового! – приказываю я.
Мой голос наверняка хорошо слышен в задней комнате.
Я постарался произнести эти слова как можно более спокойным тоном.
Проходит несколько минут. Потом раздается яростный, нечеловеческий вопль, от которого люди, стоящие вокруг меня, невольно вздрагивают. Но я поднимаю руку, успокаивая их. В соседней комнате слышны удары и какой-то стук. И тут же наступает тишина.
Появляется «участковый» – вернее, его тащат. Он без фуражки, темные волосы падают на лоб. «Участковый» резко наклонился вперед, и два сотрудника еле удерживают его за руки, закрученные за спину.
Лицо «участкового» налито кровью, глаза лихорадочно блестят, зубы стиснуты в немом оскале.
– Наручники! – приказываю я.
С уголков губ Фалфара стекают струйки слюны.
– Отберите у него обручальное кольцо и сумку.
Я сижу в кресле, со стороны, очевидно, кажется, что человек просто удобно расположился тут, а на самом деле я не в силах встать. В трех шагах от меня – Гуго Фалфар. Два человека крепко держат его. Вид у Фалфара такой, словно он сейчас бросится на меня. В бессмысленном усилии разорвать наручники он раздирает запястье в кровь.
Вокруг мертвая тишина. Никто не двигается. Все поражены этой сценой. Карличек подает мне кольцо и сумку, тщательно осмотрев кольцо с внутренней стороны. Инициалы и дата на кольце подтверждают наши предположения. Фалфар снял кольцо с убитого участкового и надел его себе на палец. Кольцо я откладываю в сторону, сумку открываю. Последним усилием я собрал всю свою волю, и движения мои кажутся уверенными и четкими. Я вынимаю две толстые пачки долларов. Вот это да!
Значит, Фалфар скупал доллары за фальшивую серию «C–L» и, таким образом, потери Национального банка уменьшатся на эту сумму. Но сейчас не время об этом думать. Доллары забирает Лоубал.
В сумке есть еще что-то. Жестяная аптечка, залепленная полоской лейкопластыря. Сбоку торчит медная ручка с зубчатым колесиком вроде того, что мы нашли в квартире Галика. Жестянка на глаз весит около килограмма, а возможно, это мне она кажется такой тяжелой.
У меня в руках мина, в этом нет сомнения. В глазах Фалфара мелькает тень насмешки.
И вдруг Фалфар начинает говорить, вернее, кричит хриплым, неестественным голосом:
– Вы проиграли! Вы, охотник за людьми! Сейчас вы вспомните Шрамека! Спасайтесь кто может!
Вытаращив глаза, он прокричал последние слова и так стремительно бросился на пол, что два крепких парня не смогли его удержать.
Разумеется, никто из нас ни при каких обстоятельствах не может и не должен поддаваться панике. Но кому охота быть разорванным на куски?
Сейчас здесь приказываю я. А это значит, что я должен немедленно что-то предпринять. Но в этот миг из всех присутствующих именно я меньше всего способен действовать. У меня нелепое ощущение, будто все биологические процессы в моем организме постепенно замирают и жизнь во мне еле теплится.
Я обязан собрать всю свою волю. Как в тумане, припоминаю, что окна квартиры Фалфара выходят в обширный сад, там есть стена, а за ней большой незастроенный пустырь. И с нечеловеческим усилием я отдаю приказ:
– Открыть окно!
Окно открывает тот из сотрудников, на которого я случайно бросаю взгляд.
– Взять жестянку, – приказываю я одному из телохранителей Фалфара, – и выбросить через окно в сад, как можно дальше.
И он, еще не пришедший в себя от всей сцены, произносит четко:
– Есть!
Не колеблясь он хватает у меня из рук жестянку и мгновенно оказывается у окна. Да еще отбегает на шаг, стараясь получше размахнуться. Мне кажется, что все происходит чудовищно медленно, как при замедленной съемке. Я судорожно сжимаю ручки кресла, стараясь сохранить спокойствие. Мои нервы взвинчены до предела.
– Всем отойти! – кричит наш метатель мин.
Жестянка, брошенная сильной рукой, стремительно летит вниз. Луч солнца над горизонтом на мгновение освещает ее, и она тускло вспыхивает. Никто не двигается, все застыли в оцепенении. Проходит минута, другая… Но взрыва нет.
Все выше поднимается веселое, слепящее солнце, возвещая приход спокойного теплого дня после мрачной тягостной ночи. Плывущие облака собираются в большие золотисто-белые громады и словно останавливаются на месте.
Но мысли мои уже начинают путаться, я вот-вот потеряю сознание. Я нахожу взглядом Лоубала и говорю каким-то чужим, незнакомым голосом:
– Арестовать! Строгая изоляция! И ждать дальнейших указаний. А пока примите команду.
Голова моя падает, глаза закрываются.
Будет все-таки взрыв? Наверное, нет. Впрочем, там, на пустыре, он не принесет серьезного вреда.
Но взрыва так и не последовало. Как мне потом сказали, больше всех удивился этому сам Фалфар.
13
Через два дня я уже полностью прихожу в себя.
Наверняка теперь до самой смерти я не прикоснусь к таблеткам.
– Привести арестованного!
Вид у Фалфара спокойный; взгляд циничный, презрительный. Физиономия человека, о котором никак не скажешь, что на его совести десяток убийств…
Он непринужденно признается в том, что письмо написано им, а также не пытается скрыть свой замысел покончить со мной.
И сразу начинает рассказывать:
– Да, я пригласил к себе на квартиру участкового. Предлог был довольно простой. Любой мог бы придумать сколько угодно предлогов. Искренне сожалею, что он пал жертвой моих планов. Впрочем, оправдание этому найдете в моем письме. Там об этом говорится довольно убедительно. Признаюсь вам во всем только потому, что вы и так все докажете. Просто берегу ваши усилия.
Что, он и впрямь сумасшедший или просто играет роль?
У Фалфара была при себе немалая сумма в долларах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31