Однако он, может быть, вышел бы из положения лучше, если бы поступил так, как поступил в подобном случае некий человек, нашлемник которого был украшен конской головой. Когда один немец послал ему сказать, что он носит его нашлемник и потому требовал, чтобы он перестал его носить или вышел с ним на поединок, то человек этот спросил: «А какой нашлемник носит этот доблестный рыцарь?»
На что последний ответил: «С конской головой».
Тогда первый сказал: «Голова на моем шлеме кобылья: следовательно, никакого отношения между обоими шлемами нет».
Немец остался удовлетворенным, а тот человек вышел из положения и избег поединка, о котором он едва ли очень мечтал.
Новелла 151

Фацио из Пизы желает гадать по звездам, и отгадывает в кругу многих почтенных людей, но пристыжен Франко Саккетти многими об ращенными к Фацио доводами, на которые он не может ответить
Несколько лет тому назад я, писатель, был в Генуе и находился однажды на Торговой площади в большом кругу образованных людей из разных городов, среди которых был мессер Джованни дель Аньелло с одним близким ему человеком, несколько флорентийцев, высланных из Флоренции, луччане, которые не имели права проживать в Лукке, некий сьенец, не имевший права жить в Сьене, и еще несколько генуэзцев. Там мы беседовали на разные темы, которые часто тщетно обсуждаются любыми разлученными со своей родиной: о новостях, выдумках, надеждах и, наконец, об астрологии. О последней с большим жаром говорил некий пизанский изгнанник по имени Фацио, который рассказывал, что на основании многих небесных знаков он понял, что всякий изгнанник в течение этого года должен вернуться на свою родину. Он ссылался на то, что усмотрел это из пророчеств. Я возражал, говоря, что о событиях, которые должны произойти, ни он, ни кто другой ничего не мог знать наверняка, а он оспаривал это, изображая собой Альфонса, Птоломея, и посмеивался надо мной, точно он видел перед собой, что должно случиться, а я не вижу ничего даже в настоящем. Поэтому я сказал ему: «Фацио, ты величайший астролог, но в присутствии этих людей дай мне правильный ответ: „Что легче знать, прошедшее или будущее?"»
Фацио ответил: «Кто же это не знает! Безрассуден тот, кто не знает вещей, которые он видел перед собой. О том же, что должно случиться, не так-то легко узнать».
Я сказал ему: «Ну, посмотрим, как ты помнишь прошлое, которое так легко вспоминается. Скажи мне, что делал ты в такой-то день, год тому назад?»
Фацио задумался, а я продолжал: «Скажи мне тогда, что делал ты шесть месяцев тому назад?» Он забыл.
«Теперь скажи мне в заключение: какая погода была три месяца тому назад?»
Он задумался и молчал, вытаращив глаза, а я сказал ему: «Нечего так глядеть на меня. Где был ты два месяца тому назад в этот час?»
Он отошел в сторону, а я схватил его за плащ, говоря: «Подожди, взгляни на меня немного. Какой корабль прибыл сюда месяц тому назад? Какой отсюда отплыл?»
Тут Фацио стоит как дурак, а я спрашиваю его: «Что же ты молчишь? Где ты обедал две недели тому назад, у себя или в чужом доме?»
Он ответил: «Подожди немного!»
А я сказал: «Зачем нам ждать? Я не хочу ждать. Что делал ты неделю тому назад в этот час?»
А он попросил: «Дай мне передохнуть».
Я возразил: «Какой отдых нужен тому, кто знает, что должно произойти. Что ты ел четыре дня тому назад?»
Фацио ответил: «Это я тебе скажу». – «Почему же ты молчишь?» Он сказал на это: «Ты уж очень торопишь».
– «Какая же это торопливость! Говори скорее, говори же! Что ел ты вчера утром? Ну, что же ты молчишь?»
Так он отмалчивался почти на все вопросы. Увидя его таким растерянным, я взял его плащ и сказал: «Ставлю десять против одного, что ты не знаешь, спишь ли или бодрствуешь».
Тогда он ответил мне: «Хорош бы я был, ей-богу, если б не знал, что я не сплю».
– «А я говорю тебе, что ты этого не знаешь и никогда не сможешь это доказать».
– «Как так? Разве я не знаю, что я бодрствую?»
Я отвечал: «Так тебе кажется, а также и тому, кто спит, кажется то же самое».
– «Ну, хорошо, – сказал пизанец, – у тебя в голове много всяких силлогизмов».
– «Не знаю, причем тут силлогизмы. Я говорю тебе о веща» естественных и верных, а ты предаешься нелепым фантазиям. Теперь я хочу спросить тебя совсем о другом. Едал ли ты когда-нибудь мушмулу?»
Фацио ответил: «Да, тысячу раз».
– «Тем лучше! Сколько же косточек в мушмуле?»
Фацио ответил: «Я не знаю, я никогда не обращал на это внимания».
– «А если ты не знаешь такой простой вещи, то как можешь ты знать о небесных вещах? Но дальше, – продолжал я, – сколько лет провел ты в доме, в котором живешь?»
Он ответил: «Я прожил в нем шесть лет с месяцами».
– «А сколько раз в день ты спускался и поднимался по своей лестнице?»
– «Когда четыре, когда шесть, когда восемь раз в день».
– «Теперь скажи мне: сколько в твоей лестнице ступенек?»
Пизанец ответил: «Ну, эта карта бита».
А я возразил ему: «Ты прав, говоря, что я побил карту с полным основанием. Ты и многие другие астрологи с вашей фантазией хотите гадать а предсказывать, а на деле вам грош цена. Я слышал всегда, что говорят: что умеет прорицать – будет богат. Ну-ка, взгляни-ка, знаменитый гадатель, на себя. Какой ты теперь богач!»
Так оно и есть, все те люди, которые зевают на звезды и простаивают ночи на крышах, подобно кошкам, устремляют глаза на небо настолько, сто теряют из вида землю, и карманы их всегда пусты. Так я моими доводами пристыдил пизанца Фацио. Когда меня спросили некоторые достойные люди, не вычитал ли я когда-нибудь тех рассуждений, при помощи которых одержал победу над Фацио, в какой-нибудь книге, то я ответил: да, я нашел их в книге, которую всегда ношу при себе, а название ей: «Гадальная книга». Они остались довольны этим объяснением и подивились ему.
Новелла 152

Испанец мессер Джилетто дарит мессеру Бернабо забавного осла, а флорентиец Микелоццо, предполагая, что синьор этот большой любитель ослов, посылает ему пару их, покрытых алым сукном. Дар этот принес ему мало чести, но за ним последовало много забавных вещей
Некий испанский дворянин, по имени Джилетто, направляясь ко гробу господню или возвращаясь оттуда, приехал в Милан; у него был с собой осел, скотинка, забавней которой не было на свете Этот осел служил, становясь на задние ноги, как собачонка французской породы, а когда дворянин говорил ему какие-то слова, то он ходил в таком положении, как бы приплясывая, когда же мессер Джилетто приказывал ему петь, то он ревел совсем по-особому, иначе чем другие ослы, и, наконец, он кувыркался, как человек, и проделывал много других вещей, весьма странных для ослиной породы.
Находясь в Милане, дворянин этот отправился навестить мессера Бернабо и приказал вести за собой названного выше осла. Когда он явился к синьору и принос ему свое почтение, мессер Бернабо, увидя его осла, тотчас взглянул на него и спросил: «Чей это осел?»
Дворянин, стоявший поблизости от него, ответил: «Синьор, он принадлежит мне, и скотина эта такова, что забавнее ее не было на свете».
Осел этот был в прекрасной золоченой сбруе. Услышав ответ дворянина, Бернабо посмотрел на осла, и ему показалось, что сказанное о нем мессером Джилетто справедливо или должно быть справедливо. Он вышел вместе с дворянином в крытый двор и усадил его рядом с собой. Когда осе/ пришел туда же, дворянин спросил Бернабо: «Синьор, не желаете ли вы взглянуть на необыкновенные проделки этого осла?»
Мессер Бернабо, большой охотник до всего необыкновенного, ответив на это дворянину: «Хорошо, пожалуйста».
Поблизости от них проходил случайно некий флорентиец по имени Микелоццо, который видел все штуки этого осла, а также и то, что мессер Бернабо при виде их покатывался со смеху. В конце концов Джилетто, заметив, что эти проделки позабавили синьора, сказал ему! «Синьор, у меня нет ничего лучшего, чтобы преподнести вашей чести. Если осел вам нравится, вы окажете мне большую милость, разреши! оставить его не столько для вас, ибо вашей милости нет нужды в таком пустяке, сколько для ваших слуг, чтобы они могли иногда им позабавиться».
Мессер Бернабо ответил, что ему угодно принять осла, и в тот же самый день подарил мессеру Джилетто дорогого коня, стоившего более ста флоринов, и после того как ему было оказано еще много всяких почестей мессер Джилетто уехал и продолжал свое путешествие. Микелоццо, который все это видел, также распрощался с синьором и тогда же вернулся во Флоренцию. И вот ему пришла в голову несуразная мысль о том, что если он найдет двух хороших ослов и пошлет их от себя синьору, то он войдет у него в большую милость. Потому он тотчас же послал в Кампанью и в Римскую область разыскать пару таких ослов. Дело кончилось тем, что ему нашли двух отличных животных, которые обошлись ему в сто флоринов. Когда этих ослов привели ему во Флоренцию, он послал за шорником, чтобы выяснить, сколько алого сукна следует купить на попону для них, и, узнав это, тотчас же велел купить сколько нужно сукна и, вызвав снова шорника, велел ему скроить две великолепные попоны, которые бы закрывали ослов вместе с ушами. На голове, на груди я на боках он велел сделать, как это принято, гербы Висконти, а под ними свой собственный. Сделав все, как следует быть, он послал ослов, покрытых попонами, синьору в сопровождении слуги, одного пажа верхом и другого пешего, который шел впереди и вел названных животных. Когда это диковинное шествие увидели на улицах Флоренции, люди, как водится, сбежались посмотреть на него и каждый спрашивал: «Ах, что же это такое?»
Слуга отвечал: «Это два осла, которых Микелоццо посылает мессер?
Бернабо».
Кто кривил губы от изумления, кто пожимал плечами, один спрашивал; «Что это? Разве мессер Бернабо стал возчиком?»
Другой: «Уж не приходится ли ему возить мусор?»
Большинство говорило: «Ей-богу, это такая глупая шутка, которой никогда не бывало», и еще много других вещей, какие говорятся в большинстве случаев людьми.
Когда ослы с их слугами были за воротами Сан-Галло, то с ослов сняли попоны и положили их в дорожный мешок; по прибытии в Болонью, прежде чем въехать в город, слуги снова надели их на ослов. Когда же' они вошли в город, то болонцы стали спрашивать: «Что это такое?»
Одни полагали, что это беговые лошади, другие – что это обыкновенные клячи, а потом, увидя что это такое, один говорил другому: «Ей-ей, это ослы!» Они стали спрашивать у слуг: «Что все это означает?»
Слуга отвечал им: «Это два осла, которых один знатный флорентиец дарит миланскому синьору».
В то время как они расспрашивали, один из ослов начал кричать. Тогда некоторые сказали: «Вы посадили бы их, право, в клетку, они так хорошо поют!»
Когда шествие достигло гостиницы Феличе Амманати, то с одной стороны посыпались вопросы, с другой – раздался смех.
– «Что это такое?» – спросил Феличе и многие другие.
Слуга объяснял. – «Проваливай с богом, – говорил каждый, – ведь это никогда не виданное дело, чтобы такому большому синьору дарили двух ослов».
В то время, как стоявшие перед гостиницей глазели на ослов, один из них стал издавать звуки и опорожнять кишечник. Феличе спросил: «А что, Микелоццо приказал вам подарить мне эти звуки и эти извержения?»
И, обернувшись к слуге, прибавил: «Смотрите, когда вы станете передавать ослов синьору, чтобы они не издавали этих громких звуков, потому что вам, пожалуй, за них достанется на орехи».
Слуга отвечал на это: «Постараемся, чтобы дело прошло хорошо; ведь синьор знает отлично, что ослы опорожняются».
Феличе и все находившиеся там флорентийцы и болонцы все-таки не могли взять в толк, чтобы можно было сделать такой подарок, и даже после того как ослов увели, они больше месяца только и говорили, что О них. Я не хочу затягивать рассказа, который мог бы оказаться слишком длинным, так как ослы в своих попонах с гербами торжественно проходили через многие области, и всего того, что думали о них жители Мадены, что говорили в Реджо, как удивлялись этому чуду в Парме, Пьяченце и Лоди, всего того, что говорилось о них в названных городах, где это казалось совершенно небывалым делом, не пересказать и за целый месяц.
Когда они явились в Милан, то сбежалось множество народа поглядеть на них. – «Что это? Что это такое?» Каждый пожимал плечами и не знал, как выразить то, что хотелось сказать. Добравшись до дворца синьора, слуга, сопровождавший ослов, сказал привратнику, что он явился от Микелоццо, чтобы преподнести синьору некий подарок. Привратник увидел через дверь двух ослов, покрытых попонами. Он пошел к синьору, доложил ему об этом и прибавил, что видел как будто двух ослов, покрытых алым сукном. Услышав это, синьор изменился в лице и сказал: «Иди и скажи слуге, чтобы он вошел».
Слуга является к синьору и излагает поручение, данное ему Микелоццо. Синьор, выслушав его, сказал: «Передай Микелоццо, что я сожалею о том, что он посылает мне двух своих товарищей и остается, таким образом, в одиночестве». Он отпустил слугу, послал за некиим человеком, управлявшим всеми его вьючными животными и носившим имя Бергамино да Крема, и приказал ему: «Ступай, прими этих ослов, возьми попоны и вели тотчас же скроить из них кафтан себе и всем другим погонщикам мулов и ослов, которые возят соль из моих солеварен. Гербы, находящиеся на попонах, пускай каждый из этих людей носит на груди и на спине, а герб Микелоццо пусть будет под ними, а тем людям, которые привели ослов, вели подождать ответа».
Бергамино так и сделал; он пошел во двор, взял ослов и поставил их в конюшню, а попоны сложил в одной из комнат. В тот же день он послал за портным и велел ему скроить из алого сукна четыре кафтана – себе и трем другим погонщикам мулов и ослов, служивших при дворе синьора Бернабо. Когда кафтаны были готовы и надеты людьми на себя, на подаренных ослов навязали вьюки, вывели их из Милана, и они вернулись нагруженные овсом, а Бергамино и прочие шли позади. Их спрашивали: «Что это значит, что все вы одеты в красное сукно с гербами и идете позади этих ослов?»
Бергамино ответил: «Один дворянин из Флоренции, по имени Микелоццо, прислал мне в дар этих ослов, покрытых красным сукном, и я ради него сделал из этого сукна одежду себе и вот этим людям».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64