https://wodolei.ru/catalog/bide/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– Они тоже, Рейнгольд, они тоже…
– Я был лучшим стрелком в батальоне…
– Тридцать лет тому назад… Пожалуйста, останься здесь. Я боюсь…
Пока Ирма Папенхольт звонила в полицию, Рейнгольд пробрался обратно к входной двери. Звонок раздался снова, настойчивее, длиннее. Потом в дубовую дверь забарабанили кулаками. Папенхольт занял боковую позицию, большим пальцем сняв предохранитель.
– Убирайтесь! – крикнул он в дверь. – Со мной эти фокусы не пройдут! А то пущу пулю в лоб!
– Откройте! Полиция!
– Старый трюк! Убирайтесь, я сказал! – Он затаил дыхание. Издалека послышался быстро приближающийся вой сирены патрульного автомобиля. Рейнгольду Папенхольту было страшно, несмотря на пистолет в руке, несмотря на воспоминания, что он был лучшим стрелком в батальоне. Ведь постоянно показывают по телевизору, как такие дела происходят и чем они кончаются… Например, сериал «XV – шифр не разгадан»; каждую неделю крутят по нескольку таких фильмов, наглядные уроки, прямо школа для убийц… Можешь и пистолет в руке держать, а у них всегда найдутся новые ухищрения.
– Полиция! – гаркнул Папенхольт жене в спальню. – Теперь-то они уберутся! Ирма, поставь пару бутылок пива в холодильник для полицейских.
Он опять, прищурившись, уставился в глазок. Оба парня все еще были здесь. Они не растворились в темноте, как это обычно бывает в фильмах, а спокойно повернулись в сторону полицейских, когда те бросились к дому.
Папенхольт уже ничего не понимал в этом мире и в телевидении; все еще сжимая пистолет, он открыл, когда в дверь снова позвонили.
Патрульные полицейские поздоровались, мужчины в штатском показали свои блестящие значки.
– Криминальная полиция.
– Пожалуйста, – произнес удрученно Папенхольт. – Входите. Извините, но в час ночи, незнакомые лица… Никогда не знаешь…
Он убрал пистолет в карман брюк. Из кухни в полной растерянности выглянула растрепанная Ирма Папенхольт.
– У вас есть универсал? – спросил один из криминалистов.
– Два. И еще двухтонка.
– Есть среди них зеленый?
– Нет. Один серый, другой синий. А в чем дело? – Вы знаете свои номера?
– Конечно. – Папенхольт отбарабанил их, как когда-то стихи в школе. – А что случилось? Угнали?
– Номер совпадает. Но машина зеленого цвета.
– Этого не может быть. Так быстро никто машину не перекрасит. Мои все стоят в гараже. В четыре часа приходят водители и забирают свежие овощи с товарной станции. Так что же все-таки случилось?
– Мы обнаружили зеленый универсал с вашим номером. На озере Тегернзе…
– Где? – Папенхольт решил, что это дурная шутка. Он попробовал ухмыльнуться, но потом увидел, что дело весьма серьезно.
Из кухни вошла Ирма с подносом, уставленным бутылками пива. Услышав, что речь шла о Тегернзе, она сказала приветливо:
– Да, мы давно хотели поехать туда. Но мой муж не знает, что такое отпуск. Все время вкалывает. Одна капуста да салат на уме…
– Вот ведь какая штука. – Папенхольт замкнул входную дверь. – Машина с моим номером на Тегернзе. Ерунда какая-то.
– А в машине в ящике лежал мертвец.
– Елки-палки! – Папенхольт схватил бутылку пива, откупорил ее и приставил ко рту. После трех больших глотков – казалось, что он трубил сбор на сигнальном рожке, – он подавил икоту и несколько раз глубоко продохнул. («Пиво из холодильника, вот черт, Ирма ведь знает, что у меня от холодного пива всегда отрыжка и икота!») Полицейские не мешали ему приходить в себя от потрясения. – Мертвец?
– Замороженный от аккумулятора.
– В моей машине?
– В зеленом универсале с вашим номером.
– У меня нет зеленого.
– Выпуск шестьдесят седьмого года.
– У меня только шестьдесят восьмого и шестьдесят девятого. – Папенхольт обхватил рукой ледяную бутылку, потом быстро ее отставил, вспомнив, что труп тоже был заморожен. – Убит?
– Результатов вскрытия еще нет. Но похоже, что это итальянец.
– Хотите… Хотите тоже пива?
– Кто убит? Какой итальянец? – спросила Ирма Папенхольт. Поднос задрожал в ее руках. Бутылки зазвенели, ударяясь друг о друга, выводя мелодию страха.
– Спасибо. – Криминалисты покачали головами. – Можно посмотреть ваши машины?
– Ну конечно. Разумеется. Они стоят в гараже. Пойдемте. Случай был совершенно очевидным. В гараже рядом с домом ровно, как на параде, – Папенхольт в войну был фельдфебелем в снабженческом подразделении – стояли три автомобиля фирмы.
Личная машина Папенхольта модного оранжевого цвета тоже матово поблескивала в свете неоновых ламп. Один из универсалов – светлосерый – имел тот же номер, что обнаруженная на Тегернзе зеленая машина. Стало ясно, что номер зеленого универсала был фальшивым.
– Теперь выпьете пива, господа? – спросил Папенхольт, когда они снова вошли в дом. Ирма все еще стояла с бутылками в прихожей. Они снова зазвенели. – Раз уж я не убийца.
– Рейнгольд! – вскрикнула Ирма. – Ты должен…
Папенхольт спас бутылки от падения, подхватив поднос. Полицейские посмотрели на часы. Половина второго. Срочного теперь уже ничего не было. Кропотливая работа, которая им предстояла, могла и подождать. Они кивнули, прошли вслед за Папенхольтом в комнату, положили фуражки на буфет и сели.
Ночь выдалась уютной. Рейнгольд делился рыночными впечатлениями, полицейские потчевали историями из жизни отдела нравов. И только Ирма сидела бледная и расстроенная.
Мертвец с номером Рейнгольда. На озере Тегернзе. Господи, как по телевизору.
– И что теперь дальше будет? – спросил Папенхольт.
Уже светало. На ночном небе можно было различить облака. День будет опять прекрасным. Утренняя заря над Гельзенкирхеном, будет жарко. Лишь бы побыстрее продать салат, пока он совсем не завял, тогда, сколько его ни взбрызгивай, ничего не поможет.
– У каждой машины выбит номер на двигателе и на шасси. – Полицейские улыбнулись, уверенные в победе. Обычная, рутинная работа. – Там, где есть след, есть и дичь…
Дичь в это время возвращалась в Эссен. Чокки настоял на том, чтобы как можно скорее покинуть Брегенц.
– Ты можешь знать, как далеко ушли парни с нашим хозяйством? – спрашивал он. – Если они открыли ящик за следующим углом, глупое у нас положение. Слушай, перестань смеяться! – Он запустил ботинком в голову Боба, но тот проворно увернулся от снаряда. – Что в этом смешного?
– Хотя бы то, что наше «Анатомическое торговое общество» стало поставщиком для угонщиков автомобилей. Если я об этом расскажу дяде Теодору, он опять произнесет: «Из тебя, ты, позор семьи, никогда не получится настоящего Баррайса!» Надо отдать ему должное: в какой-то мере он прав. Как я мог с тобой связаться, Чокк! Торговать мертвецами, чтобы шокировать общество! Чтобы великого Альбина Чокки выдуло из лаковых башмаков! Чтобы он оплакивал своего заблудшего, сбившегося с пути маленького Фрица. Это ведь все муть, Чокк!
– Я думал, у тебя есть навык в обращении с покойниками, – проговорил язвительно Чокки. Боб Баррайс сощурил глаза. Его обворожительное лицо, по которому гуляло так много женских губ, самая сексуально привлекательная часть тела выше пояса, стало бесформенным, исказилось, покрылось глубокими складками.
– Чокк… – произнес он тихо и тягуче. – И глухие, бывает, слышат, понимаешь? И если они вдруг услышат о себе, что, мол, этот глухой – идиот, то они и ведут себя как идиоты – перестают думать.
– Стоп! – Чокки отмахнулся с высокомерием, задевшим Боба, как пощечина. – Оставь при себе свою философию переходного возраста. Один вопрос: у тебя есть деньги?
– Нет.
– Зато большие амбиции! Ты что, собираешься в Мюнхене стоять на углу и торговать своей потенцией? Девушки от двадцати до тридцати – за тридцать марок, старше сорока – за пятьдесят! Семидесятилетние платят по сто, включая массаж.
– Я тебе сейчас в морду дам, Чокк! – Боб Баррайс оделся. – В Эссене пути наши разойдутся. Навсегда. Ясно? Я один обойдусь.
– Как? В постели с Марион? Хочешь пойти на содержание? Наследник заводов Баррайсов – маленький жалкий сутенер, на пенис которого нанизываются купюры, как в магазинах чеки на железное острие? Мы хотели эпатировать мир.
– А теперь смываемся, как не уплатившие по счету.
– Только временно. – Чокки захлопнул маленький чемодан. Он обрызгал себя пряными духами, подходящими к его кожаной куртке. – Мы должны быть в Эссене, прежде чем полиция установит, кому принадлежит машина. Абсолютно исключено, чтобы воры с нашим трупом далеко уехали.
Чокки ждал, пока Боб соберется. «Какой ублюдок, – думал он, когда Боб брился, расчесывал свои красивые волосы, укладывал их легкими волнами и массировал свое красивое лицо туалетной водой. – Ни на что не способен, рожден, чтобы быть паразитом, гладкий, надушенный червяк, пожирающий всех, кто его кормит: дядю, мать, фабрику, женщин. Если бы он смог этим жить, он бы стал и „голубым“. А бабы еще визжат, когда он расстегивает свои штаны».
– Готов? – спросил он с отвращением. – Я обмозговал твою песенку о слышащих глухих. В Эссене мы друг друга не знаем. Проезд я тебе оплачу – пожертвую проститутке задаток на новую вставную челюсть. А Марион-Боб Баррайс дернулся:
– Не упоминай Марион!
– Это твое больное место, так, что ли? Я еще в Каннах ушам своим не верил. Разве ты можешь испытывать любовь, Боб? Настоящую любовь? Вздохи при луне и все такое прочее.
– Да, – коротко ответил Баррайс. – Могу.
– Уже пробовал?
– Не задавай идиотских вопросов.
– С Марион Цимбал? – Чокки прислонился к стене у окна. Боб повязывал галстук. Он у него был как клеймо на жеребце, знак качества, который, как ни странно, понимала любая женщина. Глашатай фаллоса: смотрите, идет человек-землетрясение…
– Я повторяю: я люблю Марион.
– Если она вынесет твою любовь, надо будет заявить в Рим, чтобы ее причислили к лику святых. – Чокки посмотрел на свои золотые часы. Ровно семь часов. Через приоткрытое окно в комнату доносился чудный запах кофе. – Будешь чистить перышки, пока не нагрянет полиция?
– Боишься? – Боб Баррайс цинично улыбнулся. – Торгующий мертвыми должен иметь их мертвые нервы.
– У меня в этом нет опыта. – Очередной намек, от которого у Боба Баррайса кровь прилила к голове. Он искоса посмотрел на Чокки. Что он знал? На что он считал способным Боба Баррайса? Старый Адамс ходил повсюду, как средневековый проповедник, и оплакивал своего сына Лутца. Пока его жалобы не имели последствий, но разве не остается на человеке грязь, если в него бросают ею. И правда может быть как грязь… Она оставляет пятна на чистой жилетке.
Боб закрыл свой чемодан. Еще один взгляд в зеркало. Он каждый раз сам собой восхищался. Лицо его сохраняло несокрушимую притягательность. Ночь сна – и он словно менял кожу, выглядел как змея, греющая на солнце свою новую гладкую и блестящую кожу.
– Выпьем кофе?
– Разумеется. С рогаликами, медом и вишневой наливкой в кофе! – Чокки направился к двери. – На вокзал, Боб. Самое раннее в Линдау я смогу спокойно перекусить.
Они заплатили по счету, включая завтрак; к счастью, как раз подъехало такси с пассажиром, на нем они и отправились на вокзал. Бросив последний взгляд на пустое место, где стояла их машина с пестрым ящиком, они откинулись в мягких сиденьях.
– Все-таки это была гениальная идея с охлаждением от аккумулятора, – произнес Чокки. – Боб, ты должен это признать.
Боб Баррайс озлобленно молчал. Сицилийское приключение сидело у него в печенках. Хотя он и не подавал виду, ему было не по себе. Единственное, в чем он разбирался, кроме женщин, это в машинах. Он мог бы по минутам восстановить ход событий, когда полиция начнет обследовать универсал.
– Они проверят номер двигателя, – тихо проговорил он, наклонившись к Чокки. – Этим они нас накроют…
– Именно поэтому мы должны быть в Эссене раньше. Доктор Самсон все уладит…
– Кто это, доктор Самсон? А у него есть Далила? – Остряк! – Чокки закурил сигарету. – Самсон – наш адвокат. Закадычный друг старого хозяина. Член наблюдательного совета. Однокашник старшего прокурора. Нет ничего, что бы ему не удалось выправить, пусть это даже будет восьмерка. Если уж Чокки имеют дело со сталью, они и автомобильные номера могут сделать неразборчивыми. Только нам надо раньше попасть в Эссен.
В восемь девятнадцать отправлялся поезд на Линдау.
Проехав через немецкую границу, они почувствовали себя увереннее. Наверное, оттого, что возвращались в сферу влияния своих могущественных семей.
Попасть из Линдау в Эссен оказалось не так просто. Это путь на Луну прямой, а на Земле нужно делать пересадки, ждать поезда, учитывать опоздания. Если указано: они приземлятся в Море Спокойствия в 17 час. 54 мин., то, значит, это произойдет с точностью до секунды… А на земном поезде нет такой уверенности, тем более во время отпусков.
Чокки и Боб Баррайс прибыли в Эссен около 18 часов, пожали друг другу руки, как двое попутчиков, только что познакомившихся в поезде и вновь навсегда исчезающих каждый в своем мире. На прощание было сказано несколько ничего не значащих фраз. Обмен любезностями, маскирующий крушение их дружбы.
– Будь здоров, Чокк, – сказал Боб.
– Не забудь наш уговор, ты был в Каннах, я на Зильте. В последний раз мы виделись месяц назад.
– Конечно. Я никогда не видел зеленый универсал.
– Передай привет Марион. Пойдешь к ней?
– Сегодня нет. Хочу осчастливить дядю Теодора.
– Может, как-нибудь созвонимся?
– Может быть…
Вот и все. Чокки повернулся, пошел на стоянку такси, сел в машину и уехал, не бросив в сторону Боба Баррайса ни единого взгляда. Человеческие муляжи типа Боба были не в его вкусе.
«Безмозглый шут», – подумал Боб Баррайс. Он остановился у вокзала, посмотрел вслед такси и сунул руки в карманы куртки. Между пальцами забренчала мелочь, он проверил: три монеты по пять марок, несколько по одной, монеты по десять пфеннигов, всего марок двадцать. Достаточно, чтобы добраться до Вреденхаузена.
У него было горько на душе. «Стоишь тут как нищий, – думал он. – С двадцатью марками в кармане. Единственное состояние единственного наследника баррайсовских фабрик. Ну разве не тошнотворно? Надо было отравить отца до того, как он придумал свои идиотские распоряжения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49


А-П

П-Я