Харм вылил в раковину кофейную гущу. Подумал, что надо бы вынести мусор. Наклонился над корзиной для бумаг и увидел смятые листы, вырванные из тетрадки. Он достал и расправил их.
«Дорогой Харм!..» Ее почерк. Пара предложений. Она не дописала письмо? Решила, в конце концов, не оставлять никакой записки? Или тот человек забрал ее послание? Но она думала о нем. Он расправил листки, положил в дипломат.
Харм ехал в Альбукерке. Солнце еще не поднялось, но восточный край неба уже светился, разгораясь ярче и ярче. Краски переливались и играли причудливыми алыми, фиолетовыми и ярко-оранжевыми всполохами. Харм поставил старую пленку с записью группы «Дорз». Зазвучала мелодия «Всадники, оседлавшие ураган».
Прилетев в Лос-Анджелес, Харм доехал на пригородном автобусе до проката машин «Аламо». Взял «Шови Кавальер». Сначала он решил съездить к дому Нии. Он звонил туда вчера вечером перед тем, как лечь спать. Он позвонил и сегодня утром. Но снова услышал тот же самый ответ: «Привет. Это – Ния Уайтт. Вы можете связаться со мной через Сюзанну Сколфильд»…
Дом Нии находился в каньоне Лорель. Харм не рассчитывал застать ее там, но ему хотелось взглянуть на ее дом.
Впереди замаячил холм, поросший лесом. Дома балансировали на склонах каньона. Стояли на гаражах, окруженные высокими заборами. Ворота с голубыми предупредительными сигналами системы защиты. Дом Нии стоял в глубине территории за шеренгой кедров. Харм чуть не проехал мимо почтового ящика без надписи. Он остановился у ворот. Они отгораживали от дороги короткую подъездную аллею. Харм вышел из машины. Сухие эвкалиптовые листья шуршали под ногами. Дом, казалось, подняли с побережья Атлантики и перенесли на крошечный участок земли в Калифорнийском каньоне. Стены его были бледно-желтые с белой отделкой. Вокруг него пышно цвели белые розы, вились по решетке рядом с входной дверью. Место казалось заброшенным. Высокая железная ограда окружала владения актрисы. Ворота были заперты. Харм нажал кнопку внутреннего телефона. Никакого ответа. Подъездную аллею устилал толстый слой опавших листьев. Жалюзи на окнах опущены. Несколько листков реклам были засунуты между прутьями ограды. Ния так и не привыкла к этому дому, не ощущала его своим. Возможно, она в Лос-Анджелесе, но не здесь.
Харм поехал назад к Бульвару Закатов. Нашел в булочной платный телефон. Поискал в телефонном справочнике адреса Джеймса М. Риза, Джона Санда и графолога Салли Беард. Сначала он позвонил Салли. Она была дома. Она, конечно же, не собиралась весь субботний день сидеть в городе, но ради него она останется. Харм поблагодарил ее.
Ризы жили в Пасадене. Он решил воспользоваться субботним утром. Они, скорее всего, дома. Он поехал без предварительного звонка. Обычно люди отказываются от встреч с детективами. Лучше застать их врасплох.
Он остановил машину перед белым длинным домом с аккуратно подстриженной лужайкой. Опрятный мужчина лет пятидесяти пяти стоял перед домом, поливая из шланга дорогу, смывая на улицу сухие пальмовые листья. Он был в желтой рубашке, выцветших джинсах и ярко-белых кроссовках. Мужчина бросил шланг, когда Харм подошел к воротам.
– Сэр! – окликнул Харм. – Мистер Риз, нельзя ли мне поговорить с вами?
Человек пошел к дому, закрыл водопроводный кран.
– Кэтлин и я ждали со вчерашнего дня, когда объявится кто-то из вашей братии, – сказал он. – Вы из какой газеты? Если бы никто не появился до вечера, я написал бы сам передовую статью. Что вас так задержало?
– Я не журналист, мистер Риз. Я – частный детектив. Хармон Е. Боланд. Моя фирма в Санта-Фе, – он раскрыл бумажник, вынул удостоверение личности.
Риз внимательно рассмотрел фотографию.
– Плохой снимок, – проворчал он. – В жизни вы выглядите лучше. Санта-Фе? Значит, вы были там, когда погибла Тзсс Джуран? Мы услышали об этом в вечерних новостях. И сразу же подумали: «Вот опять! Для кого вы ведете дело? Я обязан спросить. Потому что сделаю все возможное и невозможное – только бы увидеть высокомерного мистера Леонарда Джакобса в тюрьме. Если вы работаете на этого сукина сына, можете убираться отсюда к черту. Прошу прощения.
– Я работаю на Нию Уайтт, – ответил Харм, наполовину солгав. – Я ищу ее.
– С Нией Уайтт тоже что-то случилось? Заходите в дом. Кэтлин сварит нам по чашечке кофе. Этому человеку следовало бы запретить снимать фильмы. Все, кого он берет сниматься, рискуют своей жизнью. Кэтлин! – крикнул Джеймс Риз, настежь открывая входную дверь. В гостиной была белая мебель, отделанная бронзой.
На застекленной этажерке стояли младенческие фотографии. Свадебный портрет. Черно-белый увеличенный студийный кадр Робин. Появилась миссис Риз в бирюзовом спортивном костюме. Джеймс представил Харма.
– Почему бы нам не посидеть на кухне? – предложила Кэтлин Риз. – Если мы будем разговаривать на открытом воздухе, Эллен Джеффриз обязательно подслушает через забор. Правда, меня совершенно не волнует, кто и что подумает. Можете передать каждое слово, которое я скажу. Пусть мое мнение услышит как можно больше людей, – она тоже приняла Харма за журналиста.
«Они хотят, чтобы я был корреспондентом хоть какой-нибудь газетенки», – подумал Харм.
Миссис Риз налила кофе, протянула чашку Харму. Он с благодарностью принял ее, печально подумав о том, как уютно чувствуешь себя в домашней кухне, когда там хозяйничает женщина. Возможно, все разведенные мужчины, подходя к сорокалетнему рубежу, ищут дом, заботливую мать. В этом его неоднократно обвиняли бывшие подружки.
– Я пытаюсь найти Уайтт, – сказал Харм. – Похоже, что вы осведомлены о трагедии в Нью-Мексико. Что вы знаете об этом?
– Только то, что сообщили в вечерних новостях вчера. Сегодня утром по радио рассказали то же самое: что Тэсс Джуран убита во время съемок. Произошла авария неподалеку от Санта-Фе. А сегодня утром было сообщение в «Тайме». Они знали друг друга, Тэсс и Робин. Мы познакомились с Тэсс на вечеринке, которую Робин устроила по окончании театральной школы. Они снимались вместе в «мыльных операх» Нью-Йоркской телестудии. Однажды мы ездили посмотреть, как делаются телефильмы. Она была очаровательной девушкой. Джакобса давно надо посадить за решетку.
– Почему вы считаете, что Джакобс проявил халатность? Из-за его халатности и погибла Робин?
– Они старались представить все так, словно в нее стрелял обезумевший наркоман, – раздраженно заметил Риз. – Они говорили нелестно о Робин только потому, что она проходила курс восстановительного лечения. Девочка была сухой, как пустыня, когда уезжала туда делать фильм. Отвечать за все должен режиссер, с его, так называемыми, техническими приемами. Он всегда забывал о грани между реальной жизнью и вымыслом. Он подталкивал актеров жить образами его фильмов и за пределами кино. Она была почти ребенком. Это все равно, что дать ребенку лицензию на безумие. Ее героиня была пьяницей. Нам сообщили, что Робин пьянствует там, не просыхая. Она звонила нам пьяная или одурманенная наркотиками. «Папа, – говорила она мне, – это ради фильма. Это – часть моей роли, моей героини. Мне надо отточить образ до предела. Тогда у меня все хорошо получится».
– Она сказала, что ей надо быть в образе и перед камерой, и без нее. Когда фильм снимут, она сможет выйти из сюжета и образа. Вот как она оправдывала свое поведение. Я называю это ненормальностью. Это работа. Нельзя разрушать свою жизнь, становиться проституткой, чтобы сыграть проститутку. Не убивать же людей, если твоя роль – роль убийцы. Где был бы Клинт Иствуд, если бы он думал, что должен насиловать всех подряд на экране и в жизни? Ответьте-ка мне? Потом нам сообщили, что ее нашли мертвой в захолустном переулке. Ее убили выстрелом в голову. Я считаю это высшей степенью халатности со стороны режиссера. Мы наняли хорошего юриста, но дело не выдержало представления в суде. Не было произведено надлежащего вскрытия тела. Ее кремировали там же, а пепел прислали домой. Это было ужасно. А сейчас Тэсс Джуран. То же самое, такой же проклятый случай. Сколько погибнет еще, прежде чем режиссер-маньяк осознает, что нельзя убивать актрис ради искусства?
– Ваша дочь никогда не получала писем угрожающего содержания? – спросил Харм. – Может быть, это были какие-то странные письма, не преследовал ли ее кто-нибудь?
Кэтлин Риз ответила отрицательно:
– Насколько я знаю, нет. А ты, Джим? Она регулярно писала нам. Я сохранила все ее письма. У меня целый альбом, – глаза Кэтлин Риз наполнились слезами, она помешала кофе ложечкой.
– Ну-ну, дорогая, – Риз положил руку на плечо жены.
– Может быть, мистер Боланд хочет посмотреть снимки. Робин прислала нам их из Мексики. Они были на пленке в фотоаппарате. Их отпечатали для нас после ее смерти.
– Конечно, – сказал Харм.
Кэтлин повела его в небольшой кабинет за гостиной. Она сняла с полки альбом, достала из шкафчика для документов обувную коробку. Не говоря ни слова, она раскрыла альбомные страницы.
Групповой снимок возле бассейна – Ния, Джек, Робин, несколько лиц были Харму незнакомы. Робин и Ния во внутреннем дворике. Ния в шезлонге. Дэн Хоув и Робин танцуют. Конни гримирует Робин на съемочной площадке. Дьердь Файн со сложенными на груди руками и неизменной зубочисткой во рту.
– Это ее друг? – спросил Харм, указав на фотографию Робин и Хоува.
– Мне кажется, она познакомилась с этим молодым человеком, когда училась в университетском колледже Лос-Анджелеса, не так ли, дорогой? Я помню, она писала, что очень обрадовалась, встретив среди персонала «Визионфильма» старого знакомого. Видите ли, она собиралась писать сценарии, а не играть. Она начала сниматься, когда посещала занятия по импровизации. Выяснилось, что актерская игра удается ей довольно хорошо.
– Была у нее когда-либо любовная связь с Леонардом Джакобсом? – спросил Харм.
Кэтлин Риз опустилась на край диванчика, поставив коробку на колени.
– Связь? Я не назвала бы это связью. А ты, дорогой?
– Сукин сын, – пробормотал Риз и нахмурился.
– Леонард Джакобс сопровождал ее на вечеринки, – сказала Кэтлин. – Именно это слово она употребляла. Не свидания. Не связь. Она сообщала нам в одном из писем, что пытается уговорить его быть сдержанней. Его жена была на месте съемок, рядом с ними. По-моему, Робин была немного влюблена в него. Но она четко знала: отношения с ним – только приятное времяпрепровождение. Я всегда ей советовала: «Дорогая, будь недоступной». Она злилась, когда я твердила об этом. Но она понимала разницу между настоящей любовью и беспорядочными связями, – Кэтлин Риз любовно взглянула на обувную коробку, словно в ней хранился прах дочери. – Вот последнее письмо, которое я получила от нее.
Миссис Риз открыла коробку и протянула Харму голубой авиаконверт. Тонкая бумага. «Приехали», – подумал Харм.
– Она всегда писала вам на таких конвертах?
– Никогда не задумывалась, не придавала значения, – сказала Кэтлин. – Я подумала, что, наверное, она смогла купить только такой. До этого момента я и не замечала, что это французский конверт. А должен быть испанский, верно? Для вас он что-то означает?
Харм быстро прочитал письмо. Написано от руки, а не отпечатано. Должно быть, она просто попросила у кого-то почтовую бумагу. Пользовалась ли ей Мирина в то время? Когда Мирина потеряла конверты? И потеряла ли?
Харм внимательно перечитал ту часть письма, где Робин писала о Леонарде.
«…Довольно опьяняюще – появляться на вечеринках с режиссером. Я сразу же становлюсь заметной. Но временами возникает паршивое чувство, будто я – молодая актрисочка, пытающаяся получить известность через него. Мне хочется стать известной через свои работы. Говоря по правде, иногда, вдобавок ко всему, он – зануда. Я пытаюсь сыграть молодую, обожающую его девицу. По крайней мере, хотя бы на тот срок, пока мы снимаем фильм. Для меня роль в этом фильме – шаг вперед. Я не хочу потерять ее, враждебно относясь к Леонарду.
Здесь делается еще одно, по-настоящему хорошее дело. Оно может привести к крупному успеху в моей карьере. Я получила возможность читать рабочий вариант, кажется, очень значительного сценария. Один писатель – я поклялась сохранить тайну – работает здесь на съемках «Мертвой жары». Подумать только! Он считает, что я идеально подхожу для главной роли. У меня будет шанс участвовать в пробах на роль. Он работает увлекательно. Берет события, действительно происходящие здесь, и вводит их в сюжет. Создается впечатление, что буквально все в реальной жизни служит для его вдохновенной работы. Я не могу выдавать слишком много. Сценарий об актрисе, которая получает письма от поклонника. Спустя некоторое время он начинает за ней охотиться. Все настолько захватывающе. Я возбуждена, я могу видеть работу настоящего писателя. Я многому учусь у него».
Письмо продолжалось, но превратилось в пустую болтовню о том, что они едят, о прогулках на лодке, о солнечных закатах, о плавании с маской в темной воде.
– Она никогда не упоминала имени писателя? – спросил Харм.
– Не думаю, – Кэтлин, прищурившись, взглянула вверх. – Несколько страниц сценария лежали в вещах, которые нам прислали после ее смерти.
– Можно мне увидеть их? – попросил Харм, стараясь быть сдержанным, хотя ему захотелось закричать.
Кэтлин открыла шкаф, опустилась на колени, порылась в папках с документами, вынула одну и проверила содержимое.
– Вот, пожалуйста. Джеймс обвиняет меня, говорит, что я напоминаю ему барахольщицу. Но, кто знает, не захочется ли посмотреть что-либо из старых вещей. И если уж нет никакой более важной причины, просто для того, чтобы вспомнить.
Еще не прочитав текста, Харм узнал матричный принтер. Точно такой же шрифт, что и в последних письмах. С тех пор, как поклонник отказался от пишущей машинки. Это была весомая находка. Все разговоры в письмах поклонника о сюжете. Кто бы ни писал их, писал и сценарий. Автор пользовался не только своим богатым воображением, но не чурался событий, происходящих в жизни близких ему людей. Как показывали последние письма, для него исчезла разница между реальностью и вымыслом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54