Мысли его невольно обратились к Гааге 1907 года. Тогда они с отцом, находясь по делам в Амстердаме, решили посмотреть, чем занимаются участники собравшейся там мирной конференции. Распустились и отцвели тюльпаны, затем хризантемы, а седобородые джентльмены во фраках все говорили; время от времени они посматривали из окон парламента на раскачиваемые свежим ветром с Северного моря старые буковые деревья, затем снова возвращались к своим разговорам. Они составляли правила, такие же четкие и определенные, как в шахматном турнире: правила обеспечения продовольствием пленных, бомбардировок мирного населения (допускаемых или нет?), применения удушающих газов и пуль «дум-дум». Когда они, наконец, разошлись, хризантемы уже побило дождем, и серое холодное небо было затянуто тучами. За четыре месяца они приняли одно важное решение: вновь встретиться в 1915 году…
Чертовы старики!
Сейчас все утверждали, что все это закончится к Рождеству. Ерунда, подумал Пол, вспоминая дымящиеся трубы и сортировочные станции Германии.
Перед его мысленным взором возник кузен Иоахим, внимательно следящий за действием в Байрейтской опере, бродящий по горам Шварцвальда, поднимающий пивную кружку за здоровье кайзера. Истинный немец! Наверняка он уже давно облачился в военную форму и сражается сейчас за своего императора. Спаси и сохрани его, Господи! Спаси и сохрани, Господи, нас всех!
Мими спросила:
– Как ты думаешь, мы увидим Хенни?
– Я слежу. Но они все выглядят одинаково в этих своих черных платьях.
А женщины все шли и шли, старые и молодые; некоторые даже толкали перед собой коляски с детьми; на их лицах застыло серьезное, суровое выражение.
– Даже не верится, что Хенни на это способна. Она кажется такой несмелой, – заметила Мими.
– Ты права, но вся ее робость разом исчезает, когда она в группе. Хенни поддерживают ее убеждения. А вот и она, вон, смотри.
– Где? Где? – Мими привстала на цыпочки.
– Третья с этого края, смотри, куда я показываю… Да, это была Хенни. На полголовы выше остальных, она шла чеканным шагом, высоко подняв подбородок.
Губы Пола растянулись в улыбке. Старая добрая Хенни! Да черт возьми, ее не согнешь! Откуда она взялась такая? Она не походила ни на одну женщину в их семье. По словам дяди Дэвида она напоминала свою бабушку. Похоже, она и в старости будет храбро сражаться за правое дело, до последнего вздоха.
– А теперь, когда мы ее увидели, пойдем домой, – сказала Мими. – Если все они придут на обед, я хочу удостовериться, что Эффи ничего не напутала.
Новая миссис Вернер была чрезвычайно дотошной хозяйкой.
– Меня учили, – обычно говорила она Полу, – никогда не ожидать от прислуги того, что не можешь сделать сама.
Она умела готовить, убираться, накрывать на стол и составлять букеты; ничего этого – за исключением составления букетов – ей делать не приходилось, но она знала, как все должно быть сделано, и следила за тем, чтобы так оно все и было.
Какова же была цель всех этих усилий? Конечно же, комфорт хозяина дома. Ему стоило лишь о чем-нибудь заикнуться, попросить, например, яблоко перед сном или выразить желание прочесть новую книгу, о которой он слышал, и с этого дня яблоко неизменно ожидало его каждый вечер на прикроватном столике, а книга была в его библиотеке подле кресла на следующий же день…
Улица была пустынной. Почти все окна домов в этом тихом квартале к востоку от Пятой авеню были сейчас закрыты ставнями; их владельцы уехали на лето отдыхать. Тонкий слой пыли покрывал порыжевшую от солнца листву на деревьях, росших по одну сторону улицы, и раскаленный ветер бросал в лицо песок.
– Перейдем на ту сторону, в тень, – сказал Пол, подумав, что на следующее лето нужно будет непременно заставить Мими поехать к морю. Он сможет ездить туда каждый вечер или на уик-энды.
– Тебе следовало бы быть сейчас на побережье, Мими, и дышать свежим морским воздухом.
– Пока ты в городе и работаешь, я останусь здесь. Уик-энда на морском берегу мне вполне достаточно.
– Ты исключительно бескорыстна. Не думай, что я этого не ценю.
– С тобой, Пол, я счастлива быть где угодно. Разве ты этого не знаешь? – она стиснула его пальцы. В глазах у нее было откровенное обожание.
– Я знаю, – сказал он и похлопал ее по руке, подумав при этом: я совершенно не заслуживаю того, что ты мне сказала.
Он восседал во главе собственного стола. Вот так, незаметно, подумал он, криво усмехнувшись, и происходит смена поколений. Ему вспомнился стол Бидеймейеров, краснокочанная капуста и жаркое из говядины в доме деда, мрачная, в темно-лиловых тонах столовая в отличавшемся тяжеловесной роскошью доме его родителей.
Комната, в которой он находился сейчас, была совершенно другой. Результаты вмешательства его тещи оказались в конечном итоге не такими ужасными, как он предсказывал; яркая цветастая ткань несомненно оживляла его собственную старинную мебель красного дерева. На буфете сверкал еще один серебряный чайный сервиз, подаренный им с Мими Анжеликой; должно быть, подумал он, снова усмехнувшись, они выращивали эти сервизы у себя на плантации. Лучи заходящего солнца образовали четкий круг на голом паркетном полу; они ярко освещали свадебный подарок Иоахима, великолепного коня из хрусталя, который стоял в углу на своем постаменте, влажно поблескивая, словно побывал под струями дождя. Между окнами висело главное сокровище Пола, небольшой сверкающий яркими красками пейзаж Сезанна – волнистые золотые поля пшеницы, разрезанные на квадраты рядами кипарисов.
Так рисовать! Что бы он только ни отдал за умение так рисовать! Возможно, в другой жизни… Пока же он будет восхищаться этой красотой; каждое утро, поднимая глаза над чашкой кофе, он испытывал почти что физическое наслаждение. И он дал себе слово приобретать по мере возможности и дальше подобные сокровища.
Громкий голос Дэна прервал его размышления.
– …совершенно потрясен, что мобилизация не вызвала никакого протеста со стороны масс. Никогда не думал, что рабочие могут забыть о своем всемирном братстве.
На лице Дэна появились глубокие морщины, оно как-то все обвисло за эти два месяца, и прядь волос, обычно аккуратно зачесанная на лоб, сейчас падала ему чуть ли не на глаза. Да, он заметно постарел.
– Это было самым горьким разочарованием в моей жизни, – закончил он уныло.
Пол вдруг почувствовал непреодолимое желание сказать, что он до смерти устал от всех этих проблем, мировых и своих собственных, что ему хочется забыть о них хотя бы на время. Внутренний конфликт и так достаточно обескровил его за этот год. На работе тоже были проблемы, по-своему сложные, хотя, Бог свидетель, они, конечно, не шли ни в какое сравнение с его внутренними сомнениями и острым чувством собственной вины.
Господи, забыть о всех обязательствах и почувствовать себя, хотя бы на мгновение, абсолютно свободным! Поймав вдруг на себе пристальный взгляд сидевшей рядом Лии, он подумал, что она, должно быть, уже давно наблюдает за ним и появившееся у него на лице выражение вызвало у нее интерес.
– Чудесная комната, – обратилась она к нему, отвлекая их обоих от общего разговора. – Этот янтарный тон – как раз то, что нужно. Не слишком холодный в зимние вечера и не слишком теплый в такие дни, как, например, сегодняшний.
Пол улыбнулся.
– У тебя глаз художника.
– Ну, я бы так не сказала. Просто я разбираюсь в цвете. И в моде, конечно. Благодаря этому я и получила свою нынешнюю работу.
Она явно ожидала, что он спросит ее об этой ее новой работе, к которой она приступила месяц или два назад, после окончания средней школы. По правде сказать, она его интриговала; в ней было что-то слегка напоминавшее ему… Они, конечно, были совсем непохожи… и все же ей была присуща та же жизнерадостность.
Полным доброжелательности тоном он спросил:
– Твоя работа оказалась именно такой, как ты и думала? Она тебе нравится?
– Очень! Я, разумеется, еще почти ничего не умею, но по возможности стараюсь узнать как можно больше. Мне уже доверили сметывать одежду в примерочной и я также распаковываю образцы из Парижа, с которых мы снимаем копии. Я не спутаю Ланвэна с Калло или Редферном. Изумительная, изумительная одежда! Как же она может изменить женщину! Хотя иногда, заглядывая в салон и видя среди клиенток толстых старух, я думаю: никакое платье, даже самое модное, не изменит вас, мадам, – Лия презрительно наморщила свой маленький носик, который Хенни любовно называла носиком обезьянки.
Пол рассмеялся. Малышка была весьма забавна. Ее густые волосы были подняты и сколоты черепаховыми гребнями, он был уверен, что ее «помпадур» не скрывал валика – волосы были и так достаточно пышными; вряд ли она также пользовалась тем, что он про себя называл «начинкой», подумал он, опустив взгляд ниже; ни у кого бы не возникло ни малейших сомнений в том, что обе пышные груди были ее собственными.
Мими пользовалась подкладками и подушечками, ее нижние юбки были все в складочках и оборочках…
– Мы должны оставаться в стороне, – произнес Дэн, размахивая вилкой. – Неважно, кто победит. Уверяю вас, это не имеет никакого значения. Победитель продиктует свои условия мира, и дальше что? Побежденный воспылает жаждой мести, что приведет лишь к новой войне. Так все и будет продолжаться. Нет, Америка не должна в это вмешиваться.
– Не все так думают, – раздался голос Фредди. – Я знаю многих из прошлогодних старшекурсников, которые вступили в британскую армию.
– Одураченные младенцы! – воскликнул в сердцах Дэн.
– Нет, – возразил Фредди. – Германский милитаризм должен быть уничтожен раз и навсегда. Г.Д. Уэллс говорит, что разгром Германии принесет разоружение и мир во всем мире. Так он говорит, и я полностью с ним согласен.
– Если Г.Д. Уэллс сказал такое, то он набитый дурак.
– Этим утром я получил письмо от Джеральда, – спокойно продолжал Фредди, доставая конверт из внутреннего кармана пиджака. – Он полон воодушевления. Послушайте, что он пишет: – «Я совершенно уверен, что мы правы… это почетная доля и все мы здесь находимся в приподнятом настроении», – Фредди сглотнул, и его сильно выступающий кадык резко дернулся над воротничком. – Затем он пишет подробно о их подготовке. Ах, да вот здесь: – «Это величайшее событие нашего времени и я не хочу его пропустить. Я уверен, что вернусь. Большинство из нас вернется. Но если, паче чаяния, этого не случится, мне остается лишь сказать: «dulce et decorum est pro patria mori». – Медленно, словно он желал дать присутствующим до конца прочувствовать то, что он им зачитал, Фредди сложил письмо и вновь убрал его во внутренний карман.
– При всем моем уважении к твоему другу, – сказал Дэн, – не могу, однако, не заметить, что давно уже мне не приходилось слышать подобной чепухи. Сладостно умереть за родину! Когда же это, ответь мне, было сладостно умирать за что бы то ни было? Конечно, на латыни это звучит несколько более внушительно, согласен. Ну и набрался же ты, Фредди, глупостей в Англии, и одной из них, замечу, пока мы еще не отошли от темы, является эта твоя разлюбезная классика.
Фредди вспыхнул.
– Мне кажется, – заявила вдруг Лия, – это просто чудесно, что Фредди знает латинский и греческий.
– Господи, да разве же я против образования? Я последний человек, который будет против этого возражать.
Дэн, похоже, с трудом сдерживал клокотавшую в его душе ярость. Да, подумал Пол, эта война в Европе сильно на него подействовала.
Атмосфера за столом с каждой минутой становилась все более невыносимой. Когда, мелькнула у Пола мысль, он испытывал легкость? Легкость на душе и во всем теле? Все это время, с тех самых пор, как он возвратился из Европы домой, обручился и… Надо обязательно достать на этой неделе билеты в «Зигфельд Фоллиз», решил он. Девушки в платьях с блестками и шляпках с перьями, красивые и длинноногие; Уилл Роджерс со своими шутками… Да, ему совершенно необходимо развеяться.
– Ладно, изучай свои чертовы языки, если уж тебе этого так хочется, но тратить на это всю свою жизнь, нет, я этого не понимаю! – Дэн распалялся все больше и больше. – Преданность мертвому миру – вот как я все это называю. Почему бы тебе, с твоим-то умом, не заняться современными проблемами, вместо того, чтобы прятаться от них.
– Это не мертвый мир, – ответил Фредди, лицо которого стало пунцовым. – Когда мы говорим о классике, о классической архитектуре, классической музыке и так далее, мы говорим о том, что является основой.
Дэн пренебрежительно взмахнул рукой с зажатой в ней вилкой.
– Чепуха! Софистика! Все это чистой воды эскапизм.
– Фредди идеалист. Он такой же, как и вы, – вмешалась в разговор Лия.
– Как я? Я имею дело с реальными вещами, наукой и социальным прогрессом.
– У вас с ним просто разные цели, – продолжала настаивать Лия, глядя на Дэна с вызовом.
Она стала еще более самоуверенной с тех пор, как пошла работать, подумал Пол и попытался рассеять заметно сгустившуюся за столом атмосферу враждебности.
– Я сам часто думал то же самое о Фредди и Дэне, – сказал он и шутливо добавил: – По крайней мере, ты должен благодарить судьбу, Дэн, что твой сын не банкир.
Его слова, как он и надеялся, вызвали смех, даже у Хенни, которая вполне естественно молчала во время последнего резкого обмена мнениями.
Мими, на чью дипломатичность всегда можно было рассчитывать, повернула улыбающееся лицо к Дэну.
– Пол говорит, вы работаете сейчас над чем-то весьма интересным. Вы нам об этом не расскажете?
– Я работаю над несколькими вещами, но все это техника и мне было бы трудно объяснить. Думаю, вам будет неинтересно, – протянул Дэн с явной неохотой. Однако чувствовалось, что внимание ему приятно и он хочет, чтобы его упрашивали.
Мими так и сделала.
– Нет-нет, все это нам будет чрезвычайно интересно! Лишь расскажите нам обо всем простым языком, не вдаваясь в технические детали.
– Ну, я кое-что придумал с динамо-машиной Грамма. Это генератор, он вырабатывает электрический ток, но если все сделать наоборот, он становится двигателем. Меня также заинтересовала одна идея, связанная со звуковыми сигналами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65