Мейнард медленно поднялся с колен.
– Вашими биологическими матерями были несчастные, попавшие в беду девушки, не смевшие публично признаться в своем материнстве. Но они хотели, чтобы ваши жизни сложились лучше, поскольку сами ничего не могли сделать для вас.
– Мы с Патриком были нежеланными, незаконнорожденными детьми?..
– Тогда было совсем другое время, – мягко возразил брат Мейнард. – Страшное клеймо позора ложилось на девушку, оказавшуюся в подобном положении…
– Не надо, прошу вас! – поморщившись словно от боли, оборвала его Джей. – Для меня это звучит неубедительно.
Она поставила на место фотографию Патрика и некоторое время стояла молча, пытаясь овладеть собой. Когда к ней вернулось самообладание, Джей проговорила:
– Простите, я вовсе не хотела обидеть вас. Я понимаю, вам понадобилось большое мужество, чтобы рассказать мне обо всем, но сейчас, по-моему, мне пора поговорить с моей… с Ноной.
– Я понимаю ваши чувства… – торопливо начал брат Мейнард.
– Вот и хорошо.
Джей направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Нет, она не разрыдалась перед монахом, как тот со страхом ожидал.
– Нона в своей комнате? – почти спокойно спросила Джей.
– Я понимаю ваши чувства, – повторил Мейнард, – но и вы должны понять чувства вашей матери. Она… она не хочет говорить с вами.
Джей повернулась и с удивлением уставилась на монаха.
– Что? – Она не верила своим ушам. Он беспомощно развел руками:
– Нона не хочет видеть вас… по крайней мере пока не хочет. Ей стыдно.
– Ей действительно должно быть стыдно. – Джей вздернула подбородок.
– Она надеется, что вы хорошо все обдумаете, чтобы не жалеть потом о сказанном сгоряча. Ведь ей известна ваша вспыльчивость…
– Да она просто боится встретиться со мной!
Брат Мейнард скрестил на груди руки.
– Я жалею, что ваши отношения с матерью никогда не были гладкими… я понимаю ваши чувства, но сейчас не время для гнева. Сейчас речь идет не о вас с Ноной, а о Патрике, вашем брате.
Джей вздрогнула.
– О моем брате?
– Да! – убежденно подтвердил монах. – Все остальное можно обсудить и уладить позднее.
Джей упрямо поднялась еще на одну ступеньку.
– Я хочу поговорить с ней. Сейчас!
– Она написала вам письмо. – Брат Мейнард взял с каминной полки конверт. – Там вы найдете все объяснения. Нона хотела, чтобы вы прочитали его, прежде чем начинать разговор.
Он протянул Джей довольно толстый конверт, но она не взяла его. Повернувшись, она стала быстро подниматься по лестнице.
Рядом с дверью в спальню Ноны висела старая фотография, на которой Джей и Патрик были запечатлены вместе с пасхальным игрушечным кроликом. Каждый раз, когда Джей стучала в дверь, фотография подрагивала и качалась.
– Открой, Нона! – громко потребовала Джей. – Я знаю, ты здесь! Ты не имеешь права прятаться! Нона, Патрику необходима правда! Открой – или я… я…
Брат Мейнард мягко положил руку на плечо девушки.
– Джей, прошу вас… она права. Сейчас не время…
Стряхнув с плеча его руку, Джей еще настойчивее стала стучать в дверь.
– Черт побери! Нона, открой! Я не шучу!
– Джей, не надо, прошу вас… – смущенно бормотал за ее спиной брат Мейнард.
Но было уже поздно. Негромко щелкнул замок, и дверь тихо отворилась. На пороге стояла Нона – худенькая светловолосая миниатюрная женщина лет шестидесяти с заплаканным лицом. Она смотрела на дочь со страхом и жалостью.
В сердце Джей бушевали противоречивые эмоции. Лицо Ноны, такое родное и изученное до последней морщинки, показалось ей теперь странным и чужим.
Нона сегодня казалась особенно хрупкой и беззащитной. Она стояла на пороге своей спальни, и у нее трогательно, почти по-детски дрожал подбородок.
Полногрудая и длинноногая Джей была почти на голову выше Ноны. Та всегда говорила, что Джей похожа на Селесту, ее сестру, которая ростом пошла в отца. Селеста умерла задолго до рождения Джей. Существовала ли она на самом деле? Или это было еще одной выдумкой Ноны?
У Ноны были серо-зеленые глаза, у Джей – небесно-голубые. Нона всегда объясняла это ирландским происхождением отца. Интересно, цвет чьих глаз унаследовала Джей?
До того как Нона поседела, у нее были темно-русые волосы, о чем хорошо знали Патрик и Джей. Нона всю жизнь красила их и неустанно повторяла, что в молодости они были совсем светлыми, но после родов сильно потемнели, и будто Джей унаследовала от нее скандинавские светлые волосы. Теперь Джей понимала, что Нона не имеет никакого отношения к цвету ее волос. Стоявшая перед ней женщина, которую она всю жизнь звала матерью и которую вроде бы хорошо изучила, казалась чужой, незнакомой и даже загадочной.
Всегда отличавшаяся прямой осанкой, Нона теперь заметно сутулилась, словно ожидала от дочери удара. Ее лицо, всегда такое ухоженное и чопорное, распухло и покраснело от слез. Она так постарела, что Джей это сбило с толку и даже слегка испугало.
– Надеюсь, – охрипшим голосом сказала Нона, – ты не станешь раздувать скандал.
“Она очень изменилась, – подумала Джей. – И вместе с тем осталась такой же правильной, как всегда…”
– Если это скандал, – возразила Джей, – то не я начала его.
– Войди. – Нона отступила в глубь комнаты. – Если ты так настаиваешь на разговоре, пусть он произойдет с глазу на глаз.
– Я буду в гостиной, – раздался из-за спины Джей смущенный голос брата Мейнарда. – Если я понадоблюсь, Нона, вы найдете меня там.
Джей с удивлением обернулась. Интересно, почему он решил, что понадобится Ноне? Неужели Мейнард собирается защищать ее от Джей?
Монах заметно побледнел, и по всему было видно, что ему хочется как можно скорее убраться вниз, в гостиную. И все же он старался держаться любезно.
– Джей, – обратился он к девушке, – Нона заботилась о вас всю жизнь, помните об этом, равно как и о том, что сейчас важнее всего состояние вашего брата, Патрика.
Джей не нравились советы Мейнарда, его манера говорить, даже само присутствие монаха. Но когда он поспешно спустился вниз, ее охватило отчаяние и чувство вины. Мейнард прав.
Девушке не хотелось оставаться с Ноной наедине, но та уже закрыла дверь.
Нона стояла возле кровати, спиной к Джей. Шерстяной плед на кровати был смят, из-под него выглядывала мокрая от слез розовая подушка.
У Джей перехватило дыхание. Комната, наполненная сентиментальными вещицами и фотографиями, весьма походила на храм безвозвратно ушедшего детства.
– Обернись, посмотри на меня, – тихо сказала Джей Ноне.
Та повиновалась. В молитвенно сложенных руках был зажат бумажный носовой платок. Она походила на перепуганного кролика, но Джей усилием воли подавила жалость.
– Это правда? – с вызовом спросила она.
– Да, конечно.
– Конечно? Что ты хочешь сказать этим “конечно”?
Нона подняла голову.
– Я бы не стала заставлять брата Мейнарда лгать.
– Зато ты сама всю жизнь лгала нам, – съязвила Джей. Вздрогнув всем телом и болезненно съежившись, Нона еще крепче сжала в руках носовой платок и уставилась на фотографию Патрика.
– Все, что я делала, я делала из любви к вам, моим детям.
– Ты купила нас! – почти выкрикнула Джей. – И кормила нас сказками все эти годы!
В наполненных слезами глазах Ноны блеснул гнев.
– Мы с мужем использовали все легальные способы усыновления детей! Все! И ни один не был для нас доступным! Нам говорили, что возраст и состояние здоровья твоего отца служат непреодолимым препятствием для этого…
– И сколько же ты за нас заплатила? Мне просто интересно, во сколько нас оценили! Или мы достались тебе со скидкой?
– Все было совсем не так! И при чем тут деньги? Те несчастные матери хотели сохранить все в тайне. Они не могли содержать своих детей, не могли предать огласке сам факт рождения, и тот врач помогал пристроить их детей в хорошие, любящие семьи, такие как наша…
– Скажи мне, – холодно перебила ее Джей, – тебе дали возможность выбирать? Или пришлось брать что попало?
– Доктор пристраивал детей в хорошие семьи, – упрямо продолжала Нона, – где бы их любили и дорожили ими…
– Это у него был такой бизнес? Он занимался продажей детей?
– Нет! – с жаром возразила Нона. – Просто время от времени какая-нибудь девушка попадала в беду и… Тот доктор считал аборты большим грехом. Он знал, что для таких нежеланных детей обязательно найдутся хорошие приемные семьи. К тому же он отдавал детей далеко не всякому… Доктор всегда тщательно проверял предполагаемых приемных родителей…
– Но он продавал детей! Продавал, как телят или поросят! Он делал это нелегально, и теперь не осталось никаких регистрационных документов…
– Это было абсолютно частным делом! И никого постороннего не касалось!
– Это касалось нас с Патриком! – отрезала Джей. – Ты могла бы по крайней мере сказать нам, что ты нам не родная, а приемная мать. Если бы мы узнали это от тебя еще в детстве…
– Но я и есть ваша настоящая мать! В моем сердце и моей душе вы и есть мои родные дети! Мои, и больше ничьи!
– Поэтому ты и не говорила нам правду? Ты сама уверовала в то, что мы твои родные дети?
На лице Ноны мелькнуло виноватое выражение, и она отвернулась.
– Я хотела сказать вам об этом… когда вы станете постарше… Потом умер Джон, и у меня не осталось никого, кроме вас с Патриком. Вы были моими детьми, а я вашей матерью – и остаюсь ею и поныне!
Нона показала дрожащим пальцем на фотографию, где была запечатлена Джей в короткой пышной юбочке и балетных тапочках.
– Ты помнишь эту юбочку? – дрогнувшим голосом спросила Нона. – Я сама сшила ее тебе, потому что именно так делают все матери.
Джей растерянно провела рукой по спутанным волосам.
– Я не отрицаю этого, но…
– А помнишь, как ты сломала руку и я ухаживала за тобой днем и ночью? – продолжала Нона. – А помнишь, как тяжело ты болела ветрянкой? А потом гриппом, и лежала в постели несколько дней в бреду и в жару? Все это время я не отходила от тебя ни на шаг, ночей не спала…
Джей отлично помнила все это. Она помнила и гораздо более серьезные ситуации, когда Нона вела себя как любящая мать. И все же теперь к чувству благодарности примешивалась горечь разочарования.
Интуиция подсказала Ноне, что гнев Джей сменился растерянностью.
– Сними пальто, тебе ведь жарко. – Она внимательно посмотрела на дочь.
Но Джей и не думала снимать пальто. Она смотрела на ночную лампу с керамическим основанием в форме лягушки. Эту лампу подарил Ноне Патрик, когда учился в колледже.
Патрик! Ее пронзила острая боль.
– Патрик уже знает обо всем? – спросила Джей. – Не слишком удачный момент ты выбрала, чтобы сообщить ему эту новость.
– У меня не было иного выбора. Я сказала Патрику всю правду, потому что люблю его… Дело в том, что анализ крови показал некоторые характерные особенности тканей его организма. Они с Мелиндой надеялись, что ты сможешь стать для Патрика донором костного мозга. Но я-то знала, что это невозможно.
Сердце Джей пропустило несколько ударов.
– О каких особенностях ты говоришь? – Она уставилась на Нону.
– У Патрика очень редкий биологический тип. – Нона проглотила слезы, глядя не на Джей, а на ее отражение в зеркале.
– Что ты хочешь этим сказать? – Девушка похолодела от дурного предчувствия.
– Найти донора будет очень, очень трудно…
Нона молча взяла со столика маленькое фарфоровое ярко-розовое сердце. Когда-то Патрик и Джей подарили ей эту безделушку на День святого Валентина.
– Очень трудно? – машинально переспросила Джей.
– Да, очень трудно. – Медленно поворачивая фарфоровое сердце в руках, Нона наблюдала за игрой света на его блестящей поверхности.
У Джей закружилась голова, перед глазами замелькали картинки из прошлого, оказавшегося насквозь лживым. Она присела на край кровати и, обхватив голову руками, тихо проговорила:
– Никак не могу поверить в реальность происходящего. Я хочу поговорить с Патриком. Мне необходимо поговорить с ним.
– Сегодня звонить уже слишком поздно. В Бельгии сейчас далеко за полночь.
– Тогда я сама поеду к нему. Полечу первым же рейсом…
– Вряд ли тебе следует лететь в Бельгию. Патрик в изоляторе, все посещения строго ограничены.
Подняв голову, Джей воинственно посмотрела на Нону.
– Я хочу видеть его. Я поеду к нему.
– Он не хочет, чтобы мы к нему приезжали, – вздохнула Нона. – Мелинда совершенно ясно дала понять, что Патрик не хочет вводить нас в расходы на дорогу и волновать…
– Узнаю Патрика, – слабо улыбнулась Джей. – Играет в благородство… Но в такое тяжелое время, как теперь, ему просто необходима семья.
Как только с губ сорвалось слово “семья”, Джей ощутила болезненный укол в сердце. Ирония судьбы! Выпрямившись, она так посмотрела на Нону, словно та была коварной самозванкой, занявшей место ее родной матери.
Поставив фарфоровое сердце на столик, Нона сделала шаг к Джей. На ее лице промелькнуло что-то похожее на слабую надежду.
– Вот именно! – воскликнула она. – Теперь, как никогда, Патрик нуждается в семье! Ему необходимы кровные родственники! Но Патрику нужны и мы с тобой! – Нона с силой схватила Джей за руку. – Ты понимаешь, о чем я? Мы его семья! Но сейчас нужно разыскать кровных родственников Патрика, его биологическую семью! – Опустившись на постель рядом с дочерью, Нона с жаром продолжила: – Наибольший шанс – найти подходящего донора среди кровных родственников Патрика! – Лицо Ноны озарила надежда. Ее взгляд выражал огромную любовь и раскаяние из-за тридцатилетнего обмана.
– Мы должны разыскать его биологическую семью, Джей, – снова заговорила она. – Я знаю, что ты сумеешь это ради Патрика. Ему нужен донор! – Нона поднесла руку Джей к губам и стала лихорадочно целовать ее. – Прошу тебя, – бормотала она, – не ради меня, ради Патрика! Найди его семью, прошу тебя!
– Я… я… – промолвила Джей, – разумеется, сделаю для Патрика все на свете! Но ведь я даже не знаю, с чего начать поиски.
– Начинать нужно в Кодоре. Поезжай туда, где вы оба родились. Это будет логичное решение.
– Кодор?
– Ты прочла мое письмо? Брат Мейнард передал тебе мое письмо?
– Да, но я его еще не читала.
– Я там написала все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33