И сердце Тернера дрогнуло, когда он подумал, что эту женщину можно любить, и любить по-настоящему.
Несмотря на внешнюю браваду, Джей смущала необходимость звонить Диане Инглунд, поэтому она искренне обрадовалась предложению Тернера, вызвавшегося сделать это.
Остановив машину на тихой улочке возле университета, Тернер вышел, чтобы сделать необходимые телефонные звонки, а Джей осталась. Дозвонившись своему адвокату, она узнала, что информационный брокер пока ничего ему не присылал. Адвокат спросил, нельзя ли отправить ей факс в том случае, если брокер все же пришлет что-нибудь во второй половине дня. Джей сразу вспомнила о портативном компьютере Тернера, походившем по своим функциональным возможностям на космическую станцию, однако тут же отказалась от мысли, чтобы адресованная ей информация проходила через руки ее спутника. Пообещав адвокату найти выход из положения, Джей позвонила Ноне на работу и сообщила, что они нашли одну биологическую мать в Новом Орлеане и теперь надеются, что эта ниточка приведет их к цели.
– Сегодня утром я пыталась дозвониться в Брюссель, но у меня ничего не получилось, – озабоченно сказала Нона, словно не осознав важности слов Джей. – Этот адвокат тоже едет с тобой в Новый Орлеан? – В голосе Ноны явственно прозвучало неодобрение.
– Да. Он гораздо лучше, чем я, умеет разговаривать с людьми и добиваться от них необходимых сведений.
– У всех адвокатов хорошо подвешен язык, – вздохнула Нона, – Надеюсь, ты правильно ведешь себя с этим мужчиной?
– Конечно!
– Не позволяй ему забраться в твою постель, – предостерегла ее Нона. – Из секса вне брака ничего хорошего не выходит!
– Из такого секса вышли мы с Патриком! – вырвалось у Джей.
– Кстати, он богат? – вдруг спросила Нона.
– Похоже, особых финансовых затруднений не испытывает.
– Ну, тогда, если будешь правильно вести себя с ним, может, что-нибудь и выйдет, – предположила Нона.
– Мне нужно идти. – Джей решила прервать затянувшийся разговор. – Передавай привет брату Мейнарду.
Следующим на очереди был звонок в Брюссель. Мелинда радостно сообщила о существенном улучшении состояния Патрика. Он даже хотел поговорить с Джей, хотя врачи строго запретили ему тратить силы на разговоры. Затем наступила долгая пауза, и наконец в трубке раздался голос Патрика:
– Привет, Джей!
У нее радостно забилось сердце, горло сдавили слезы. Она испугалась, услышав его невероятно слабый голос. И обрадовалась, потому что это голос живого Патрика.
– Привет, Пат!
– Мама сказала, ты ведешь генеалогические изыскания? – спросил он.
– Да, сейчас еду в Новый Орлеан. Там живет женщина, которая, возможно, наведет меня на след твоей биологической матери.
– Как ужасно звучит это сочетание – “биологическая мать”…
– Я знаю.
– Кажется, во мне течет какая-то доля китайской крови, что ли… – с трудом усмехнулся Патрик. – Ручаюсь, когда мама узнала об этом, она втайне страшно разозлилась – заплатила кругленькую сумму, а ей продали ребенка с примесью азиатской крови! – пошутил он.
– Вообще-то ты всегда был неравнодушен к китайской яичной лапше, – пошутила Джей.
Патрик засмеялся и… начал кашлять. В трубке раздался голос Мелинды:
– Извини, Джей, у Патрика приступ кашля, он не может говорить. Пожалуй, лучше закончить на сегодня.
Распрощавшись с Мелиндой, Джей отключилась и набрала номер миссис Долл, желая предупредить ее о том, что не вернется в Кодор по крайней мере еще сутки.
В австралийской шляпе и черных трусах Лабони сидел на краю постели и чистил оружие. На постели спала его собака, доберман-пинчер, сука по кличке Свити.
Лабони думал о том, как это Холлизу удалось так быстро и бесследно исчезнуть. Не выждав положенного двухдневного срока, офис шерифа объявил Холлиза в розыск, мотивируя это тем, что такой недоумок может стать легкой добычей любого преступника.
Так бывало уже не раз, когда хулиганствующие юнцы забавы ради отвозили Холлиза в какую-нибудь глушь, откуда ему потом приходилось долго возвращаться домой на своих двоих. Его неоднократно подвергали жестоким избиениям и сексуальным надругательствам.
Хотя Лабони очень хотелось, чтобы так случилось и в этот раз, он отлично понимал, что причина исчезновения Холлиза кроется совсем в другом. И все же ему доставило бы огромное удовольствие увидеть мертвого Холлиза где-нибудь в заброшенном амбаре с засунутой в задницу пивной бутылкой.
Холлиз определенно сбежал. Он взял с собой все вещи, и в последний раз его видели быстро идущим в сторону леса с чемоданом и каким-то свертком в руках.
У Холлиза никогда не было автомобиля, да он и не умел водить машину! На автобусной станции он тоже не появлялся. Это Лабони знал наверняка, потому что проверил сам. Вряд ли Холлиз отправился в путешествие автостопом – слишком много раз над ним беспричинно издевались незнакомые люди. Оставалось одно – спрятался и затаился. Значит, пора искать его.
В дверь кухни постучали. Свити тут же подняла голову и сонно зарычала. Лабони знал, кто это. Натянув джинсы, он направился к двери.
Свити опередила хозяина и, подскочив к двери, оскалилась.
– Сидеть! – приказал он ей и открыл дверь.
На пороге стоял освещенный ярким полуденным солнцем Бобби Мидус, в камуфляжных штанах и футболке. Мальчишеское лицо с голубыми глазами, длинными ресницами и пухлыми губами контрастировало с крепкой шеей, широкой грудью и мускулистыми руками бодибилдера.
Бобби не только увлекался бодибилдингом, но был также одним из лучших охотников округа. Он умел убить оленя одним выстрелом в глаз с расстояния в сотню ярдов. К тому же Бобби отлично знал местные леса.
– Ты что, не мог запереть свою собаку? – нервно покосился он на рычащую Свити.
– Она не тронет тебя… без моей команды, – улыбнулся Лабони. – Свити, лежать!
Собака немедленно выполнила приказ хозяина и перестала рычать, но все же не сводила умных глаз с шеи гостя.
– Заходи, я сейчас, только рубашку надену, – сказал Лабони, впуская Бобби в дом.
– А Коуди тоже едет с нами?
– Мы захватим его по дороге, – отозвался Лабони. Сидя на краю постели, он натянул носки и охотничьи сапоги. Достав из шкафа рубашку, Лабони подошел к зеркалу и украдкой взглянул на отражение Бобби.
Тот стоял у двери, выставив вперед одно бедро, и лениво почесывал под мышкой. Бобби как-то сказал, что ему очень даже понравилась эта блондиночка из Бостона и он был бы не прочь позабавиться с ней при случае. Лабони предложил ему сделать это втроем, и Бобби вздрогнул от неожиданности. Похоже, он никогда прежде не участвовал в групповухах. Позднее ни он, ни Лабони не возвращались к этой теме, словно намеренно избегая ее.
– Ты подумал, где мог спрятаться этот придурок Холлиз? – спросил Лабони.
– Да чего тут думать-то? – хмыкнул Бобби. – Мы его быстро найдем.
Его бездумный ответ разозлил Лабони. Ему вдруг захотелось снять с себя поясной ремень, стянуть с Бобби штаны и отхлестать его по голой заднице так, чтобы брызнула кровь! Заставив себя сдержаться, он сердито буркнул:
– Холлиз вырос в этих лесах, к тому же в нем течет индейская кровь.
– Да он просто старый дурак! Говорить даже не умеет.
– Умеет, но не говорит.
– Почему?
– Не говорит, и все. Ему было лет десять – двенадцать, когда он перестал разговаривать с кем-либо, кроме своей семьи.
– Как это? – озадаченно уставился на него Бобби.
– Док сказал, это способ самозащиты.
– Чего-чего?
– Это такой психологический термин. Ты готов?
Бобби кивнул.
– Послушай, – остановился вдруг Лабони. – Если бы ты был таким старым дураком, где бы ты спрятался в лесу?
Он стоял так близко к Бобби, что чувствовал запах его лосьона после бритья, и это доставляло ему странные, но приятные ощущения.
– Ну, где-нибудь поближе к тому месту, где вырос, – пожал плечами Бобби. – Скажем, рядом с тем местом, где когда-то был дом старика Хансингера.
Лабони с довольным видом похлопал его по плечу. Кожа Бобби оказалась удивительно теплой.
– Отлично мыслишь!
Свистнув Свити, Лабони направился к двери. Собака тут же вскочила и последовала за хозяином.
– Зачем ты берешь эту чертову суку?
– Если мы найдем Холлиза, я покажу тебе, на что способна моя собака, – пообещал ему Лабони, и Бобби широко улыбнулся.
Холлиз не пошел к родным местам, потому что родного дома давно уже не существовало.
Незатейливая хижина стояла на нескольких акрах земли неподалеку от старого здания клиники, и семья Холлиза много лет арендовала ее. Но в один прекрасный день, вскоре после переезда доктора Хансингера, над этим местом пронесся торнадо, превратив хижину в обломки.
Лютер уцелел только потому, что в тот день с утра пораньше отправился к ручью ловить лещей. Он упал ничком в канаву, и торнадо не задел его.
Когда все это происходило, Холлиз и тетя Уайнона, мать Лютера, были в воскресной школе. Все пели псалмы, когда снаружи раздались страшный рев и грохот. Здание церкви задрожало, мозаичные стекла окон со звоном посыпались внутрь, обдав прихожан сверкающей стеклянной пылью.
Никто серьезно не пострадал, что священник назвал Божьей милостью, и только у Мэйвис Свенстар, матери Джуди, большой осколок стекла перерезал сухожилие на руке.
Сам Холлиз тоже не пострадал, если не считать глубокой, сильно кровоточившей царапины на щеке.
Однако худшее было впереди. Вернувшись домой, Холлиз и тетя Уайнона обнаружили, что дома больше нет. От него и всего нажитого семьей добра осталась только куча хлама и тряпья. Холлизу удалось найти лишь маленький портрет матери, чудесным образом не пострадавший в катастрофе.
Тетя Уайнона сказала, что они должны не убиваться по утраченным вещам, а возблагодарить Бога за чудесное спасение жизни. Лютер возразил, что лучше бы Бог и вовсе избавил их от торнадо, но потом сел на землю и отчаянно заплакал, хотя был уже вполне взрослым. Впервые в жизни Холлиз увидел Лютера плачущим, и это испугало его еще больше, чем торнадо.
Доктор Хансингер приютил их, потому что Лютер и Холлиз продолжали работать на него, теперь уже на ранчо. Он позволил им поселиться в трейлере, где когда-то жил конюх. В целом это был неплохой домик. Прихожане поделились с ними одеждой, продуктами и посудой.
Но спустя всего неделю тетя Уайнона умерла от сердечного приступа, и это был конец семьи.
Лютер запил горькую, потом ушел жить к какой-то вдове, готовой содержать его на свою государственную пенсию. У Холлиза был серьезный нервный срыв.
Когда он немного оправился, доктор Хансингер дал ему работу и комнату в доме для престарелых. Холлиз был бесконечно благодарен ему, поскольку вернулся теперь туда, где прошло его детство. Но сам Холлиз сильно изменился. Он понял, почему Бог оставил ему жизнь, – он должен загладить свою вину перед той давно сожженной в пещере мертвой девушкой.
Еще до того как торнадо разрушил их дом, Холлизу часто снились кошмары, в которых мертвая девушка возвращалась и укоряла его за содеянное. Теперь же эти кошмары снились ему каждую ночь. Покойница требовала, чтобы ей вернули отрезанный мизинец; просила, чтобы ее похоронили по христианскому обычаю, и угрожала в случае неисполнения ее желаний утащить Холлиза с собой в ад!
Изредка бывая в городе, Холлиз иногда холодел от ужаса, если видел на улице девушку, похожую на покойницу. Но потом понимал, что это не она, а живая девушка. И все же до конца не успокаивался.
После смерти Лютера у Холлиза не осталось никого. Свенстары, дальние родственники, никогда не поддерживали отношений с тетей Уайноной.
Однажды, уже после смерти Лютера, Холлиз пришел в город и случайно встретил там Джуди. Чуть ли не силой затащив Холлиза в пустынный переулок, она схватила его за рубашку и прошипела:
– Я знаю, что ты и Лютер замешаны в какой-то грязной истории, происшедшей в клинике доктора Хансингера. Лютер сказал, у него есть какое-то вещественное доказательство. Ты понимаешь, о чем я говорю? В клинике кто-то умер, да?
Перепуганный насмерть Холлиз только отчаянно мотал головой, не в силах вымолвить ни слова.
– Старик Хансингер велел убить его! Слышишь, Холлиз? Он и тебя убьет, если ты будешь вести себя неосторожно. Ты думаешь, что он очень добрый, но тебе следует остерегаться его!
Холлиз всегда побаивался доктора Хансингера, хотя тот проявлял к нему внимание и заботу. У Холлиза никогда не было отца, он не помнил, что случилось с его матерью. Тетя Уайнона и Лютер утверждали, что им ничего не известно. Но люди говорили про Холлиза и Хансингера разные невероятные вещи. Они говорили также, что его мать умерла от стыда, потому что у Холлиза не было законного отца. Он знал о матери наверняка одно: что она была красивой миниатюрной женщиной с выразительными глазами, четко очерченным подбородком и длинными блестящими волосами.
Ходили слухи, будто настоящим отцом Холлиза был сам доктор Хансингер, но тетя Уайнона и Лютер строго-настрого запретили Холлизу задавать глупые вопросы на этот счет.
Хансингер был для Холлиза богом и дьяволом одновременно. Его следовало уважать, боготворить и… бояться.
Потом доктор попал в автокатастрофу. Он остался в живых, но больше никогда не выходил из своего дома на ранчо. Однако Холлизу казалось, будто Хансингер по-прежнему остается в курсе всех событий в округе и в какой-то степени держит ситуацию под контролем.
Все смешалось в голове несчастного Холлиза, и в ту роковую ночь, когда мертвая девушка действительно вернулась, он не нашел ничего лучшего, чем бежать от всех, чтобы никто не мог его найти.
Холлиз не пошел к тому месту, где был когда-то его родной дом, потому что понимал – именно там его будут искать в первую очередь. Он нашел другое потайное место, о котором вряд ли знал кто-нибудь, кроме него самого и Лютера.
Из своего убежища Холлиз выходил только по ночам, но и так покойница умудрилась послать ему знак предостережения. В лесу он нашел труп белой собаки на сносях. Холлиз похоронил ее, хотя копать каменистую землю было очень нелегко, и даже прочитал над ее могилой заупокойную молитву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33