https://wodolei.ru/catalog/shtorky/dlya-uglovyh-vann/
Поднявшись наверх, он сбросил с лестницы вниз все домашние вещи, какие были под рукою, чтобы хорошенько припереть дверь изнутри. При этом он так завалил всю лестницу, что двое носильщиков не смогли бы очистить ее за целый день. Благодаря этому он укрепился настолько, что, как бы ни толкать дверь снаружи, ее нельзя было открыть никоим образом. Видя, что доступ в дом с улицы ему закрыт, каноник решил, что очутился в плохом положении, поняв, что и сырым, и жареным мясом владеет теперь неизвестно кто. Стоя на улице, он очень любезно начинает просить, чтобы ему открыли.
Но Феррантино подходит к окну и говорит: «Ступай себе с богом подобру-поздорову».
– «Ах, открой», – говорит каноник.
А Феррантино отвечает: «Я открываю», и открывал рот.
Видя, что он лишен дома и своих вещей, а сверх того осмеян, каноник отправился к кардиналу и там пожаловался на случившееся.
Тем временем наступает час ужина. Являются гости, которые должны бы ужинать с каноником, и стучатся в дверь. Феррантино подходит к окну: «Что вам нужно?»
– «Мы пришли поужинать с мессером Франческо».
Феррантино говорит им: «Вы ошиблись дверью; здесь нет ни мессера Франческо, ни мессера Тедеско».
Гости стоят некоторое время как бы в недоумении, но затем возвращаются все-таки снова и опять стучат в дверь. Феррантино вторично подходит к окну: «Я вам сказал, что он не живет здесь; сколько раз мне повторять вам это? Если вы не уйдете я плесну вам на голову что-то такое, что навоняет, и было бы для вас лучше, если бы вы совсем сюда не приходили». И он начинает бросать изнутри в дверь камни, чтобы наделать побольше шума.
Словом гости подобру да поздорову пошли ужинать к себе домой, где поесть им пришлось плохо. Каноник же, который пошел жаловаться к кардиналу и приготовил такой хороший ужин, должен был раздобывать себе другой ужин и другое пристанище. Не помогло и то, что кардинал послал человека сказать, чтобы Феррантино вышел из названного дома: как только кто-нибудь начинал стучаться в наружную дверь, подле него падал большой камень, и потому каждый обращался сейчас же вспять.
Когда все бывшие вне дома поустали, Феррантино говорит Катарине: «Давай-ка, поужинаем: я теперь обсох».
Катарина отвечала ему: «Ты бы лучше открыл дверь тому, чей это дом, и пошел к себе».
Феррантино говорит ей: «Это мой дом; этот ужин приготовил для меня нынче вечером милосердный бог. Неужели ты хочешь, чтобы я отказался от дара, который послал мне такой синьор? Ты совершила смертный грех уже тем только, что это сказала».
Напрасно она гнала его; волей-неволей пришлось ей, в конце концов, подать на стол приготовленные блюда и самой сесть с Феррантино. Поужинали они оба очень хорошо. Затем, когда остатки блюд были прибраны, Феррантино спросил ее: «Где здесь спальня? Пойдем спать».
Катарина говорит ему: – «Ты обсох, наелся досыта, а теперь хочешь спать? Неладно ты поступаешь!»
Феррантино отвечает ей: «Ах, Катарина, что бы сказала ты мне, если бы я своим приходом ухудшил твое положение? Я застал тебя стряпающею для других, как служанку, а обошелся с тобой, как с дамой. И если бы мессер Франческо и его гости вернулись сюда к ужину, твоя доля оказалась бы очень тощей, между тем как благодаря мне она выросла больше чем вдвое, и ты заслужила рай, потому что помогла мне, который был совершенно промокшим и голодным».
Катарина отвечает ему: «Ты человек не благородного происхождения, так как иначе не делал бы таких вещей».
Феррантино говорит ей: «Я – человек благородного происхождения, и даже граф, не то, что те, кто должны были здесь ужинать. И так как ты сделала доброе дело, то пойдем теперь спать».
Катарина упиралась, но, в конце концов, все же улеглась с Феррантино, на той даже кровати, на которой она спала с каноником. Так всю ночь и обсушивался подле нее Феррантино, а встав поутру, оставался в этом доме до тех пор, пока хватило приготовленных блюд, что продолжалось больше трех дней. Тем временем мессер Франческо бродил по Тоди, поглядывая иногда издали в сторону своего дома, как человек спятивший с ума, и время от времени подсылал посмотреть, не вышел ли из дома Феррантино. Если же кто-нибудь подходил к дому каноника, то из окон в него летели камни. В конце концов, когда все кушанья были съедены, Феррантино вышел из дома через заднюю дверь, потому что выбраться через ту, которая вела на улицу, было невозможно из-за выброшенного на лестницу множества домашних вещей; выйдя, он отправился в свой бедный и плохо обставленный дом, где его паж и два коня за это время плохо кормились; тут он раскаялся.
Мессер Франческо вернулся в свой дом через заднюю дверь, и ему пришлось вместо ужина порядком повозиться и заняться починкою многих поврежденных вещей. Катарина же намекнула ему на то, что она все время сопротивлялась и защищалась от Феррантино и что ему ничего не удалось от нее добиться. Затем, по жалобе каноника, кардинал послал за истцом и ответчиком и предложил Феррантино оправдаться от обвинения, которое было против него возбуждено. В оправдание свое Феррантино сказал: «Мессер кардинал, вы проповедуете нам постоянно, что мы должны быть милосердны в отношении ближнего. Однажды, возвращаясь с похода совершенно промокший и будучи еле живым, я не нашел у себя в доме ни огня, ни чего-либо другого нужного, а умирать мне не хотелось. По воле божьей попал я в дом достопочтенного духовного лица, которое присутствует здесь, и, найдя там пылавший огонь, а на нем горшки и жаркое, я стал обсушиваться у огня, не беспокоя никого и никому не досаждая. Этот человек явился туда и стал говорить мне грубости и требовать, чтобы я вышел из дома. Я продолжал просить его добром, чтобы он позволил мне обсушиться, но ничто не помогло; он бросился на меня со шпагой в руке, стараясь убить меня. Чтобы не быть убитым, я схватил свою шпагу, дабы защититься от нападавшего и выйти в наружную дверь. Когда же он вышел на улицу, чтобы действовать свободнее и убить меня, лишь только я выйду из двери, я заперся изнутри, оставив его на улице, исключительно из страха смерти. Так просидел я, этого страха ради, бог знает в каком положении, до сегодняшнего дня. Если вы хотите осудить меня, то знайте, что виноват он. Я от этого ничего не потеряю; я могу уйти и оставаться в своем доме: из него я не выйду, потому что не знаю чего бы ради мне выходить; ведь что касается меня, то я считаю себя обиженным им».
Выслушав это, кардинал отозвал каноника в сторону и сказал ему: «Что ты хочешь сделать? Ты видишь, что он говорит? Ты понимаешь, конечно, кто он такой. Я полагаю, что вам обоим лучше помириться, чем тебе препираться с таким человеком, подобно наемному солдату». Каноник согласился с этим.
Подобным же образом отозвал в сторону кардинал и Феррантино и склонил и его пойти на мировую; однако дело не обошлось без того, что каноник долгое время косо смотрел на Феррантино.
Таким образом, обсохнув, наевшись досыта за три дня и получив от любовницы каноника то удовольствие, какого он добивался, Феррантино обрел полный мир. И я хотел бы, чтобы такой же мир обрели все миряне или светские люди, живя в неге и излишествах клериков, и чтобы с яствами их, пирами и любовницами случалось всегда то же самое, что случилось с этим благородным каноником, ибо под почтенным обликом святости они предаются порокам обжорства, сластолюбия и другим, вволю, без всякого удержу.
Новелла 35
Один клерик, не знающий no – латыни, хочет при поддержке кардинала, у которого он служит, ходатайствовать перед папой Бонифацием о бенефиции, объясняя при этом, что такое слово terribile
И для того, чтобы показать хорошенько, как значительная часть клериков получают бенефиции, не будучи ни учеными, ни скромными, я расскажу здесь небольшую новеллу, которую ты, читатель, вероятно, хорошо знаешь.
Во времена папы Бонифация у одного из его кардиналов состоял прислужником некий попик, который не то что не знал по-латыни, но едва умел читать. Желая вывести его в люди, названный кардинал велел ему написать прошение, чтобы исходатайствовать у святого отца какой-нибудь бенефиций. И, зная хорошо неотесанность нашего попика, он сказал ему: «Поди сюда. Я велел тебе написать прошение и хочу, чтобы ты передал его святому отцу, и сам сведу тебя к нему. Ступай смело, хотя он и спросит тебя кое-что по-латыни. Если ты сам сумеешь ответить на то, о чем он спросит, отвечай и не бойся; если же не поймешь вопроса и не сумеешь ответить, то взгляни на меня – я буду стоять подле папы и подам тебе знак насчет того, что ты должен говорить, так что ты меня сможешь понять. И как ты поймешь меня, так и отвечай».
Попик, который сумел бы лучше съесть чашку бобов, сказал: «Я сделаю так».
Кардинал составил прошение, передал его попику, привел его к папе и представил его святейшеству. Бросившись на колени, попик подал ему прошение. Кардинал стал подле папы и повернулся к попику только для того, чтобы подать ему знак насчет того, что ему следует говорить, если понадобится. Когда папа принял прошение, он его прочел; и, взглянув на названного клерика и соображая о том, что бы это был за человек, спросил его: «Quid est Terribilis?»
Услышав это столь страшное слово и не зная что ответить, клерик смотрел на кардинала, который двигал рукой, как делают, когда кадят кадилом. И клерик, подумав над знаком, который ему подавали, сказал развязно: «Это то, что у осла, когда оно напряжено, святой отец».
Услышав это, папа как будто сказал: «Он ответил, как мог. И что может быть страшнее этой вещи?» И сказал: «Fiat, fiat», и, обратившись к кардиналу, промолвил со смехом: «Уводи его; fiat, fiat».
Так и было сделано.
Как невежественен был этот попик, не поразмысливший о том, что и перед кем он говорит, давая свое объяснение! И за это он получил бенефиций! А ведь, если бы он знал что-нибудь, то, может быть, и не получил бы ничего. И, быть может, именно это невежество было причиной достижения им более высокого сана, как это часто случается со многими. В чьи только руки не попадает господь наш, у кого разума меньше, нежели у бессмысленных животных!
Новелла 36
Трое флорентийцев, каждый сам по себе, бегут к приорам с новыми донесениями относительно войны между флорентийцами и пизанцами и рассказывают, что видели вещи, к которым они не подходили и за сто миль, а кроме того, еще говорят, что сделали нечто и сами не знают что
Трое флорентийцев в этой новелле знали еще меньше о том, что говорили, нежели попик в предыдущей.
Во время последней войны флорентийцев с пизанцами, когда англичане, державшие сторону пизанцев, направились к флорентийским владениям, некто Джеппо Каниджани, находившийся в ту пору в своем имении в Сан-Кашано, напуганный шумом воды или ветра, какой бывает в плохую погоду, решил, что это может быть шум от неприятельского войска и что ему следует донести об этом флорентийской синьории, чтобы заслужить ее милость. Поэтому, сев на коня, он во весь опор помчался е город и прискакал во дворец приоров. Войдя к синьорам, он сказал, что приехал из Сан-Кашано и что враги со страшным шумом подвигаются к Флоренции.
Синьоры спрашивают его, видел ли он их. Джеппо заявил, что не видел, но слышал их.
– «Как же ты их слышал?»
А тот стал говорить, что слышал сильный шум.
Приоры говорят: «А почему ты знаешь, что шум этот от врагов?»
Джеппо ответил: «Это были либо всадники, либо вода».
Синьоры пожали плечами и поблагодарили его, а он пошел с богом.
Второй случай был с неким человеком по имени Джованини да Пидзано. Однажды, едучи верхом на своей кляче за воротами Сан-Никколо, он увидел несколько волов, которые бежали к названным воротам, и решив, что за ними гонится неприятель, он пришпорил свою кобылу и пустился в город, опережая волов, и проскакал, не останавливаясь, пока не очутился перед названными приорами, которым и сообщил: «Помилуй бог, все сбросившие с себя ярмо волы бегут в город через ворота Сан-Никколо».
Приоры принимают к сведению сказанное им, как и сказанное другим выше, и говорят ему, чтобы он был настороже и почаще приносил им вести.
Третий случай был с неким человеком по имени Пьеро Фастелли, который, хотя и был торговцем, имел, однако, обыкновение, вооружившись арбалетом и облекшись в панцирь, выходить в военное время из города пешком, иногда на милю, а иногда и на две. Случилось так, что, когда англичане находились подле стана пизанцев на равнине Риполе, милях в двух от Флоренции, и в течение нескольких дней стояла ненастная погода, дождливая и туманная, однажды утром Пьеро вышел за ворота на расстояние, может быть, одного выстрела из арбалета и пустил в песчаный берег Арно дротик. После этого он вернулся во Флоренцию, отправился тотчас же к приорам и сказал «Синьоры, я подошел совсем близко к стану врагов и пустил в него дротик к немалому их ущербу; только густой туман не дал мне разглядеть его размеры».
Синьоры переглядываются и говорят: «Пьеро, таких, как ты, нам нужно было бы побольше, чтобы разбить врагов достаточно и пятидесяти таких дротиков. Ступай и старайся стрелять из лука, да приноси нам вести почаще».
Таким образом, синьоры эти были оповещены в течение нескольких дней тремя достопочтенными воинами о трех таких вещах, что против них не устоял бы и Дабуда. И потому, кто привык к торговле, не может знать, что такое война; потому-то коммуны и распадаются, если не живут мирно; ведь, занимаясь своим делом, горожане говорят: «Мы поразили врагов», совершенно так же, как поступает муха, сидящая на шее у вола, которая, когда ее спрашивают: «Что ты делаешь, муха?», отвечает: «Мы пашем».
Новелла 37
Бернардо ди Нерино, прозванный Кроче, когда ему пришлось поспорить по очереди с тремя флорентийцами, посрамляет каждого в отдельности одним только словом
Гораздо лучше знал то, что говорил о трех вещах с тремя людьми, с которыми у него вышел спор, тот, о ком я расскажу теперь.
Бернардо ди Нерино, прозванный Кроче, был сперва старьевщиком, к был он в ту пору таким крепким и выносливым, что брал в рот скорпионов и разгрызал их зубами, и то же самое делал он с жабами и разным еще более ядовитым мелким зверьем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Но Феррантино подходит к окну и говорит: «Ступай себе с богом подобру-поздорову».
– «Ах, открой», – говорит каноник.
А Феррантино отвечает: «Я открываю», и открывал рот.
Видя, что он лишен дома и своих вещей, а сверх того осмеян, каноник отправился к кардиналу и там пожаловался на случившееся.
Тем временем наступает час ужина. Являются гости, которые должны бы ужинать с каноником, и стучатся в дверь. Феррантино подходит к окну: «Что вам нужно?»
– «Мы пришли поужинать с мессером Франческо».
Феррантино говорит им: «Вы ошиблись дверью; здесь нет ни мессера Франческо, ни мессера Тедеско».
Гости стоят некоторое время как бы в недоумении, но затем возвращаются все-таки снова и опять стучат в дверь. Феррантино вторично подходит к окну: «Я вам сказал, что он не живет здесь; сколько раз мне повторять вам это? Если вы не уйдете я плесну вам на голову что-то такое, что навоняет, и было бы для вас лучше, если бы вы совсем сюда не приходили». И он начинает бросать изнутри в дверь камни, чтобы наделать побольше шума.
Словом гости подобру да поздорову пошли ужинать к себе домой, где поесть им пришлось плохо. Каноник же, который пошел жаловаться к кардиналу и приготовил такой хороший ужин, должен был раздобывать себе другой ужин и другое пристанище. Не помогло и то, что кардинал послал человека сказать, чтобы Феррантино вышел из названного дома: как только кто-нибудь начинал стучаться в наружную дверь, подле него падал большой камень, и потому каждый обращался сейчас же вспять.
Когда все бывшие вне дома поустали, Феррантино говорит Катарине: «Давай-ка, поужинаем: я теперь обсох».
Катарина отвечала ему: «Ты бы лучше открыл дверь тому, чей это дом, и пошел к себе».
Феррантино говорит ей: «Это мой дом; этот ужин приготовил для меня нынче вечером милосердный бог. Неужели ты хочешь, чтобы я отказался от дара, который послал мне такой синьор? Ты совершила смертный грех уже тем только, что это сказала».
Напрасно она гнала его; волей-неволей пришлось ей, в конце концов, подать на стол приготовленные блюда и самой сесть с Феррантино. Поужинали они оба очень хорошо. Затем, когда остатки блюд были прибраны, Феррантино спросил ее: «Где здесь спальня? Пойдем спать».
Катарина говорит ему: – «Ты обсох, наелся досыта, а теперь хочешь спать? Неладно ты поступаешь!»
Феррантино отвечает ей: «Ах, Катарина, что бы сказала ты мне, если бы я своим приходом ухудшил твое положение? Я застал тебя стряпающею для других, как служанку, а обошелся с тобой, как с дамой. И если бы мессер Франческо и его гости вернулись сюда к ужину, твоя доля оказалась бы очень тощей, между тем как благодаря мне она выросла больше чем вдвое, и ты заслужила рай, потому что помогла мне, который был совершенно промокшим и голодным».
Катарина отвечает ему: «Ты человек не благородного происхождения, так как иначе не делал бы таких вещей».
Феррантино говорит ей: «Я – человек благородного происхождения, и даже граф, не то, что те, кто должны были здесь ужинать. И так как ты сделала доброе дело, то пойдем теперь спать».
Катарина упиралась, но, в конце концов, все же улеглась с Феррантино, на той даже кровати, на которой она спала с каноником. Так всю ночь и обсушивался подле нее Феррантино, а встав поутру, оставался в этом доме до тех пор, пока хватило приготовленных блюд, что продолжалось больше трех дней. Тем временем мессер Франческо бродил по Тоди, поглядывая иногда издали в сторону своего дома, как человек спятивший с ума, и время от времени подсылал посмотреть, не вышел ли из дома Феррантино. Если же кто-нибудь подходил к дому каноника, то из окон в него летели камни. В конце концов, когда все кушанья были съедены, Феррантино вышел из дома через заднюю дверь, потому что выбраться через ту, которая вела на улицу, было невозможно из-за выброшенного на лестницу множества домашних вещей; выйдя, он отправился в свой бедный и плохо обставленный дом, где его паж и два коня за это время плохо кормились; тут он раскаялся.
Мессер Франческо вернулся в свой дом через заднюю дверь, и ему пришлось вместо ужина порядком повозиться и заняться починкою многих поврежденных вещей. Катарина же намекнула ему на то, что она все время сопротивлялась и защищалась от Феррантино и что ему ничего не удалось от нее добиться. Затем, по жалобе каноника, кардинал послал за истцом и ответчиком и предложил Феррантино оправдаться от обвинения, которое было против него возбуждено. В оправдание свое Феррантино сказал: «Мессер кардинал, вы проповедуете нам постоянно, что мы должны быть милосердны в отношении ближнего. Однажды, возвращаясь с похода совершенно промокший и будучи еле живым, я не нашел у себя в доме ни огня, ни чего-либо другого нужного, а умирать мне не хотелось. По воле божьей попал я в дом достопочтенного духовного лица, которое присутствует здесь, и, найдя там пылавший огонь, а на нем горшки и жаркое, я стал обсушиваться у огня, не беспокоя никого и никому не досаждая. Этот человек явился туда и стал говорить мне грубости и требовать, чтобы я вышел из дома. Я продолжал просить его добром, чтобы он позволил мне обсушиться, но ничто не помогло; он бросился на меня со шпагой в руке, стараясь убить меня. Чтобы не быть убитым, я схватил свою шпагу, дабы защититься от нападавшего и выйти в наружную дверь. Когда же он вышел на улицу, чтобы действовать свободнее и убить меня, лишь только я выйду из двери, я заперся изнутри, оставив его на улице, исключительно из страха смерти. Так просидел я, этого страха ради, бог знает в каком положении, до сегодняшнего дня. Если вы хотите осудить меня, то знайте, что виноват он. Я от этого ничего не потеряю; я могу уйти и оставаться в своем доме: из него я не выйду, потому что не знаю чего бы ради мне выходить; ведь что касается меня, то я считаю себя обиженным им».
Выслушав это, кардинал отозвал каноника в сторону и сказал ему: «Что ты хочешь сделать? Ты видишь, что он говорит? Ты понимаешь, конечно, кто он такой. Я полагаю, что вам обоим лучше помириться, чем тебе препираться с таким человеком, подобно наемному солдату». Каноник согласился с этим.
Подобным же образом отозвал в сторону кардинал и Феррантино и склонил и его пойти на мировую; однако дело не обошлось без того, что каноник долгое время косо смотрел на Феррантино.
Таким образом, обсохнув, наевшись досыта за три дня и получив от любовницы каноника то удовольствие, какого он добивался, Феррантино обрел полный мир. И я хотел бы, чтобы такой же мир обрели все миряне или светские люди, живя в неге и излишествах клериков, и чтобы с яствами их, пирами и любовницами случалось всегда то же самое, что случилось с этим благородным каноником, ибо под почтенным обликом святости они предаются порокам обжорства, сластолюбия и другим, вволю, без всякого удержу.
Новелла 35
Один клерик, не знающий no – латыни, хочет при поддержке кардинала, у которого он служит, ходатайствовать перед папой Бонифацием о бенефиции, объясняя при этом, что такое слово terribile
И для того, чтобы показать хорошенько, как значительная часть клериков получают бенефиции, не будучи ни учеными, ни скромными, я расскажу здесь небольшую новеллу, которую ты, читатель, вероятно, хорошо знаешь.
Во времена папы Бонифация у одного из его кардиналов состоял прислужником некий попик, который не то что не знал по-латыни, но едва умел читать. Желая вывести его в люди, названный кардинал велел ему написать прошение, чтобы исходатайствовать у святого отца какой-нибудь бенефиций. И, зная хорошо неотесанность нашего попика, он сказал ему: «Поди сюда. Я велел тебе написать прошение и хочу, чтобы ты передал его святому отцу, и сам сведу тебя к нему. Ступай смело, хотя он и спросит тебя кое-что по-латыни. Если ты сам сумеешь ответить на то, о чем он спросит, отвечай и не бойся; если же не поймешь вопроса и не сумеешь ответить, то взгляни на меня – я буду стоять подле папы и подам тебе знак насчет того, что ты должен говорить, так что ты меня сможешь понять. И как ты поймешь меня, так и отвечай».
Попик, который сумел бы лучше съесть чашку бобов, сказал: «Я сделаю так».
Кардинал составил прошение, передал его попику, привел его к папе и представил его святейшеству. Бросившись на колени, попик подал ему прошение. Кардинал стал подле папы и повернулся к попику только для того, чтобы подать ему знак насчет того, что ему следует говорить, если понадобится. Когда папа принял прошение, он его прочел; и, взглянув на названного клерика и соображая о том, что бы это был за человек, спросил его: «Quid est Terribilis?»
Услышав это столь страшное слово и не зная что ответить, клерик смотрел на кардинала, который двигал рукой, как делают, когда кадят кадилом. И клерик, подумав над знаком, который ему подавали, сказал развязно: «Это то, что у осла, когда оно напряжено, святой отец».
Услышав это, папа как будто сказал: «Он ответил, как мог. И что может быть страшнее этой вещи?» И сказал: «Fiat, fiat», и, обратившись к кардиналу, промолвил со смехом: «Уводи его; fiat, fiat».
Так и было сделано.
Как невежественен был этот попик, не поразмысливший о том, что и перед кем он говорит, давая свое объяснение! И за это он получил бенефиций! А ведь, если бы он знал что-нибудь, то, может быть, и не получил бы ничего. И, быть может, именно это невежество было причиной достижения им более высокого сана, как это часто случается со многими. В чьи только руки не попадает господь наш, у кого разума меньше, нежели у бессмысленных животных!
Новелла 36
Трое флорентийцев, каждый сам по себе, бегут к приорам с новыми донесениями относительно войны между флорентийцами и пизанцами и рассказывают, что видели вещи, к которым они не подходили и за сто миль, а кроме того, еще говорят, что сделали нечто и сами не знают что
Трое флорентийцев в этой новелле знали еще меньше о том, что говорили, нежели попик в предыдущей.
Во время последней войны флорентийцев с пизанцами, когда англичане, державшие сторону пизанцев, направились к флорентийским владениям, некто Джеппо Каниджани, находившийся в ту пору в своем имении в Сан-Кашано, напуганный шумом воды или ветра, какой бывает в плохую погоду, решил, что это может быть шум от неприятельского войска и что ему следует донести об этом флорентийской синьории, чтобы заслужить ее милость. Поэтому, сев на коня, он во весь опор помчался е город и прискакал во дворец приоров. Войдя к синьорам, он сказал, что приехал из Сан-Кашано и что враги со страшным шумом подвигаются к Флоренции.
Синьоры спрашивают его, видел ли он их. Джеппо заявил, что не видел, но слышал их.
– «Как же ты их слышал?»
А тот стал говорить, что слышал сильный шум.
Приоры говорят: «А почему ты знаешь, что шум этот от врагов?»
Джеппо ответил: «Это были либо всадники, либо вода».
Синьоры пожали плечами и поблагодарили его, а он пошел с богом.
Второй случай был с неким человеком по имени Джованини да Пидзано. Однажды, едучи верхом на своей кляче за воротами Сан-Никколо, он увидел несколько волов, которые бежали к названным воротам, и решив, что за ними гонится неприятель, он пришпорил свою кобылу и пустился в город, опережая волов, и проскакал, не останавливаясь, пока не очутился перед названными приорами, которым и сообщил: «Помилуй бог, все сбросившие с себя ярмо волы бегут в город через ворота Сан-Никколо».
Приоры принимают к сведению сказанное им, как и сказанное другим выше, и говорят ему, чтобы он был настороже и почаще приносил им вести.
Третий случай был с неким человеком по имени Пьеро Фастелли, который, хотя и был торговцем, имел, однако, обыкновение, вооружившись арбалетом и облекшись в панцирь, выходить в военное время из города пешком, иногда на милю, а иногда и на две. Случилось так, что, когда англичане находились подле стана пизанцев на равнине Риполе, милях в двух от Флоренции, и в течение нескольких дней стояла ненастная погода, дождливая и туманная, однажды утром Пьеро вышел за ворота на расстояние, может быть, одного выстрела из арбалета и пустил в песчаный берег Арно дротик. После этого он вернулся во Флоренцию, отправился тотчас же к приорам и сказал «Синьоры, я подошел совсем близко к стану врагов и пустил в него дротик к немалому их ущербу; только густой туман не дал мне разглядеть его размеры».
Синьоры переглядываются и говорят: «Пьеро, таких, как ты, нам нужно было бы побольше, чтобы разбить врагов достаточно и пятидесяти таких дротиков. Ступай и старайся стрелять из лука, да приноси нам вести почаще».
Таким образом, синьоры эти были оповещены в течение нескольких дней тремя достопочтенными воинами о трех таких вещах, что против них не устоял бы и Дабуда. И потому, кто привык к торговле, не может знать, что такое война; потому-то коммуны и распадаются, если не живут мирно; ведь, занимаясь своим делом, горожане говорят: «Мы поразили врагов», совершенно так же, как поступает муха, сидящая на шее у вола, которая, когда ее спрашивают: «Что ты делаешь, муха?», отвечает: «Мы пашем».
Новелла 37
Бернардо ди Нерино, прозванный Кроче, когда ему пришлось поспорить по очереди с тремя флорентийцами, посрамляет каждого в отдельности одним только словом
Гораздо лучше знал то, что говорил о трех вещах с тремя людьми, с которыми у него вышел спор, тот, о ком я расскажу теперь.
Бернардо ди Нерино, прозванный Кроче, был сперва старьевщиком, к был он в ту пору таким крепким и выносливым, что брал в рот скорпионов и разгрызал их зубами, и то же самое делал он с жабами и разным еще более ядовитым мелким зверьем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64