Оба маленькие, они поднялись по ступенькам мимо стоявших, смутно различимых во мгле людей.
Послышался тихий голос:
– Подойди, Георгий, простись…
Георгий медленно подошел к покойнику и, как во сне, поцеловал лоб и руку старца. Он смотрел на руки лирника, не отрывая глаз. Кто-то взял его за плечи и увел от стола.
Георгий не видел рыбака Ефима и его сына, мимо которых провели его, не видел молодого гончара Петра и других незнакомых людей, не понял даже, кто его ведет, и только, услышав слова «Отпеваем брата нашего…», узнал попа Матвея.
– Добрые люди к нам принесли, мы же погребение совершим, – тихо объяснил священник. – Тебе спасибо, Георгий, за отрока… Братство наше опеку возьмет. Вырастим в мужа достойного.
Знакомый голос отца Матвея постепенно возвращал его к действительности. Они вошли в дом священника, в комнаты, куда так часто приходил Георгий читать Псалтырь и Часослов, по которым знакомился с грамотой.
Матвей усадил юношу на скамью и сам сел рядом.
– Отдохни! Утомлен небось да и смущен не в меру. Ты ныне многое видел.
Поп Матвей сделал паузу и как-то по-новому, испытующе взглянул в глаза юноши.
– Многие знают о нашем братстве не только в Полоцке. Да мало кому ведомо, что творится в нем, – продолжал священник. – Собрались мы поначалу, как братья. Будто б равно для всех, а теперь, стыдно сказать, бедные нас покидают, богатые только о себе думают… городские купцы на дело наше скупятся, в братстве, как в своем дому, распоряжаются, о поспольстве не думают. Нам же людей к свету вести надобно. Грамоту дать им. Защитить от латинства поганого. Школы нужны. Вот и складываем по крупинке казну братскую. Ты видел один из тайников наших. Никому о том не обмолвись… Поклянись, Георгий.
Георгий повторил за отцом Матвеем слова клятвы.
– Жаден и лют воевода, – снова заговорил Матвей, – всего нас может лишить. А помощь многим нужна, неимущим, убогим… Вот и тебе, Георгий…
– Я не убогий, – возразил юноша.
– Знаю, – ответил Матвей, – да много ли даст тебе брат Иван, коли из дому уйдешь? Говорил я с ним…
Георгий взглянул на священника удивленно и встревоженно.
– О желании своем из дома уйти я с вами тайно делился, – с упреком сказал он, – зачем же брату открыли и… Решение мое твердое. Уговорами никто не удержит. Я уйду! И гроша от брата не попрошу…
Матвей улыбнулся:
– Вон какая сила в тебе! А я не для уговоров. Иди. Только подумай о том, для чего науки постичь хочешь? Не для себя одного, разумею, человек грамоту изучает и не для одного себя постигает науки. Дело твое мы нашим общим считаем. Верю, вернешься в град свой, вместе людей к свету поведем. Будешь в братстве нашем за старшего. Ты и сейчас более многих из нас преуспел. И помощь не токмо тебе, но и от тебя ждем.
– Спасибо, отец Матвей.
Матвей встал, прошелся по горнице, потом спросил:
– Голоден ты? Я велю накормить.
Георгий отказался. Он забыл о голоде, обо всем, что сейчас могло помешать ему разобраться в нахлынувших мыслях. Нужно было остаться одному, обдумать.
Прощаясь, отец Матвей еще раз предупредил Георгия:
– Что видел, что слышал, никому не сказывай. Ни своим, ни чужим. Будет брат Иван спрашивать, помолчи. Он теперь заодно с купцами-старшинами. Мы от них потихоньку дело свое правим… А иной раз и против воли их…
Взволнованный шел Георгий домой. Он и раньше замечал, как с некоторого времени начали появляться в полоцком братстве признаки раскола, скрытой вражды между верхушкой – богатыми купцами, разбогатевшими старшинами цехов – и рядовыми, бедными братчиками.
Отец Матвей, горбун-садовник, Петр-гончар да еще несколько бедных ремесленников понимали задачи братства иначе, чем именитые купцы города. Его брат Иван, как теперь стало ясно Георгию, был в другом, враждебном юноше лагере. Потому и хоронили тайно Андрона, что знали: не захотят купцы-братчики открыто выступать против воеводы Глебовича ради какого-то лирника.
Жизнь предстала перед Георгием в суровом и жестоком своем проявлении.
Шла борьба. Простые люди копили гнев и силу, жертвуя многим ради далекой цели. Георгий был на их стороне… Так мог ли он продолжать жить под одной крышей со старшим братом?
С гордостью думал юноша о том, что его желание покинуть родной дом ради науки теперь приобретает еще новый смысл. Он уйдет в далекие земли, чтобы вернуться сюда. Здесь его будут ждать. Здесь в нем нуждаются.
Напрасно Иван видит в нем малолетнего, неспособного к делу хлопца. Сегодня ему открылось многое…
Он не предполагал, что борьба зашла так далеко, что она привела к тайному сговору внутри самого братства.
Войдя в сени дома, Георгий столкнулся с Настей, женой брата Ивана. Добрая, всегда веселая женщина всплеснула руками.
– Ой, Юрочка, – вскрикнула она, – иди к Ивану скорее!..
Георгий вошел в горницу. Иван, сгорбившись, сидел в углу и едва взглянул на брата.
Ивану Скорине было всего двадцать четыре года, но он казался старше своих лет. Длинное тощее лицо его с русой бородкой, подстриженной на немецкий манер, всегда было серьезным и озабоченным. Он не любил ни праздного веселья, ни пустой болтовни. К торговому делу Иван был привязан с малых лет, а в последние годы жизни отца был ему правой рукой.
– Доброго сына вырастил Лука, – говорили полочане, – не по летам смышлен.
А владелец богатого торгового дома в Познани, немец Клаус Габерланд, издавна имевший дела со Скориной, многозначительно поднимая палец, предсказывал:
– О, герр Иоганн… Большой купец растет!
После смерти Луки Скорины полоцкое купечество радушно приняло его наследника, Ивана, в свою среду. Именитые купцы приглашали его на деловые советы и семейные праздники. Ивана даже выбрали в радцы – советчиком полоцкого магистрата. Стал он и членом церковного братства, примкнув к богатым старшинам. Иван был грамотнее многих здешних горожан, и то, что довелось ему видеть в Новгороде и Гданьске, в Риге и Вильне, не прошло даром. Он заботился и об учении младшего брата Георгия, которого любил и которому теперь заменял отца. Слыша от отца Матвея об успехах Георгия в книжной премудрости, Иван радовался. Но потом поведение Георгия стало его тревожить. Пора бы хлопцу привыкать к торговому делу, ведь скоро он станет его компаньоном, а тот и не думал об этом.
Правда, Юрка (так называли Георгия дома) не отказывался посидеть в лавке или сбегать куда-либо по поручению брата, но Иван замечал, что делает это он равнодушно, без интереса к делу, начатому еще их прадедом. Видел, что Георгий стремится как можно скорее отделаться от поручения и запереться со своими книгами или уйти в монастырскую библиотеку, где нередко он проводил целые дни.
Иван уже давно собирался поговорить с братом, наставить его на истинный путь, да все откладывал этот не очень приятный для него разговор. А тут, будто гром в ясный день, пришли в дом к нему, именитому купцу, заседавшему в магистрате, воеводские стражники. Требовали выдать брата и грозили упрятать его в колоду за буянство и смуту.
Этого Иван стерпеть не мог. Он кое-как уладил дело, сунув конопатому доносчику тугой кошелек, но все же эта история порочила доброе имя и вредила торговому делу, чего Иван боялся пуще всего.
Иван Скорина, как и другие полоцкие купцы, возмущался своевольством Станислава Глебовича и дал свою подпись под известной уже нам челобитной, но, как и другие купцы, подписать вторую челобитную наотрез отказался. Вместе с богатыми старшинами теперь он искал мирного согласия с воеводой.
Когда вошел Георгий, Иван как раз думал о том, что пора положить конец слишком вольной жизни брата.
Георгий поклонился и хотел пройти мимо, но брат остановил его.
– Погоди! – начал он, чувствуя приближающуюся волну гнева. – Подивись, на кого похож стал.
Выглядел Георгий действительно не по-праздничному. Новый кафтан во многих местах порван, сорочка и сапоги измазаны глиной. На лице, потемневшем от пыли, ссадины.
Иван оглядел его злыми глазами.
– Мало я потратил кошту на твое учение, а семье какой прибыток? Что молчишь? Кабы не гроши мои, сидеть бы тебе вместе с Андроном слепым в колоде.
– Иван, – тихо сказал Георгий, – слепца Андрона воеводские люди убили.
Иван помолчал, потом, отойдя к окну, сказал нехотя:
– На воеводе сей грех. А тебе в такие дела соваться незачем. – И снова, повернувшись к Георгию, заговорил горячо: – Отец наш, царство ему небесное, об убогих думал не меньше твоего и себя не забывал. А ты?.. Одумайся, Юрка!
– Отпусти меня, Иван. За наукой… – вдруг сказал Георгий.
– По нашему торговому делу твоей науки станет. Вот, думаю, сладим струги в Ригу, тебя за старшего пошлю. Плыви!.. Там тебе и правда, и наука. Отцовы прибытки умножим и людишкам вокруг кормиться дадим…
– Отпусти меня, брат! – упрямо повторил Георгий. – А коли согласия твоего не будет, я сам уйду…
Иван подскочил к брату:
– Сам уйдешь?.. Не уйдешь! В погреб запру! На хлеб и воду!..
В дверь просунулась Настя.
– Иван! – сказала она ласково. – За что же ты на него? Хлопец с утра не пивши, не евши.
Но Иван был вне себя от ярости.
– Отныне Юрку из дому не выпускать. И с людьми ему не встречаться, пока вся дурь из головы не уйдет! – визгливо крикнул он и быстро вышел из горницы.
Настя с сочувствием смотрела на Георгия. Она знала, что Иван упрям и решений своих не меняет.
– Ой, Юрочка, братик ты мой маленький! Что же теперь будет?
Георгий подошел к ней:
– Постой, Настенька. Расскажи, что тут было.
Настя, продолжая причитать, объяснила:
– Явились к нам воеводские жолнеры, кабы их мать-земля не носила, а с ними тот конопатый, хвороба ему! За тобой, Юрочка, приходили, кабы им света не видеть.
Оставшись один, Георгий принялся обдумывать свое положение. Больше всего пугала угроза брата засадить его под замок. Это могло надолго задержать отъезд.
Утром, когда Настя вошла в горницу, где обычно спал Георгий, его уже не было. Обшарили весь дом и двор, искали по городу, но так и не нашли. Юноша как в воду канул.
Глава IV
Братство, приютившее осиротевшего Янку, было одним из тех многочисленных обществ, которые в ту пору приобрели большую силу и значение в городах Западной Руси. Эти общества, зародившиеся еще в отдаленные времена, состояли из купцов и ремесленников и вначале носили чисто церковный характер. Они заботились о благолепии церквей, охраняли церковное имущество, которое нередко разворовывалось алчными, нечистыми на руку попами и дьячками, собирали пожертвования на храмы от прихожан. К престольным праздникам «сытили мед», устраивали пиры – «братчины», за круговой чашей обсуждали дела – и церковные, и мирские, торговые. На сходах выбирали старост и судей.
Понятно, что именитые купцы верховодили в таких братствах, ведя дело не без выгоды для себя. Но настали новые времена, и новые помыслы стали возникать в умах городских людей. Нередко церковные братства стали превращаться в зародыши общественных организаций городского, торгово-ремесленного люда, пытавшегося противодействовать произволу землевладельческой знати и через православную церковь влиять на народную массу.
Стремилась к этому и лучшая часть полоцкого церковного братства.
В это тяжкое для белорусского народа время братства стали расширять рамки своей деятельности, заботясь уже не только о благолепии храмов, но о противодействии насильственному насаждению чужой веры, языка и культуры. Конечно, они еще не помышляли о настоящей политической борьбе. Свою главную задачу братчики видели лишь в просвещении посполитого люда, основанном на строго религиозных, православных началах. Однако в условиях того времени и эта ограниченная, скромная деятельность имела немалое значение в деле организации сопротивления феодальному гнету и чужеземному порабощению.
* * *
Когда купеческий сын Георгий Скорина вступил в ряды полоцкого братства, его встретили там с радостью. Юноша сразу расположил к себе братчиков серьезностью, сочетавшейся с веселым нравом, успехами в учении, усердием в общественных делах.
Отец Матвей не мог нарадоваться, глядя на своего ученика. Он помог Георгию не только изучить Псалтырь и другие церковные книги, но и проникнуть в тайны творений древних писателей.
В Софийском соборе, в монастыре, хранилось немало старинных книг, знакомство с которыми явилось для молодого Скорины началом его образованности и породило неиссякавшую на протяжении всей жизни жажду новых знаний.
Сама его жизнь в городе Полоцке, шумном, деловом и в то время одном из передовых культурных городов Запада, способствовала быстрому развитию юноши. Частые встречи с иноземцами-купцами помогли ему «научиться говорить по-заморскому», разожгли интерес к чужим землям, к науке.
Скоро Георгий ощутил неудовлетворенность. Познания, приобретенные в Полоцке, стали казаться ему недостаточными. А научиться большему здесь было негде и не у кого. Так постепенно созрело смелое решение: покинуть на время родной город, чтобы потом возвратиться сюда обогащенным глубокой мудростью и отдать ее своим братьям, Руси.
Глава V
Буйный дождь, всю ночь шумевший над лесом, к утру обессилел и прекратился. Солнце уже высоко поднялось среди уплывающих облаков. Их длинные тени медленно переползали через большой наезженный шлях, на котором показался одинокий всадник.
Пропитанная влагой почва не принимала больше дождя, в глубоких колеях и впадинах вода стояла сверкающими зеркальцами. Из-под копыт лохматого конька брызгами взлетали клочья отраженных разорванных облаков и голубого неба. Воздух был чист и прозрачен. Птицы вели свой хлопотливый разговор. Все наполнилось той светлой торжественностью, которая всегда сопровождает победу солнечного утра над ненастной ночью. В такие часы уходят тоска и уныние, и путник в неясной радости стремится вперед и вперед.
Словно разделяя чувства своего хозяина, маленькая крестьянская лошаденка задорно взмахнула головой и, никем не подгоняемая, перешла на мелкую рысь. Всадник затрясся в самодельном седле, широко расставив локти и подобрав повод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59