С обеих сторон железнодорожное полотно охраняли вызванные сюда работники органов безопасности. За ними теснились многочисленные любопытные. Пришлось отдать приказ посторонним разойтись.
Кроме наших машин, остались только белая санитарная машина и фургон для перевозки мертвых, стоявшие у низкой насыпи.
В санитарной машине сидел врач, уже немолодой, очень усталый человек. Он присоединился к моей довольно многочисленной группе, состоявшей теперь, кроме сотрудников органов безопасности, из представителей железнодорожной администрации, начальника охраны, двух железнодорожных охранников, сопровождавших поезд, начальника поезда, различных специалистов, прибывших к месту происшествия, и двух железнодорожных стрелков.
Недалеко от пересечения железной дороги и шоссе прыгала по рытвинам, раскачиваясь на ходу, еще одна машина, которая бросала впереди себя дрожащие конусы света. Оттуда вышла группа из четырех сотрудников министерства внутренних дел.
Местность вокруг погрузилась во тьму, казавшуюся еще плотнее оттого, что место происшествия освещали перекрестные лучи прожекторов. Страшная груда, прикрытая одеялами и вагонными занавесками, всем тем, что оказалось под рукой, находилась в таинственной полутьме. По моей просьбе один из прожекторов повернули и осветили эту груду, сняв одеяла.
Последствия взрыва в почтовом вагоне были ужасны.
Сержанту Вране оторвало голову. Туловище в сгоревшем дотла мундире было отброшено на сорванную переднюю стенку вагона, лежащую между рельсов. Шрамека взрывом разнесло на куски, выбросив из вагона. Огонь его почти не коснулся. Войтиржа погребли обломки в углу вагона, как раз против того места, где, согласно позднейшему рассказу Ярослава Ленка и малоприметным следам, которые мы с трудом обнаружили, стоял ящик с двадцатью миллионами. Два охранника с нечеловеческими усилиями вытащили Войтиржа из-под рухнувшего перекрытия, где его, как в печи, поджаривал огонь. У него была перебита грудная клетка и переломаны конечности. Спасти его не удалось.
Старшего лейтенанта Ленка нашли метрах в шести от вагона. Он лежал на обломке боковой стенки вагона с пробитым черепом. Железный прут оконной решетки вонзился ему в спину и повредил позвоночник.
«Два смертельных ранения, – сказал усталый доктор, мужественно остававшийся на месте происшествия. – Когда я явился сюда, он уже не подавал никаких признаков жизни. Мы отправили его первым. Я бы не удивился, если б он умер в дороге».
Как сообщили мне по рации, пока что Ярослав Ленк был жив. В больнице, куда его поместили, было установлено, что у него задеты головной и спинной мозг и имеется внутреннее кровоизлияние. В этой больнице не могли сделать ему срочную операцию, крайне рискованную и сложную. Операционный стол с необходимым рентгеновским оборудованием и хирург, который мог бы отважиться на подобную операцию, были только в Праге. И Ярослава Ленка переправили туда самолетом. Никто, правда, не верил, что он попадет на операционный стол живым.
Для дальнейшего подробного осмотра усеянной обломками местности нам не хватало дневного света. И я приказал заняться только такими работами, которые не были связаны с риском и огромным физическим напряжением.
В первую очередь я поручил разыскать оружие людей, сопровождавших почтовый вагон. У меня имелись все номера. Оружие собрали довольно быстро. Автомат Враны, весь искореженный, лежал рядом с ним. Кобура с пистолетом еще висела на окровавленном ремне, который в некоторых местах приварился прямо к телу и при первом же прикосновении рассыпался. И пистолет и автомат были с полными обоймами.
Пистолет Войтиржа отыскали в углу вагона, он расплавился от высокой температуры взрыва. Следы этого мы обнаружили на теле Войтиржа; из пистолета тоже не стреляли.
Пистолет Шрамека, с полной обоймой, лежал на железнодорожном полотне у третьего вагона. Его нашли как раз перед моим приходом. Он каким-то образом попал на крышу вагона вместе с клочьями окровавленной одежды, которые так и остались там, а пистолет соскользнул вниз.
Полуобгоревший автомат Ленка застрял среди обломков почтового вагона, на него вылилась жидкость из небольшого огнетушителя, это-то и спасло часть автомата от огня, иначе его тоже разорвало бы на куски; и в этом случае твердо можно было сказать, что из автомата не стреляли и что во время взрыва он находился у Ярослава Ленка, так как за ремень зацепился кусок погона. Пистолет Ленка не пострадал, только порвалась кобура.
Все эти факты свидетельствовали о том, что в почтовом вагоне в момент взрыва царило спокойствие и у его пассажиров не было причин для тревоги.
Из двух ключей от ящика с деньгами мы нашли лишь один, у Войтиржа. Второго не было и в помине. Нашлось и кое-какое личное имущество четырех пострадавших. В портфеле, обнаруженном в нескольких десятках метров от железной дороги, оказалось три сопроводительных письма. Остальные документы, судя по всему, были уничтожены огнем.
И только одна находка не принадлежала ко всем этим, я бы сказал, естественным последствиям таинственного взрыва. Так называемый французский разводной ключ среднего размера и современной конструкции, слегка закопченный, но на вид совершенно новый. Он застрял в трещине вагонного пола и подходил для гайки или болта размером примерно в три четверти пальца. В взорвавшемся вагоне еще и теперь оставалось немало подобных болтов.
В резком свете прожекторов мы рассмотрели на резьбе ключа мелкие царапины. Значит, ключом уже пользовались при какой-нибудь монтажной операции в почтовом вагоне.
Мы попытались насадить ключ на гайку, крепящую оконную решетку, один из прутьев которой повредил позвоночник Ленка. Ключ подошел.
Но сама мысль, что кто-то из четырех пассажиров почтового вагона имел этот ключ при себе и пользовался им в дороге, казалась нам нелепой. Скорее всего, его забыли в вагоне железнодорожники. Правда, это еще надо было установить. В обязанности Ленка и Враны входил внутренний осмотр вагона. И пожалуй, они должны были заметить этот ключ. И все же подозрение, что именно этим ключом тайно вмонтировали мину, напрашивалось само собой.
При первом допросе Ленка не спросили о французском ключе. Прошло еще некоторое время, прежде чем я рискнул задать ему этот вопрос. Он ответил, что ни о каком французском ключе ничего не знает.
Вскоре после того, как начальник поисковой группы принес в вагон, превращенный в наш временный штаб, полуобгоревшую пачку банкнот, случайно найденную в траве, один из моих сотрудников, Трепинский, доложил о прибытии дрезины с заместителем министра финансов и директором Национального банка Будинским.
И тут нам пришлось приостановить всю работу по классификации предметов, протоколам, передаче сообщений и тому подобное – но совсем не для торжественной встречи прибывших. Между 286,0 и 286,1 километрами, то есть на расстоянии одиннадцати километров от места взрыва, водитель дрезины увидел в кустарнике, растущем вдоль железнодорожного полотна, пестрый лоскут. Увидел он его потому, что один из прожекторов дрезины случайно пришел в движение, слегка повернулся и бросил сноп света влево от полотна.
Остановив дрезину, водитель повернул назад, к тому месту, где луч света упал на подозрительный предмет. Так случайное движение прожектора привело к важному открытию.
В кустарнике была найдена девушка лет шестнадцати. Ей выстрелили в голову, в упор. Неизвестный преступник убил ее и, судя по отчетливым следам, оттащил в ближайшие кусты.
Пассажиров дрезины сопровождал охранник. Он направился к кустам и остался там стоять на карауле.
На место происшествия сразу прибыл наш врач, установивший, что девушку убили около восемнадцати часов, то есть как раз в тот момент, когда взлетел на воздух почтовый вагон поезда № 2316.
– Еще не известно, – сказал я, становясь в отличие от взволнованных представителей министерства на более реалистическую точку зрения, – связано ли это преступление со взрывом поезда. На первый взгляд одно с другим не связано. Преступление совершено на расстоянии одиннадцати километров от взрыва, вне радиуса наших интересов. Это – дело уголовного розыска, а не наше. Их компетенция. Правда, довольно подозрительно совпадение места и времени обоих происшествий. Если местные органы не возражают, мы позвоним в Прагу.
Возражений не последовало. Все понимали, что в интересах расследования происшествия на километре 297,3 важно как можно быстрее и тщательнее расследовать преступление на 286-м километре. Или оно станет для нас одним из составных моментов взрыва, или мы оставим его в стороне. В результате угрозыск выслал к нам группу из пяти человек; они прибыли скорым поездом через четверть часа после нашего вызова по рации.
А тем временем мы вели расследование на 297-м километре, не принимая во внимание происшествие на 286-м. Двадцать тысяч пачек банкнот, переправляемых в почтовом вагоне, составляли в комплекте так называемую серию «C–L».
К утру мы уже не сомневались, что она полностью уничтожена.
– Серию можно легко заменить, – заявил представитель министерства финансов, собираясь вместе с Будинским в обратный путь, чтобы лично сделать отчет обо всем происшедшем, – но только после письменной гарантии, что она уничтожена до последней купюры.
– До двадцати четырех часов вы получите рапорт, составленный со всей ответственностью, – ответил я ему.
Путь на дрезине от неблизкой железнодорожной станции до 297-го километра был гораздо удобнее, чем тряска на машине по ухабистой полевой дороге. Представитель министерства, тронутый судьбой неизвестной молодой девушки, занимался обстоятельствами этого преступления гораздо больше, чем происшествием с двадцатью миллионами.
Среди пяти сотрудников пражской группы угрозыска выделялся молодой худощавый паренек в очках с толстыми стеклами. Довольно симпатичный на вид. Все звали его между собой Карличек. Но полное его имя было Карел. Кто знает, почему его так называли. Вероятно, он всем пришелся по душе, этот ловкий, быстрый паренек, который оказывался всегда под рукой и в то же время был скромен, не назойлив, ему не приходилось долго и нудно все растолковывать. Руководитель группы старший лейтенант Скала прислал Карличека ко мне. Поморгав, видно по привычке, Карличек сказал:
– Никто над этой бедняжкой не надругался. Ее просто застрелили. Она, видимо, из деревушки поблизости, никаких вещей при ней не было, только летнее платье, что на ней. А может, убийца все прихватил с собой вместе с велосипедом.
– С каким велосипедом? – спросил я.
– Да у нее был велосипед, довольно старый. На подошвах туфель мы нашли свежие царапины от педалей с зубчатыми краями, без резиновых шин. Об убийце тоже кое-что известно. Справа, по ту сторону полотна, если смотреть по движению поезда, пшеница примята, видно, кто-то лежал в ней. И на меже следы от покрышек.
Да, угрозыск действовал быстро. К концу нашей работы Карличек уже подкинул мне новые факты. Вскрытие установило, что выстрел был сделан из автоматического пистолета калибра 7,65 в голову, почти в упор. Пуля застряла в черепе, ее уже достали и отправили на микроскопическое исследование. Никаких следов борьбы или насилия не обнаружено. Однако врач, производивший вскрытие, установил у девушки почти трехмесячную беременность.
– Наверное, уже разыскивают какого-нибудь женатого лесника.
– Значит, – сказал я, – это самостоятельное преступление и с нашим происшествием не связано.
– Возможно, – ответил Карличек, слегка пожав плечами. – Только мне кажется, что девушку тащили в кусты двое.
– Двое?
– Да, похоже, что двое, – заморгал, словно оправдываясь, Карличек. – Хотя такое дельце этот женатый кавалер мог бы провернуть в одиночку.
– А почему вы так думаете?
– У девушки были раскинуты руки. Если бы ее тащил за обе руки один, они были бы вытянуты вдоль тела.
Что ж, либо это ценное наблюдение, либо какая-то литературно-детективная фантазия. Я глянул на Карличека внимательнее.
– Возможно, это и будет вторым ключом к тайне, – добавил он, словно его выводило из себя мое молчание. – Ведь один у вас уже есть. Французский.
– Я с удовольствием ознакомлюсь с результатами вашего расследования, – сказал я ему на прощание, – мы скоро отбываем. Зайдите ко мне в Праге.
Он пообещал мне почти с воодушевлением.
– Знаете, товарищ капитан, – добавил он, – если мотивом убийства окажется несчастная любовь, это будет отвратительно. В основе любви должно лежать нечто более высокое, чем чувственная страсть, только это ее освящает и делает прочной. Иначе любовь примитивна, чистая физиология, голос природы.
Но ему не удалось продолжить свои рассуждения: отечески похлопав паренька по тощей спине, я отослал его. В вагоне, служившем нам пристанищем, меня с нетерпением ожидал наш штаб. Мы должны были закончить рапорт министерству, редактирование которого прервал приход Карличека. Суть сообщения сводилась к следующему:
«В результате проведенного расследования можно предположить, что вся серия „C–L“, кроме незначительного количества, полностью уничтожена. Свое заключение мы основываем на мнении специалистов».
Наши трофеи были весьма убедительны. От ящика с деньгами во взорванном почтовом вагоне остались лишь щепки, а на уцелевшей части крыши вагона – обрывок бумажной ленты. Из-под обгоревших обломков мы вытащили несколько обугленных грязных купюр и старательно собрали каждую кучку пепла. Вскоре установили, что тончайшим слоем пепла покрыто почти все вокруг.
Погода была отличная, что и дало прекрасные результаты при осмотре более отдаленной от полотна местности. Мы подвели итог своим находкам. Две целые купюры лежали между рельсов шагах в пятидесяти от поезда. Там же нашли и клочки других купюр. Еще одну купюру с малозаметными следами крови разыскали далеко от поезда, шагах в сорока от железнодорожного полотна. Пачку с обожженным углом, но целую, частично обгоревшие купюры, пепел, клочки, смешанные с травой и землей, куски жести, стекло… все это мы тщательно собирали, исследовали, разбирали, раскладывали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31