Живет он на третьем этаже. Внизу, в подвале, у него лаборатория. Судя по всему, он страстный фотолюбитель.
– Дальше!
– Минуточку. Во всяком случае, такого мнения придерживаются супруги Костлеровы, которым я вручил телеграмму.
– Мною установлено, – продолжает Карличек, – что под номером один числится большая частная вилла, окруженная садом. Калитка испорчена и на ночь не закрывается. На дверях дома почтовые ящики и кнопки звонков. Наверху проживает Фалфар, под ним Костлеровы. Я взял у шофера служебную фуражку, прикинулся почтальоном и позвонил Костлеровым, к двери приковылял сам глава семьи. Через дверной глазок я сказал ему, что принес телеграмму, на которую надо получить ответ. Потом вошел в квартиру и, получив информацию, попросил его оказать нам содействие. И удалился, посадив в прихожей одного из сотрудников. У дома один-единственный выход. За ним наблюдает второй сотрудник. Пока там спокойно. На дверях лаборатории Фалфара в подвале висячий замок. Средней величины. Пожалуй, надо прихватить слесаря, чтобы его открыть. Думаю, там найдется кое-что интересное, а не только хозяйство фотолюбителя.
Для всех идущих на операцию, – думал я, – обязательна обувь на резиновой подошве. Но участковый с пятьдесят восьмого участка пойдет в любом случае и подождет внизу в машине. А чтобы он не скучал, с ним останутся еще двое сотрудников. Но, собственно, зачем он нам? Ну хотя бы для опознания Фалфара. Но его присутствие почему-то раздражает меня. Пожалуй, не место ему здесь. Ведь отсылал же я его домой. А теперь он стал невольным свидетелем наших приготовлений, и до завершения операции я обязан не терять его из виду. Не нравится мне его рассказ о кафе, где он якобы видел Фалфара, сидевшего в веселой компании. Не похоже это на Фалфара, мизантропа, эгоиста.
Мои размышления прерывает Карличек, продолжающий свой рассказ:
– Застекленные двери в передней, вероятно, ведут на балкон. Неплохо бы прихватить пожарных. Я предлагаю первыми выехать на машине мне и товарищу капитану.
Через десять минут все готово.
На улице ветер. Молочные облака, тускло подсвеченные невидимой луной, бегут по бархатно-черному небу.
Мы трогаемся. Карличек направляет свою машину к виллам, расположенным в предместье.
Но вот длинная главная улица кончается, и мы спускаемся по шоссе, идущему мимо вилл. После второго поворота Карличек просит потушить фары и приглушить мотор. Спуск здесь довольно пологий, и машины двигаются тихо, только еле слышно шуршат шины. Мы достигаем конца улицы, тут она вновь становится шире. Наконец дорогу нам преграждает длинная стена. В центре стены закрытые ворота и небольшая покосившаяся калитка.
Наш водитель беззвучно тормозит. Мы выходим, стараясь не хлопнуть дверцами, двигаемся, словно привидения.
Карличек проводит нас через калитку в сад, вернее, в небольшой парк. Проходим шагов пятьдесят по извилистой дорожке и останавливаемся перед большой трехэтажной виллой.
Карличек, словно кошка, крадется за угол дома и приводит оттуда стоявшего на посту сотрудника, очевидно сторожившего окна и двери дома.
– Все еще светится, – шепчет мне Карличек.
Нижнего квартиранта просили не закрывать двери. О самом Фалфаре он рассказал, в сущности, немного – в общем, знает его только в лицо. Весь дом считает Фалфара заядлым фотолюбителем. К нему часто приходила молодая женщина. Он привозил ее в своем автомобиле.
Все это Карличек рассказал мне по дороге.
Тихо входим в дом. Я иду первым. Мы разделились, часть группы направляется в подвал.
Остальные поднимаются по лестнице, светя карманными фонариками. Лестница узкая и крутая, совсем не в стиле всей виллы. На первом этаже две скромные двери, но на них висят таблички: «Ян Костлер», «Камил Костлер», «Анита Костлерова». На втором этаже та же фамилия. На третьем этаже – собственно, это уже почти чердак – только одна дверь. На ней медная дощечка с именем Гуго Фалфара. Лишь ему удалось втереться в это разветвление племени Костлеров.
Я чувствую какое-то странное возбуждение. Видимо, так действует близость к цели, или, возможно, принятая таблетка взвинтила мне нервы.
Прикладываю к двери ухо. Полная тишина. Мы из осторожности тоже почти не дышим. Я отхожу в сторону, уступая дорогу нашему слесарю, на редкость ловкому специалисту. Инструмент у него уже в руках. Тишина. Он бесшумно освобождает нижний шуруп, придерживающий замок, потом верхний. Вынимает из кармана отвертку побольше и принимается орудовать ею. Если не сумеем снять замок, то попросим Фалфара открыть двери и одновременно попытаемся проникнуть в квартиру.
В руке у меня пистолет, во рту свисток. Наш слесарь энергично действует отверткой. Наконец замок выпадает. Двери открыты, слесарь толкает их ногой, чтобы они распахнулись пошире, сам отскакивает в сторону, я быстро вхожу в небольшую продолговатую комнату. Надо мной и около меня мелькают лучи фонариков. Напротив – застекленные двери, откуда льется свет. Бросаюсь туда.
Внезапно тишину разрывают звуки. Я слышу голоса моих сотрудников, стук балконных дверей и топот многих ног, приглушенный резиновыми подошвами. Налево открытые двери ведут во, вторую комнату. Там темно.
И вдруг я словно цепенею.
Между дверями и окном лежит навзничь мертвый человек. На затылке у него огнестрельная рана.
12
В квартире никого нет…
– Карличек… – В наступившей тишине мой голос звучит как-то приглушенно. – Приведите сюда пана Костлера.
Мертвый – мужчина лет сорока, среднего роста, с темными волосами. Он выбрит чисто, на нем серый костюм, возможно, это и есть Гуго Фалфар. На безымянном пальце левой руки светлеет ровная полоска. Значит, он носил кольцо без камня, обручальное кольцо. На таких кольцах внутри обычно выбиты имя владельца и дата свадьбы. По этим приметам мы бы сразу опознали покойного, если бы преступник не снял кольца. Но ведь Фалфар не женат. И наверное, он убил этого человека. Простой логический вывод: Фалфар убрал еще одного из своих подручных.
Костюм на убитом хорошего качества, почти новый. Трепинский осматривает его с помощью еще одного сотрудника, но ничего не находит. Метка на нагрудном кармане грубо спорота, вернее, просто отодрана. На убитом рубашка из простого полотна, малоподходящая для такого костюма.
Но даже этот самый поверхностный осмотр пробуждает во мне ряд удивительных, чуть ли не фантастических мыслей.
Заглядываю в соседнюю комнату; она примерно такого же размера. Широкая французская тахта – современный интерьер, и вообще мебель как с выставки. Из этой комнаты двери ведут в ванную и в гардеробную. Судя по всему, здесь жила женщина – возможно, даже Итка Шеракова. Прямых доказательств тому – ну, скажем, зеркала – пока не видно. Но, возможно, что-нибудь и найдется. Надо осмотреть все повнимательней.
– Соберите всех проживающих в доме, – прошу я, – и расспросите, не слышали ли они что-нибудь похожее на выстрел. Возможно, кто-нибудь из них опознает убитого.
Карличек входит, подталкивая ковыляющего старика Костлера, облаченного в видавший виды старомодный халат, и просит его взглянуть на покойного.
Я не слышу, что говорит старый Костлер. Старик страшно волнуется, хотя и старается взять себя в руки. Даже кончик носа у него дрожит.
– Нет-нет, я его не знаю! И никогда не видел. Но это не пан Фалфар!
И, взглянув на мертвого, он уже не в силах отвести от него взгляда. Приходится встать между ним и телом.
– Хорошо, пан Костлер, благодарим вас. Можете идти… Карличек, приведите того участкового.
Машины, проехав через сад, стоят перед самым домом. В одной из них рядом с молчаливым шофером сидит участковый пятьдесят восьмого участка. На заднем сиденье – наш сотрудник.
Даже без врачебного осмотра мы устанавливаем, что убийство совершено много часов назад, возможно, еще до того, как мы разыскали адрес Фалфара. Значит, Фалфар в который раз доказал нам, что ему известны наши планы, и перешел к активной обороне. Это для меня ясно.
Начинаем тщательный осмотр квартиры. Открытие первое: летние мужские сандалии, явно те самые, что оставили след у мусорного ящика в доме, где проживал Галик.
В коридоре первого этажа стоят наспех одетые пятеро жильцов этого дома – две женщины и трое мужчин. Из открытых дверей выходят остальные. Испуганные, беспокойные лица.
По плохо освещенной винтовой лестнице поднимаются наверх два человека – участковый пятьдесят восьмого участка и наш сотрудник. Жильцы испуганно уступают им дорогу.
Участковый протирает глаза платком. Вероятно, во время поездки в открытой машине ему их запорошило. И я замечаю, когда он подходит к покойнику, что глаза у него действительно красные.
– Убийство! – восклицает он, пораженный.
Я даю ему возможность хорошенько разглядеть убитого.
– Вы знаете его?
– Да, это тот самый человек, что принес мне письмо. И тот, что сидел тогда в кафе…
– А вы не ошибаетесь?
– Нет, нет.
– Вы плохо видите?
Участковый вытирает слезящиеся глаза сложенным платком.
– Нет, хорошо, – заверяет он меня. – Просто поднялась пыль и я…
– Вон там ванная, – говорю я ему, – идите и промойте глаза. Потом расскажете мне подробно, что произошло в кафе.
Я спускаюсь в подвал посмотреть, что там происходит. Внизу встречаю Благу, лейтенанта-криминалиста, приехавшего со своей оперативной группой. Эта улица входит в его район.
Почти одновременно с ним прибывает наш врач.
– О-о! – поднимает он брови, увидев меня.
– При чем здесь сочувственные охи? – говорю я раздраженно. – Ваше бодрящее средство оказалось отличным. Но его действие слабеет. Как бы его продлить?
– Никак! – злобно отрезает доктор. – Вы что, ума лишились? И не думайте! Сегодня ночью вам предстояло серьезное дело. Вот я и дал вам таблетку. Но она разрушает организм.
– Вы преувеличиваете.
– Вовсе нет! Второй не получите.
– Послушайте, доктор, – останавливаю я его. – Вы наверняка мне дали не всю порцию. Ее действие не так уж сильно. Как раз сейчас мне нужно решить одну задачу, а ответ никак не сходится. А если силы мои будут убывать…
– Идите вы к черту со своей задачей!
Доктор оставляет меня одного, а сам спешит наверх. Нет, с ним не договоришься. А я и вправду чувствую, что процесс мышления дается мне все труднее.
Близится утро. Сейчас осмотрю лабораторию Фал-фара, вернусь в его квартиру, и там придется что-то предпринимать. Обещанная реакция может наступить скорее, чем я рассчитываю.
Винтовая лестница ведет в подвальное помещение. Подвал, разделенный деревянными перегородками, уже освещен. Из-за дверей льется яркий белый свет, и подвальная лампочка, кажется, тлеет, словно только что погашенная спичка.
Покрытые линолеумом какие-то материалы, и в углу что-то вроде будки. Эта темная каморка, убежище Гуго Фалфара. Дверь в нее пришлось взломать. На полу стоит предмет, испускающий яркий свет. Кроме этого источника света, есть и лампа-рефлектор, прикрепленная к краю стола с тонкой и гладкой столешницей.
Трое сотрудников из опергруппы уступают мне дорогу. Один из них говорит:
– Входите, не бойтесь.
В лаборатории уже крутится Карличек. Подзываю его к себе.
– Думаю, Карличек, вам здесь нечего делать.
– Я и сам не знаю, – отвечает Карличек, – чем мне заняться раньше.
– Так я вам дам поручение. Срочно разыщите пятьдесят восьмой участок.
Карличек улыбается для данных обстоятельств довольно легкомысленно.
– Пятьдесят восьмой? Это за углом. Я думал, вы знаете. Дом, в котором мы имеем честь находиться, как раз и относится к пятьдесят восьмому участку.
Участковый мне об этом не сказал. Возможно, просто не было случая.
– Ладно, – говорю я. – Разыщите, где живет участковый пятьдесят восьмого участка, и доставьте сюда его жену.
Я вхожу в ярко освещенную каморку Фалфара.
Два небольших ящичка, стоящих у стены, похожи на те, в которых переправляют боеприпасы или взрывчатку. На них намалеваны кресты, на одном зеленый, на другом ярко-желтый. Зловещее предостережение. Крышки закрыты большими засовами в виде вопросительных знаков.
В остальном, кажется, ничто больше не таит опасности, если, правда, здесь нет скрытой мины. Комиссия специалистов утверждает, что нет. Но кто знает, что может придумать Фалфар? Я еще помню, что случилось со Шрамеком, когда он открыл термос.
Да и наверху, в квартире, самая на первый взгляд невинная вещь вдруг может ни с того ни с сего взорваться.
Ящик стола открыт. Но в нем ничего нет. Над столом, над ящиками и вообще всюду, кроме той стены, где дверь, прикреплены полки в два или три ряда. Они забиты бутылками, мензурками, жестянками и коробками с химическими формулами, цифрами или просто надписями.
С полки над столом я снимаю для всеобщего обозрения толстую пачку плотной бумаги. А с соседней полки – еще более толстую кипу новых купюр серии «C–L».
Мои подсчеты относительно всех этих миллионов серии «C–L», пущенных в оборот, лопнули. Чистая бумага, обнаруженная здесь, явно того же сорта, что и бумага для купюр серии «C–L». Пепел, который мы старательно собирали на 297-м километре, образовался в результате сгорания чистой бумаги, предназначенной для серии «C–L». Сам Фалфар написал об этом в письме.
Сейчас эта любительская лаборатория выглядит так, словно Фалфар в спешке бросил ее на произвол судьбы, торопясь исчезнуть.
С виду – самый обычный подвал. Никаких сенсационных открытий, как на вилле Рата.
На верхней полке лежит небольшой альбом – единственное напоминание о том, что здесь орудовал фотолюбитель, если только нет у альбомчика другого назначения. Страницы гладкие, покрытые какой-то особой эмульсией. Между страницами лежат кусочки тонкой, но прочной, как железо, фольги. Посредине каждого листа выбита буква. Небольшая штамповка, как раз необходимая для изменения серии «C–L».
– Наверняка сделано фотохимическим способом, – говорит один из специалистов.
Теперь нам ясно назначение предмета, засунутого на полочку над столом.
Это – зеркало размером со школьную тетрадь. Когда я беру его в руки, лежавший на нем небольшой предмет выскальзывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31