OCR ЮСЯ; Spellcheck ОКСАНА ЛЬВОВА
«Девочка, ты чья?»: АСТ; Москва; 2002
ISBN 5-17-008140-5
Аннотация
Еще вчера у нее было все – карьера, успех и, главное, семья. Казалось, ее счастье незыблемо.
А сегодня ей пришлось узнать о темных, тягостных и смертельно опасных тайнах, окружающих “счастливую семью”.
Кто поможет ей? Кто станет ее защитником, рискуя собственной жизнью?
Только мужчина, который ее полюбит – и готов будет сражаться за свою любовь до последнего вздоха!..
Бетани Кэмпбелл
Девочка, ты чья?
Посвящается Бизи и Рини с бесконечной любовью и благодарностью
Земную жизнь пройдя до половины,
я очутился в сумрачном лесу.
Потерян был мой путь.
Данте Алигьери
Глава 1
Кодор, штат Оклахома
1968 год
Даже мертвая, она была самой красивой девушкой, какую когда-либо видел Холлиз.
Яркий луч фонарика в руках доктора освещал ее тело, как прожектор. Один глаз цвета небесной синевы был открыт, но немигающий и ничего не видящий взор был устремлен в непроницаемую тьму.
Склонившись над трупом, доктор закрыл синий глаз и снова выпрямился, продолжая разглядывать девушку.
Длинные ресницы отбрасывали на щеки глубокие тени, открытые пухлые губы обнажали край ровных белоснежных зубов.
Голова девушки была чуть склонена набок, словно в недоумении.
Ногой, обутой в грубый ботинок на толстой подошве, доктор придал голове обычное, перпендикулярное плечам, положение. На щеке девушки остался отчетливый след резиновой подошвы.
Холлизу стало не по себе.
– Вот досада, – пробормотал доктор. – Столько усилий – и все напрасно… Парни, вы принесли то, что я просил?
Холлиз молча кивнул.
– Да, сэр, – поспешно отозвался Лютер.
Их разбудили среди ночи, сунули им в руки две старые лошадиные попоны, сшитые вместе суровыми нитками, велели идти к дверям больничного погреба и привести с собой старую, почти слепую кобылу. Еще им было велено держать язык за зубами. Кроме того, их предупредили, что у дверей погреба будет ждать доктор.
Уже тогда Холлиз с ужасом почувствовал: произошло нечто страшное, непоправимое. Это было похоже на ночной кошмар, из цепких объятий которого Холлиз уже не мог вырваться.
Дойдя до больницы, они привязали кобылу в небольшой кедровой роще и направились к погребу. Доктор открыл дверь и впустил Лютера и Холлиза. Темный погреб освещался лишь горевшим в руках доктора фонариком.
– Мне нужно кое от чего избавиться, – сказал он, – и вы, парни, поможете мне.
Холлиз понимал, что кто-то умер, однако не ожидал увидеть труп столь красивой девушки, да к тому же совсем юной. На вид ей было не более шестнадцати лет.
Она лежала на спине, ее густые светлые волосы были спутаны и грязны, словно перед смертью их обильно покрывал пот. Заляпанный кровью край короткой белой сорочки был задран так высоко, что обнажал треугольник светлых вьющихся волос между ног. Смутившись, Холлиз перевел взгляд на лицо девушки и заметил, что кожа у нее белая и безупречно гладкая, как у фотомодели на глянцевой обложке модного журнала.
– Вы должны увезти это в лес и сжечь в старой угольной яме, – сказал доктор.
Холлиз снова кивнул, с невыразимым ужасом подумав о том, как это прекрасное тело будет предано огню.
– Да, сэр, – согласился Лютер.
– Проследите, чтобы сгорело все, до последней косточки, – твердо предупредил доктор. – От нее ничего не должно остаться!
– Да, сэр, – откликнулся Лютер.
Холлиз сознавал: им предстоит совершить не только преступление, но и страшный грех. С внутренней дрожью он размышлял о том, что дух этой девушки когда-нибудь непременно вернется и будет преследовать и терзать его душу.
Завернув труп в попоны, они вытащили его наружу и перекинули через седло. Каждый прихватил с собой по десятилитровой канистре бензина.
Дорога до пещеры, которой раньше пользовались как угольной ямой, составляла десять миль и проходила через сосновый лес. Холлизу нестерпимо хотелось плакать. Он думал о Боге, демонах, аде, проклятии, духах и призраках… Ночь выдалась безлунная, на небе тускло мерцали звезды. Холлиз почти ничего не видел и шел вперед наугад.
Лютер был на десять лет старше Холлиза и знал эту дорогу как свои пять пальцев. Знала ее и полуслепая кобыла, ступавшая в отличие от Холлиза вполне уверенно.
Они долго двигались молча, потом Лютер спросил:
– Слушай, ты когда-нибудь трахал покойниц?
Холлиз вздрогнул от ужаса. “Нет! Только не это! Господи, не дай ему сделать этого!” – вихрем пронеслось у него в голове.
– Нет, – с трудом выдавил он, и это было первое слово, сказанное им с тех пор, как его и Лютера бесцеремонно подняли с постелей.
– Слишком уж неподвижны эти мертвяки, – тоном знатока произнес Лютер. – Никакого удовольствия!
“Господи, помоги и спаси! Помоги и спаси!” – мысленно повторял его спутник.
Сумрачный лес, окружавший Холлиза, представлялся ему вратами ада, готовыми распахнуться и поглотить его живьем.
Труп девушки был перекинут через седло кобылы, и Холлизу казалось, что ее дух незримо плывет над ними.
Говорят, невозможно дотла сжечь человеческий труп, если ты не гробовщик по профессии и у тебя нет специальной печи. На это может уйти несколько дней, и черный жирный вонючий дым поведает всему миру о творящемся преступлении.
На самом деле все оказалось иначе. Добравшись до пещеры, Холлиз и Лютер положили завернутый в попоны труп в бывшую угольную яму. Откинув попону с верхней части трупа, Лютер вынул из кармана ножик и, к неописуемому ужасу Холлиза, отхватил мизинец правой руки. Холлиза чуть не вырвало, у него задрожали колени, и он отвернулся, теперь уже зная наверняка, что отправится в ад.
– Палец покойника имеет магическую силу, – рассудительно проговорил Лютер, тщательно вытирая лезвие ножа о попону. – Так утверждает матушка Леоне. Она была в Новом Орлеане и знает толк в подобных вещах.
Холлиза передернуло от отвращения, во рту стало горько и сухо. Завернув отсеченный палец в голубой шейный платок, Лютер сунул его в задний карман. Потом небрежно накинул попону на лицо девушки, облил труп бензином и неторопливо смастерил из бечевки что-то вроде длинного запала: они с Холлизом должны были выбежать из пещеры до того, как вспыхнет бензин.
Однако Лютер ошибся в расчетах. Едва они оказались у выхода из пещеры, как неведомая сила заставила Холлиза обернуться. В тот же миг позади них вспыхнул огонь адской силы. Воздушная волна повалила Холлиза навзничь, опалив брови и ресницы.
Лютер схватил брата за шиворот и помог выбраться наружу, в прохладный сумрак ночи. Обожженная кожа на лице Холлиза саднила, но он терпел.
Они дождались, когда пламя утихло и каменные своды пещеры остыли, после чего осторожно вошли внутрь.
От трупа остались лишь кости, покрытые слоем пепла, по которому еще пробегали всполохи тлеющего огня. Нижняя часть черепа скалилась почерневшими зубами, однако лицо почти полностью сгорело.
– Не совсем так, как просил доктор. – Лютер нахмурился.
Этого-то Холлиз и боялся! Им пришлось снова развести огонь и терпеливо жечь останки, помешивая кости палкой… На полное уничтожение у них ушло более тринадцати часов. Наконец от трупа осталась лишь пригоршня пепла, который они развеяли над лесным ручьем. Холлиз долго смотрел, как прозрачная вода уносит прах.
Даже если кто-то и заметил дым над лесом, поднимавшийся в небо, то вслух об этом не сказал. Жители округа предпочитали не говорить о подобных вещах и не задавать лишних вопросов.
Прошло больше тридцати лет.
Новая Англия
1999 год
Во тьме ярко вспыхнул огонек зажигалки.
Из-за резкого похолодания замок водительской двери ее автомобиля замерз и никак не хотел открываться. Для подобных случаев она с собой в зимнее время всегда носила зажигалку – дешевую, пластмассовую, но в дорогом съемном золотом футлярчике, который подарил ей брат.
На душе у нее было скверно, как никогда. Открыв наконец дверь автомобиля, она села за руль, завела двигатель и тронулась в путь. На сердце было тяжело, а в голове ни одной мысли. Она просто управляла автомобилем.
В этот вечер на город обрушился снегопад, принесенный ветрами Атлантики; все радиостанции передавали штормовое предупреждение, настоятельно советуя не выходить из дома, не садиться за руль автомобиля. Не обращая внимания на предупреждение дикторов, девушка мчалась вперед.
Нет, совсем не так собиралась провести этот вечер Джей Гаррет. Джей ждали в Бостоне на банкете в честь молодых талантов рекламного бизнеса, среди которых значилось и ее имя.
Это событие было для Джей настолько значительным, что она впервые в жизни купила вечернее платье – черное, без бретелек, с умеренно декольтированной спиной и ужасно дорогое. Кроме того, Джей приобрела изящную золотую заколку для волос, чтобы украсить замысловатую прическу, сооруженную в салоне красоты.
Теперь же вечернее платье так и осталось в гардеробе, а золотая заколка в бархатном футляре – на туалетном столике.
Еще утром Джей с радостным нетерпением ожидала наступления вечера и начала замечательного банкета, теперь же напрочь забыла об этом и ее переполняли страх и тоска.
Она узнала о том, что ее брат, находящийся в Бельгии, болен страшной болезнью, чреватой мучительной смертью.
Лейкемия.
Известие о том, что у Патрика лейкемия, поразило Джей словно гром с ясного неба. Патрик не мог заболеть! Молодой, сильный, спортивный, всеми любимый, он, казалось, будет жить вечно!
Кроме того, Патрик сам был врачом и работал в фармацевтической компании, занимаясь исследованиями в области новых лекарственных препаратов ради исцеления людей. Он отлично справлялся со своей работой и поэтому получил назначение в европейский филиал компании. Патрик не мог стать жертвой смертельной болезни! Неужели Господь допустил такую несправедливость?!
Между тем эту страшную весть сообщил Джей Божий человек – монах Мейнард, позвонивший ей в Бостон. Он руководил отделением естественных наук в католическом колледже, где работала секретаршей мать Джей.
– Вы должны срочно приехать домой, к матери, – сказал Мейнард. – Она нуждается в вас, Джей.
– Но как же мой брат? – пробормотала потрясенная Джей. – Насколько это серьезно? Ведь у него жена должна скоро родить…
– Все очень серьезно, – ответил брат Мейнард. – В Брюсселе он сейчас находится под наблюдением врачей, но мне бы не хотелось обсуждать подробности по телефону.
– Что? Обсуждать?
– Нам необходимо встретиться и побеседовать обо всем.
– Я хочу поговорить с мамой. Дайте ей трубку.
– Она не может сейчас с вами говорить, поэтому попросила меня позвонить вам.
У Джей голова пошла кругом. Ей рисовались самые ужасные картины семейного несчастья. Вдруг мама в шоке от страшного горя? Джей и ее мать Нона давно уже были в натянутых отношениях, почти на грани разрыва, однако теперь Джей волновалась за мать.
– Почему она не может говорить? – спросила она брата Мейнарда. – Что с ней?
– Ничего, – ответил монах и снова попросил Джей как можно скорее приехать домой.
Она стояла на крыльце материнского дома. Лицо было обветренным, на спутанных волосах блестели снежинки.
Джей довольно долго стучала в дверь, прежде чем ей отворил брат Мейнард в цветистой гавайской рубашке, которая резала глаз своей неуместной яркостью. Джей вошла в гостиную, предполагая увидеть там мать, но в комнате никого не было.
– Где мама? – обернулась Джей к монаху.
– Наверху, в своей комнате.
– Ей плохо? Вы же сказали, что с ней ничего не случилось!
– С ней все в порядке, – подтвердил монах, невысокий мужчина с седыми, коротко остриженными волосами и тонкими губами.
Заметно нервничая, он предложил Джей снять пальто. Однако она отступила на шаг и не сняла пальто, словно оно могло защитить ее от несчастья.
– Ваша мать попросила меня поговорить с вами.
– Почему именно вас? – насторожилась Джей, почти ничего не знавшая об этом монахе.
– Нам предстоит нелегкий разговор, – вздохнул брат Мейнард. – Присаживайтесь. Хотите выпить?
Он направился к небольшому бару и начал открывать бутылку портвейна.
Джей не хотела пить. Она проехала пятьдесят миль сквозь снежный буран и теперь желала одного – услышать всю правду. Однако Джей была так взвинчена, что не вымолвила ни слова, опасаясь расплакаться. Не снимая пальто, она уселась в старое мягкое кресло.
Справившись с пробкой, брат Мейнард налил в бокал немного вина и протянул его Джей.
– Выпейте, вам не повредит.
Джей решительно отставила бокал на край столика, рядом с которым стояла грубо раскрашенная статуэтка Девы Марии.
Эту статуэтку раскрасила сама Джей, когда ей было девять лет, и с тех пор ее мать не расставалась с поделкой. Нона была чрезвычайно сентиментальной. Весь ее дом был заполнен подобными памятными вещицами. Сама Джей не любила и не понимала этой особенности матери.
Она выжидательно смотрела на монаха.
– Выпейте, так будет лучше, – настойчиво продолжил брат Мейнард. – Вам пришлось проделать неблизкий путь, да еще в такую ужасную погоду…
– Черт побери! – взорвалась Джей. – Вы скажете наконец правду о моем брате?!
Ей не следовало поминать черта в присутствии монаха, однако сдерживать горячий темперамент было слишком трудно.
– Ваш брат серьезно болен, – медленно, словно нехотя, отозвался брат Мейнард, ничем не выдав своего недовольства гневной вспышкой Джей. – Сейчас он в больнице, почти в полной изоляции от внешнего мира. Врачи готовят его к химиотерапии.
Оглушенная этими словами, Джей безмолвно смотрела на монаха. К глазам ее подступали жгучие слезы. Патрик в изоляции? Химиотерапия? Как может Мейнард так спокойно произносить эти слова? Почему Патрика держат в Брюсселе? Почему его не отправили в Штаты? Происходящее казалось Джей бредом, ночным кошмаром.
Все еще не вполне осознав смысл слов монаха, она машинально оглядела комнату. Ее взгляд то и дело натыкался на семейные фотографии, большая часть которых запечатлела Патрика в разные периоды его жизни. Он был любимцем в семье. Его обожали и мать, и сестра.
Взгляд Джей остановился на снимке, где Патрик, выпускник школы, радостно и широко улыбался в камеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33